Алистер (СИ)

— Извини, — сказал я напоследок Акире.
— Алистер, а тебе самому нормально наблюдать за Акирой-чаном? Неловкая ситуация, согласись, очень неудачная. Мне вот неприятно видеть, как он ползает у меня по комнате. Аи достойна большего. Ты бы хоть гордость свою попридержал.
— Рю-сан… — Акира всхлипнул, и в уголках блестящих тёмных глаз прорезались прозрачные слезинки. Но он не краснел. — Я люблю нашу семью. Я тебя люблю… — «Тебя» звучало как призыв, после чего голос утих. — Ты важен мне! Я чувствую, когда тебе плохо, и мне самому плохо! Я всегда готов помочь! Буду на твоей стороне, даже если ты будешь виноват! За что я заслужил твою нелюбовь?!
Акира орал во всё горло, оно похрипывало.
— Тише, Сумико-сан услышит, — вовремя добавил Рю.
Парень приложил пальцы левой руки к переносице и походил так, словно на него напала дикая усталость. Видно, что в его планы не входил этакий пункт, но он, скорее всего, мог ожидать выпада со стороны Акиры.
Такими темпами ничем хорошим это не кончится. Рю не отдавал себе отчёта, что творит, или привык… к подобному.
— Я тебя не бью, но это делает бабушка, насколько я не ошибаюсь. Ужасный способ воспитания
— Да, она меня бьёт, — подрывающимся голосом согласился Акира, и не пробуя встать.
Спина была опущена, а когда он позволял себе слово, поднимал голову и опирался руками о пол. Поза была жалкой, молящей. Мне она напоминает отчаявшегося раба, просящего о помиловании. Куросава был непоколебим. Он устал, выдохся, с него хватит всего этого.
— И что с того? Или она неправильно бьёт тебя? Долгие, упорные годы тренировок, но с тобой не справились. Как же так? Или жалеет? — упрёк, издёвка отражались в его речи. — Бить ребёнка — последнее дело, но эти полудурки не видят другого способа воспитания.
— Она меня не любит.
— Алистер, подойди.
Я подошёл и прислушался к дыханию Рю. Размеренно и периодично. Он не шелохнулся бы, появись у Акиры идея оскорбить его. Почему-то он ни разу не высказался насчёт Рю-сана, а это что-то значит.
— Мой брат позориться прямо в твоём присутствии, присутствии старшего и моего друга, — он обращался сразу ко мне и ко младшему. — Приятно ли тебе сейчас быть наблюдателем столь убогой картины?
Я много поведал на своём веку — двух веках — и я не впервой стою как истукан перед разными людьми. Преклонялись и высшие чины на моей памяти, а если это совершали простые люди, то те становились рабами на всю свою удивительно долгую жизнь.
— Я бы не стал продолжать, — ответил я Куросаве. — Когда-то всё равно придётся остановиться. Не думаю, что вы оба заслуживаете этого.
Он принял мои слова.
— Вставай, — приказал он Акире, но тот не слушался. — Вставай, — тщетно.
— Я прислушиваюсь только к тебе. Алистер-сан, простите, но решать должен Рю-сан. Я вытерплю всё, что он пожелает. У нас с ним тонкая связь. Пожалуйста, другое!
— Ты не слышал?
Рю не замахивался на Акиру и не пробовал ударить. Сам его взгляд, холодный, заставлял неметь.
— Это моё решение, Акира-чан.
— Ударь меня.
Вот теперь он вызвал кое-что в безмятежном состоянии Рю, разворошил его немного, напомнил, где находится.
— Ударь, прошу! — действительно, раб. — Я хочу носить на своём теле синяки, сотворённые твоей рукой! Я буду носить их с гордостью! Ты никому не причинял вреда и не причинишь, ведь сам прошу тебя.
— Не надоело?
— Буду просить до тех пор, пока не получится! Пока ты меня не поймёшь!
— Тогда перестань вести себя, как отверженный. Я не могу гордиться таким братом, как ты. Пока не получится, говоришь… Убирайся.
— Ты не заставишь меня поверить, что ты говоришь мне правду. На самом деле ты не хочешь. Много скрываешь, но я доверяю старшему братику, он никогда не пожелает мне плохого.
Постепенно, когда Акира выговаривался, хрип исчезал, но ноги так и валялись на полу. Мальчишка похож на брошенную куклу, разбросавшую как попало конечности, когда её выкинули.
— Я до тебя даже не дотронусь. Сам вставай. Думаю, доберёшься, — Куросава отмахнулся и уселся за стол, объявляя конец всему, что происходило в этом помещении.
 
Ноги Акиры затекли, и я сдержал себя, чтобы не помочь ему при Рю, моём клиенте, который был категорически против моего участия, кроме особенных случаев. Конечно, этот довольно редкий, однако гневить Рю — нарушение подсмысла правила номер пять, который гласит: «Делать всё, чтобы клиенту было хорошо, но не потакать его капризам». Рю ещё в своём уме, так что вряд ли он будет злоупотреблять мной в здравом уме.
Я глядел за Акирой, пока тот восстановится и наконец покинет личное пространство Куросавы. Я чувствовал, как его бесит чужое присутствие. Люди могут пошатнуть его непоколебимость, утащить за собой, повлиять на него, но у него была достаточная фора, чтобы отстраниться от всех минусов человеческих слабостей. Он приспособился лучше, чем подавляющее количество взрослых, осознанных людей. Рю с лёгкостью отвергает то, что действует на него как балласт. Парень не оглядывается, идёт вперёд, и ему хорошо.
Для такого расклада необходимы весомые причины. И я уже сомневаюсь, что найду их сроком в несколько часов.
Мы остались с клиентом наедине. Так как он вытащил жёсткий диск из ноутбука, ему, похоже, было нечем заняться, поэтому на сцену, как всегда, выхожу я.
— Куросава, что случилось с Акирой?
Он сидел спинкой к столу и открыто разглядывал мою маску, точнее, две белые впадины вместо обычных прорезей и будто бы даже насмехался над моей «проблемой», за которую я её в принципе не принимаю.
Рю смахнул чёлку и встал на ноги, подходя.
— Ты ему поверил? — хищная улыбка озарила серое лицо. — Ха-ха, интересно.
— Он в отчаянии.
— Это не моя проблема. Скажи, как представление? — после явного сарказма он хмыкнул, не услышав ответ. — Не будь таким мягким. Ты впервые его увидел, а я жил с ним. Ты многого не знаешь. Верить первому встречному — глупо.
— Ему десять.
— Девять, — легонько поправил меня Рю. — Ну, как знаешь. Я легко смирюсь с тем, что он меня в итоге возненавидит. Он себя не любит, ты же видел. Не смотри так. Он одержимый.
  
Глава 5
 
Гул доносился с первого этажа. Все переговаривались насчёт рисовых полей, то есть семейного бизнеса, переходили на личности и шептались кто о чём.
Стук в дверь.
— Войди, — голос у мужчины был с хрипотцой, наверняка от усталости и приличного возраста.
— О чём ты хотел со мной поговорить? — Рю закрывает дверь и садиться напротив отца в его кабинете.
Черты у них были различны, даже больше, чем могло оказаться. Оба смотрели друг на друга с толикой властности, но один — с подозрением, а второй — больным пониманием. Видно, что Рю не нравится всё, что с ним сейчас происходит: и люди внизу, и предстоящий разговор. Кажется, он и говорить с радостью отказался бы.
— Сегодня твой день рождения, и твоя мама просила меня самому объяснить тебе, зачем предстоящий разговор повторяется поколение за поколением. Хоть ты и можешь догадываться о его сути, — старший Куросава вздыхает, будто сам не в восторге от того, что придётся продолжать. Слова давались ему просто, они вылетали из его рта, но это потому, что в рабочей обстановке ему приходится иметь дело с разными людьми и общаться исключительно на рабочие темы.
Рю — его сын, и вовсе не обязательно устраивать из разговора близких друг к другу людей переговоры.
— Слушаю, — Рю сел в удобное кресло и свободно положил руки на подлокотники.
— Осталось немного времени, чтобы ты занял моё место, и мы бы хотели с твоей матерью, чтобы ты принял всё как есть.
— Поподробнее. Как это — есть? — непонятно, прикидывается ли парень, проигрывая пластинку, которая вертелась у него достаточно долго, чтобы кидать обвинения, либо чувствует, что отец недоговаривает.
— Ты хорошо учишься, Рю-чан, лучший в классе, и не в одном. Знай, мы тобой гордимся, наши родственники тобой гордятся.