Белое на белом (СИ)

Честно говоря, рабочие компании по производству паровозов «Джордж Уилэм» были бы удивлены не меньше, если бы увидели локомотив, несущийся на всех парах по железной дороге. Нет, ничего особенного в паровозе не было: черный котел, высокая труба, исходящая дымом, колеса, стучащие на стыках, тяжелое дыхание мощной паровой машины… Даже вензель «ДУ» на лобовой части паровоза был точно таким же, как и на всех остальных машинах, когда-либо выходивших из ворот фабрики в Амберленде. Вот только паровозов такой конструкции «Джордж Уилэм» никогда не производил. Нет, на первый — и невнимательный взгляд — паровоз походил на «Револьюшн-2» выпуска 1850 года, но взгляд рабочего быстро заметил бы незначительные, но важные отличия. Чуть больше диаметр поршня машины, чуть иной формы котел, более грубая обработка поверхностей, окна кабины полностью остеклены и прикрыты тяжелыми стальными жалюзями, от тендера отходит труба непонятного механизма… Все это яснее ясного говорило о том, что паровоз никогда не видел амберлендских фабрик, а может быть и самого Брумоса.
Поддельный паровоз тащил по тайной железной дороге вереницу грузовых вагонов и только к самому хвосту был прицеплен пассажирский вагон. А нем, не считая слуг, секретаря и официантки, ехал один-единственный пассажир.
Министр земель Шнееланда Карл айн Шеленберг.
— Ваш чай, господин министр.
Официантка поставила поднос на столик у окна и удалилась, покачивая круглыми бедрами, то ли в такт покачивания вагона, то ли по велению души. Министр проводил девушку взглядом, но его внимание тут же вернулось к подносу.
Стеклянная чашка из дорогого «ледяного» стекла с темно-вишневым чаем. Можно по-разному относится к Брумосу и его жителям, но можно точно сказать одно: идринцы, жители холодной страны низких холмов и торфяников, когда-то захваченной Брумосом, знали толк в выпивке. И чай они пили составленный по следующему рецепту: полкружки крепкого сладкого чая, полкружки — идринского виски.
Путем долгих экспериментов министр айн Шеленберг установил, что ничто так не возвращает его к жизни и не придает ему работоспособное настроение, как чашка чая «по-идрински» и кусок два пирожных «Любовная косточка». Не то, чтобы минситр был сладкоежкой… Хотя нет, все-таки был.
Айн Шеленберг отпил хороший глоток крепкого во всех смыслах чая, откусил сладкое пирожное и задумался, глядя в окно. Вдоль полотна тянулись нити телеграфных проводов, внезапно оборвавшихся. Группа людей в рабочей одежде под руководством офицера в черном мундире устанавливали очередной столб.
«Быстро тянут, — подумал министр, — к лету сообщения из столицы в Штальштадт можно будет посылать по телеграфу. Девятнадцатый век на дворе, а живем как в Дикие века… Главное: объяснить крестьянам, что трогать провода нельзя».
Крестьяне, живущие в окрестностях железной дороги, похоже, искренне считали телеграфные столбы чем-то вроде особого рода деревьев, срезать провода с которых — не кража, а сбор урожая. Как с этим не боролись власти, провода продолжали исчезать с завидной регулярностью. Пойманные разводили руками с детской наивностью во взгляде: мол, а чего они висят без дела? А у меня обручей для бочек (варианты: гвоздей для забора, привязи для коровы, ремней на брюки) не хватает.
Министр отпил еще чаю и посмотрел на лежащие перед ним кожаные папки с бумагами.
2
Штальштадт. Стальной город. Для всех — сталелитейные заводы. На самом деле — спрятанный в приграничных горах огромный — уже огромный — комплекс заводов по производству… да всего. Всех технических новинок, которые только можно сделать, используя производственные возможности Шнееланда. Не такие малые, как казалось со стороны, но и не такие уж большие, даже смешные, если сравнивать их с возможностями Трех империй. Даже с любой из них по отдельности.
— Не выдавайте себя, говорит он, — проворчал министр, — Пусть они как можно дольше не понимают, что мы можем, говорит он…
Слишком многие страны пытаются производить все то же, что и Брумос. Дело даже не в стремлении к самостоятельности, не в национальной гордости, мол, и мы можем, просто брумосцы, чувствуя себя монополистами, задирают цены на свои механизмы просто до неприличия. Кто ж откажется получить тройную цену за свой товар? Да еще и брумосское правительство, желая поиметь свою выгоду, устанавливает вывозные пошлины на машины, на станки, на паровозы, на оружие, на все мало-мальски сложное, преследуя этим две цели: пополнение собственной казны и лишение других стран возможности развивать собственное производство. Большая станков и вовсе запрещена к вывозу из Брумоса.
  
Конечно, никуда не исчезли контрабандисты и продажные чиновники, светлые головы и золотые руки, которые могут повторить брумосские достижения в механике, в других странах тоже строятся заводы и фабрики, где выпускают те же — а то и лучшие — станки, паровые машины, паровозы, пароходы, автоматы, револьверы… Выпускают? Собираются выпускать. Слишком часто такие заводы горят и взрываются, слишком часто всплывают факты вредительства и саботажа на таких заводах, слишком часто ученые и изобретатели гибнут в несчастных случаях, тонут в ваннах, травятся мышьяком или просто исчезают безвестно. О, разумеется, никто не обвиняет Брумос. Не может же быть такого, что брумосцы решили, что проще уничтожать конкурентов до того, как те станут представлять серьезную опасность. Нет, разумеется, брумосцы сначала дождутся, пока конкурент вырастет, окрепнет, и только потом станут вести с ним честную борьбу строго в рамках законов и приличий. Разумеется. Только так.
Вот так они и появляются. Паровозы с эмблемой уилэмских заводов, пистолеты с клеймом «Лама», торговые автоматы с табличкой «Made in Brumos»… Нет, не все они, далеко не все сделаны в Штальштадте, в конце концов многие мастерские, заводы, фабрики, даже отдельные мастеровые ставят брумосские клейма на свои изделия. В конце концов, слишком уж многие полагают, что воздух Брумоса в два раза увеличивает качество — и цену — товара. Сколько людей, которые не купят шнееландский револьвер, потому что он, по их мнению, «хуже сделан». Да почему хуже-то?! Материал? Половина стали, из которой брумосцы мастерят свои товары, выплавлена в Белых землях. Качество? Шнееландские рабочие с лихвой искупают недостаток мастерства истинно белоземельским упорством и аккуратностью. Так почему брумосские товары — лучше?
Министр грустно усмехнулся, вспомнив как один раз, из любопытства, показал знакомому генералу два револьвера, оба сделанные на станках Штальштадта. На одном стояло клеймо «Сделано в Шнееланде», на другом — волшебные слова «Made in Brumos». Так генерал подробно и обстоятельно, используя два револьвера как пример, объяснил айн Шеленбергу, что шнееландское оружие никогда не встанет вровень с брумосским. «Вот здесь, видите, сверление не по центру, почти незаметно, но бросается в глаза… Обработка металла груба, брумосский револьвер, видите? Он сам льнет к руке. А шнееландский, такое чувство, висит, как гиря. Да и общий вид… Помните сказку про короля и нищего, похожих друг на друга? Так вот это — генерал потряс „брумосским“ револьвером — король, а вот это — он брезгливо поднял за скобу шнееландский — нищий. И спутать их невозможно, поверьте мне, как знатоку».
Министр залпом допил чай и, чуть сморщившись, доел пирожное.
Вот и приходится продавать «брумосские» товары по цене Брумоса. Одно радует: разница между себестоимостью и ценой продаже пойдет в карманы не жадным монополистам, а… В другой карман. В карман тех, кто сумеет правильно распорядиться этими деньгами. Ну и министру, разумеется, тоже.
Айн Шеленберг вздохнул и отложил бумаги в сторону. Мысли о грядущей войне, к которой необходимо подготовится, всегда портили ему настроение. По его расчетам — а в расчетах министр земель никогда не ошибался — как раз через два года заводы Штальштадта могли выйти на необходимый для полноценной конкуренции уровень производства. И можно было бы, наконец, выйти из тени подделок и прямо ставить свое клеймо «Сделано в Шнееланде». Проклятая война…