Алоха из ада (ЛП)

— Генерал?
— Кажется, вы удивлены, увидев меня. Когда ад воюет, и я воюю, и ничто не может удержать меня от воссоединения со своими легионами. Даже Тартар.
Подходят ещё офицеры.
— Тебя освободил Мейсон? — Спрашивает генерал, который, если мне не изменяет память, может быть Белиалом [274].
— Никто никого не выпускает из Тартара. Генерал сам возглавил побег, — говорю я.
Кажется, они впервые замечают меня.
— Кто это? — спрашивает Белиал.
— Просто проводник, — отвечаю я. — Генерал освободил нас из Тартара, поэтому в знак благодарности я показал ему кратчайший путь обратно сюда.
Вперёд остальных выходит самый старый и потрёпанный в боях офицер. Это Бафомет, один из первых неофитов Люцифера.
— Целая история, генерал, — говорит он. — Она может дать ответ на волнующий вопрос. Когда мы услышали грохот на юге, Мейсон Фаим приказал нам использовать артиллерию, чтобы уничтожить весь тот район Пандемониума. Я отказался выполнить приказ. Стрельба по соплеменникам никогда не входила в наши планы. Я убедил большую часть офицерского корпуса примкнуть ко мне. Теперь, похоже, Мейсон Фаим исчез, как утверждают, готовя свой собственный альтернативный военный план.
— Какой план? — Спрашивает Семиаза.
— Понятия не имею.
Бледный офицер подходит и становится рядом с Бафометом. Думаю, это генерал Шакс [275].
— Правда заключается в том, что у многих из нас всё сильнее нарастали сомнения по поводу этой войны смертных. Какая всем нам польза, если и ад, и рай будут разрушены? — Семиаза делает шаг вперёд и жестом приглашает остальных офицеров подойти поближе. — Уничтожение обоих миров всегда входило в планы Мейсона Фаима. Позвольте, я расскажу, что знаю, и вы поймёте, почему он изгнал меня.
Пока они разговаривают, я ускользаю через ту же тень, через которую мы явились.
Я выхожу в старом кабинете Люцифера. Мейсон полностью захватил его. Все изображавшие грехопадение адовские картины и гобелены исчезли. Возможно, их здесь никогда и не было. Эта версия кабинета Люцифера выглядит как офис на верхнем этаже Нью-Йоркской фондовой биржи. Хорошая облицовка. Мягкие кресла. Много дорогих на вид картин на стенах. Я предпочитаю убойное искусство Люцифера. По крайней мере, оно не выглядело арендованным.
Кабинет Мейсона — отчасти кабинет, отчасти лаборатория. Большая часть оборудования того же рода, что и алхимические приборы, которыми пользуется Видок. Там есть зона с оборудованием для обработки и доморощенная доменная печь, одна стена которой обгорела до черноты. Её окружают штабеля кусков сырой руды. Пол и столы покрыты дюжинами неудачных копий ключа от Комнаты Тринадцати Дверей. Интересно, сколько таких ключей я могу засунуть Мейсону в задницу, прежде чем они вылезут у него из глаз?
Бумаги, чертежи, свитки и книги заклинаний разбросаны по всему столу и полу Мейсона. Кто-то вывалил на пол содержимое ящиков. Я сажусь в кресле Мейсона, закрываю глаза и отхожу в сторону, чтобы ангел мог ненадолго занять моё место и прочитать комнату. Он ищет любые признаки его присутствия, не только в комнате, но и в эфире, где худу оставляет следы, и могущественная магия оставляет отпечатки пальцев волшебника. Там ничего нет. Непростой трюк. Он действительно хочет сохранить при себе запасной план.
В деревянном ящике, одновременно служащем мусорной корзиной, лежит что-то знакомое. Я опрокидываю его, и оттуда вываливается украденная у меня Джеком кожаная сумка. Я открываю её и достаю аккуратно сложенную ткань. Моё лицо всё ещё там. В данный момент я настолько перестал удивляться, что даже не радуюсь, что нашёл его. Скорее испытываю облегчение от того, что одной заботой меньше.
Я смахиваю всё со стола Мейсона своей робожучиной рукой и выкладываю свою кожу. Я читаю нараспев заклинание, позволяя ритму и хуганским словам возвращаться обратно в мою голову. Тру виски, пока кожа не размягчается. Когда она начинает болтаться на ощупь, зажимаю края и тяну. Лицо Маммоны отдирается, как повязка с раны. Я сосредотачиваюсь, сохраняя ритм, пока прижимаю на место своё лицо. Кожа слегка горит, садясь на место и снова прикрепляясь. Я прекращаю читать заклинание, убираю руку, подхожу к рабочему столу Мейсона и роюсь в мусоре в поисках чего-нибудь отражающего. Нахожу полированный инструментальный ящик и поднимаю его.
 
Узнаю этого парня. Он выкуривает все мои сигареты и вовлекает меня в неприятности. И когда я найду Элис, это лицо напугает её не сильнее того другого. Конечно, она не видела всех моих шрамов. Возможно, она не сочтёт это улучшением.
Раз сумка здесь, значит, у Джека, должно быть, получилось вернуться. Но раз Мейсон выбросил её, значит, добыча Джека не особо его заинтересовала. Мне немного обидно. Я думал, он хотя бы сделает из моего лица чучело, как продающиеся в Тихуане лягушки-мариачи [276].
— Старк, это ты? Или ещё один дурной сон?
Булькающий голос вплывает из открытого окна. Там что-то движется, отбрасывая на пол колеблющуюся тень. Я достаю наац и отодвигаю шторы. Там тяжёлая цепь, и с неё свисает что-то влажное и красное, мягко покачиваясь на ветру. Оно слишком маленькое для говяжьей полутуши и слишком большое для свинины.
Мясо улыбается мне.
— Ты настоящий? — спрашивает оно.
— Привет, Джек. Выглядишь не очень.
— Не очень, да?
Он булькает слова. У него в горле полно крови, один из многих минусов того, что с него заживо содрали кожу (или настолько с живого, насколько таковым может быть Джек). Он радостно и безумно хихикает, пока ветерок кружит его мягкими кругами. Внезапно, оказаться брошенным в печь Тартара кажется не таким уж плохим вариантом. По крайней мере, это быстро.
— Как видишь, я получил несколько меньшую награду, чем рассчитывал, — булькает Джек.
Он морщится, скрипя зубами, когда боль прознает то безумное место, куда ушёл его разум.
— Что случилось?
Джек в отчаянии пинается своими лишёнными плоти ногами.
— Он даже не захотел его. Он испытывал отвращение к нему и ко мне за то, что я его принёс. Он сказал, что уже знает, где ты.
— Он сказал, откуда?
Джек снова хихикает.
— Это не было похоже на разговор. Мой вклад в основном состоял из криков.
На этот раз смех не прекращается. Он продолжается до тех пор, пока не становится своего рода мантрой. Это прекращается, когда он выкашливает целое ведро крови.
Почему мне жаль этого убийцу — вороватого психопата? Он получает именно то, что делал со всеми теми женщинами.
— Джек, мне нужно идти.
— Пока-пока, — отвечает он. — Пока-пока. Пока-пока. Пока-пока…
Он напевает это как детскую песенку.
Ангел в моей голове подталкивает меня. Когда ветер разворачивает Джека спиной ко мне, я вонзаю чёрный клинок ему между рёбер прямо в сердце. Он прекращает петь. Несколько секунд дёргается. Замедляется. Замирает. Исчезает. Даже такой ублюдок как он не заслуживает того, что сделал Мейсон. Скоро он проснётся в развалинах Тартара и выберется из них, как остальные дважды мёртвые. Он будет вечно скитаться там, призрак среди обычных душ. Не знаю, справедливо ли это, но иногда ты берёшь то, что можешь получить.
— Шишел-мышел, Йозеф вышел. Твой выход.
Секунду спустя Кисси стоит у стола.
— Надеюсь, не ещё одно оправдание или проволочка? — спрашивает он.
— Проволочка? Ты уже опаздываешь на бал. Одевай детей в лучшие воскресные наряды и выводи на улицу. Пора идти.
Он изо всех сил старается не позволить своей улыбке стать слишком широкой, и безуспешно.
— Давно пора. Когда мы уничтожим небесные армии, и исчезнут адовы легионы, думаю, я заберу этот дворец себе. Мне нравится этот письменный стол, и я всегда восхищался той маленькой печкой. Что случилось с висельником снаружи? Я подумывал взять несколько таких и использовать в качестве китайских колокольчиков.