Алоха из ада (ЛП)

Толчки превращаются в постоянную вибрацию. Два скребущихся друг о друга тяжёлых тела. Бутылки под нами стучат друг о друга. Сперва тихо, а затем как полный грузовик ксилофонов, который толкают вниз по длинному лестничному пролёту. По мере того, как толчки усиливаются, всё труднее держаться за полки. На нас падают части потолка. Наступает тошнотворный шаткий момент, когда весь перекрёсток смещается. Впереди-вверху трескается задняя стена, и начинает рушиться остальная часть потолка. Весь винный магазин скользит вперёд.
— Джек, шевели задницей.
Я протискиваюсь мимо полок и, оттолкнувшись от верхней, хватаюсь за дверной косяк вверху. Забираюсь в заднюю часть кладовой и тяну на себя дверь. Перекосившееся здание накрепко её заклинило. Я хватаюсь за дверную ручку и сую чёрный клинок в металлический замок. Тот выскакивает и ударяется о стену, словно звонок. Дверь распахивается, и я вытягиваю себя на заднюю ступеньку.
Джек спотыкается об офисную мебель. У моих ног появляются трещины. Магазин отрывается от этого последнего якоря земли. Здание рычит и скрипит, как железный слон с кессонной болезнью. Оно кренится. Скользит вниз-влево. Джек тянется вверх к двери. Я хватаю его за запястье, когда подземный визг лопающегося бетона и рвущегося металла пускает винный магазин по той дороге, которой мы пришли. Он врезается в гараж, и оба строения, словно тысячетонные кукольные домики, разлетаются вдребезги, прежде чем скрыться в воронке внизу. Плита качается, словно болтается в ванной, и начинает падать. Я хватаю Джека и прыгаю на крышу находящейся за краем плиты химчистки.
Я группируюсь и перекатываюсь, когда мы ударяемся. Джек плюхается как выброшенный на полном ходу из автомобиля мешок овсянки. Когда участок дороги ударяется, одна из стен химчистки обрушивается, и мы соскальзываем с крыши, словно измученные дети в худшем в мире парке развлечений.
Мы с Джеком лежим на разбитом тротуаре, пока не осядет пыль. Мы проскользили только один этаж, так что наши задницы отбиты и все в синяках, но в целом мы почти не пострадали. Джек был прав. Элефсис находится именно там, где он и сказал. Через дорогу от нас расположена шестиметровая каменная стена, увенчанная битым стеклом. Именно такой я её себе и представлял. Без стены это не был бы Элефсис, небесное видение рая в бездне. Единственный закрытый жилой комплекс ада.
Джек всё ещё лежит на спине, когда я встаю и направляюсь к стене. Спустя пару минут я слышу его за собой.
— Спасибо, что спас меня там.
— Не за что. В самом деле. Не благодари.
— Я по-прежнему считаю, что нас свели вместе, чтобы мы достигли чего-то большего.
— Если всё получится, возможно, у меня появится шанс прекратить войну. Это уже не мало, тебе не кажется?
Джек хрюкает.
— В любом случае, Джек, как говорят большие умы, всё это схоластика. Я спас тебя от Маммоны, а ты доставил меня в Элефсис. Мы в расчёте.
Прямо впереди выпотрошенный городской автобус перескочил обочину и врезался в каменную стену. Повреждения практически скрыты корпусом автобуса, но через лобовое стекло я вижу, где часть стены обрушилась. Я оглядываюсь на Джека. Он выглядит нервным и слегка в замешательстве. Хорошо это или хреново для серийного убийцы? Как бы то ни было, я хочу покончить с этим паноптикумом. Я забираюсь в окно со стороны водителя и окликаю Джека.
— Расслабься, чувак, и спасибо за прекрасные воспоминания.
Он что-то кричит мне в след, но я не останавливаюсь. Пинком открываю переднюю дверь и направляюсь в город.
Наконец-то, Элефсис.
Пиздец.
Интересно, Касабян следит за мной через Кодекс? Ест с Кэнди пиццу и детально ей всё описывает? Должно быть, уже надрывает жопу со смеху.
Элефсис, божий город в Преисподней, на другом конце ада от Пандемониума, это часть чёртова Северного Голливуда. «Несущий свет», байопик Люцифера, должен был сниматься на площадке в Бербанке, всего лишь в паре миль дальше по шоссе. Я по-прежнему в Лос-Анджелесе. Весь этот грёбаный мир Лос-Анджелес.
 
Элис, я почти на месте. Полагаю. Надеюсь. Да кто, блядь, знает? Может, я пройду квартал и окажусь снова в Венис или на кладбище. Похоже, мы сделали большой круг из Голливуда обратно в Голливуд. Но это не тот же самый Голливуд. И то, где я, не может быть абсолютной случайностью. Маммона вёз меня куда-то, и Джек вёл меня куда-то. Я не верю Маммоне, но верю Джеку. У него нет причин лгать. Он считал нас партнёрами, Хоуп и Кросби в «Дороге на Занзибар» [229].
Вот что я получаю за то, что вручил свою жизнь в руки безумного дорожного духа. Мустангу Салли понравилось бы блуждать по окрестностям, как пришлось мне. Новые улицы, новые дороги, новые чокнутые следы в пыли, на которые она может претендовать. В следующий раз, когда мы встретимся, Салли, ты получишь больше солёных орешков, чем конфет. Больше никаких тебе «сладких форсажей».
Я слышу, как позади меня хрустят и падают камешки. Я не пугаюсь. Узнаю шаги Джека. Не подходи слишком близко, Луни Тюн [230]. Мне действительно очень хочется кому-нибудь врезать прямо сейчас.
По другую сторону завала находится большой перекрёсток. Торговые центры и парковка с одной стороны. Многоквартирный дом в стиле сороковых с другой. Поблизости расположен Сайентологический Центр Знаменитостей [231]. Под мёртвыми деревьями и кустами лежат свёрнутые калачиком тела, превращая центр знаменитостей в языческую ночлежку. Большинство одеты в больничную зелёную одежду и халаты. Некоторые в смирительных рубашках, выглядящих так, будто их разгрызли на части. С ними даже несколько чокнутых адовцев. Бежавшие из психушки. Наконец-то хоть что-то, напоминающее хорошие новости. Я приближаюсь.
Вдалеке слышится слабый шум. Вопли. Выстрелы. Может даже рёв двигателей. Кто-то развлекается где-то в Элефсисе. Наверное, мне стоит обождать и ознакомиться с обстановкой, но одна из этих Спящих Красавиц знает, где искать психушку. Я спускаюсь с завала и направляюсь через улицу к парковке.
Не делаю и десяти шагов, как Джек хватает меня. Я разворачиваюсь и у него под подбородком оказывается нож.
Даже не начинай пробовать на мне свои штучки Потрошителя. Я не одна из твоих перепуганных подружек из Уайтчепела [232]. Я покажу тебе, какие ощущения доставляют каждая рана и порез, которые ты им нанёс. Я испытал их на арене, и ощущения не из приятных.
Джек смотрит мимо меня, качая головой. Поднимает руку и показывает.
— Посмотри на улицу, — говорит он.
Я оглядываюсь через плечо, продолжая держать нож у его горла.
— Ничего не вижу.
— Тротуары. Здания. Окна. Нет правильных соединений. Нигде нет прямых углов.
— А с чего им быть? Даунтаун смертельно трясёт, как Лесси крысу.
— Дело не в толчках, сэр. Посмотрите на другую сторону улицы, где обрывается тротуар.
— Не называй меня «сэр».
Я смотрю туда, куда он показывает. Перекрёсток возле жилого здания разрушен и оседает посередине. Почва под улицей представляет собой смесь чёрной грязи и красного дерьма.
— Мы стоим на дороге смертников, — говорит он. — Снизу поднимается кровавый прилив, и, в конечном счёте, всё, что наверху, падает в него. Вся эта улица в любой момент может стать провалом.
Я пытаюсь прочитать его, чтобы понять, не пудрит ли он мне мозги. Он выглядит настолько спокойным, насколько можно ожидать с ножом у горла.
— Тогда что здесь делают все эти сони?
Он смотрит на меня, словно пытается научить первым нескольким словам исключительно тупого попугая.
— Это единственные безопасные места в городе. Воры и налётчики сюда не придут.
— «Безопасные» — слишком громко сказано для здешних краёв.
— Не для этой печальной компании. Укрыться здесь или оказаться на вертеле.