Алоха из ада (ЛП)

Заткнись. Не время для этого. Я отпихиваю её назад вместе с ангелом.
Когда подкатывает лицо Элис, я не бегу от него. Я рассматриваю его с дюжины разных углов. Говорила ли правду Медея? Возможно ли, что Элис лгала мне всё то время, что мы были вместе? К моему удивлению, ангел является с ответом: «Какая разница?».
Он прав. Даже если она Лиззи Борден [163], неужели я оставлю Элис там?
Нет.
Неужели я упущу шанс открутить Мейсону голову, когда он увидит, что я спас её?
Нет.
Не думай. Просто езжай. Нет времени. Нет мыслей. Нет последствий. Просто яркая вспышка боли, и вот я дома. Нет ничего, кроме спешки.
Когда я вижу проезд Креншоу под I-10, то останавливаюсь, включаю задний ход и проезжаю полквартала назад. Вдалеке я вижу полицейские огни, направляющиеся на вызов к раненому полицейскому.
В жопу Баву. В жопу сомнения. Всё в жопу. Я жму на педаль газа и направляю машину на опору шоссе в середине проезжей части, в центр перекрёстка. Достаю из кармана пластмассового кролика и сжимаю его в зубах. Надеюсь, Мустанг Салли, ты там. Я никогда не молился Богу, но сейчас я молюсь тебе. Пожалуйста, хоть бы ты знала, какого хера ты делаешь.
Я делаю всего на волосок больше ста десяти, когда врезаюсь. Время замедляется, машина подпрыгивает на бордюре и преодолевает последние несколько метров по воздуху. Когда мы сталкиваемся, на самом деле это не больно. Больше напоминает сокрушительный сверхзвуковой удар, когда весь воздух и жидкости моего тела извергаются из меня, словно фейерверк в мясной лавке. Мои глаза не могут сфокусироваться. Мир представляет собой жидкое размытое пятно. Я слышу визг и скрежет металла, когда «Кроун Вик» расплющивается об опору. Рулевое колесо выгибается вверх и превращает мой череп в тесто для торта. Передняя часть машины разлетается вдребезги и миллион пластиковых и металлических бритвенных лезвий сдирают мою кожу с костей. Мои руки ломаются, когда я перелетаю через приборную панель и вылетаю в окно. При этом одно колено цепляется и разрывается на части. В водовороте пламени я скольжу по капоту машины, словно олимпийский чемпион по фигурному катанию, когда двигатель взрывается.
Время снова меняется. Стремительно возвращается к нормальной скорости. Я скольжу сквозь огонь и топливо, и безвольным огненным шаром вылетаю с другой стороны. Мои глаза успевают сфокусироваться на опоре автострады. Забавно. Кажется, что это не я лечу в неё. Выглядит так, словно она идёт за мной.
И мир исчезает.
У меня в глазах песок. Когда я пытаюсь смахнуть его, то лишь сильнее втираю. Перекатываюсь, чтобы моё лицо оказалось повёрнутым к земле, и провожу рукой по всему лицу, чтобы всё с него упало вниз, а не обратно на меня. Я весь в песке, словно катался в наполнителе для кошачьих туалетов. Прочистив глаза, я набираю немного слюны и сплёвываю, прочищая горло от песка.
Вот и всё. Всё, что я могу сделать сейчас. Я уже всё спас? Полагаю, нет.
Мир снова исчезает.
Когда я очухиваюсь, всё становится немного лучше. Ощущение, что то, что давит на меня, может быть моим телом, а не мешком мокрого цемента. Я открываю глаза. Мир представляет собой смазанное расплывчатое место, словно я смотрю на него из бутылки водки. Судя по тому, что я могу разобрать, я всё ещё под автострадой. Солнечный свет струится с обеих сторон проезда. Я перекатываюсь на спину. Моя левая нога покоится на смятом переднем бампере полицейской машины. Я фокусирую взгляд на этом единственном изображении. Моя нога и машина. Мир постепенно возвращается в фокус.
Машина больше уже не машина. Это большой металлический окурок, который какой-то гигант затушил в шестиполосной бетонной пепельнице. Я стягиваю ногу с бампера и даю ей упасть на землю. Я ожидал увидеть много крови, но её вообще нет. Проверяю руки. Никаких торчащих костей. Нащупываю оставленное в машине колено. Оно на ноге, ровно там, где и должно быть. Моя одежда даже не изодрана. Пластмассовый кролик лежит в песке возле головы. Поднимаю его и неуверенно встаю. Мустанг Салли была права. Я прошёл через Георгину и вышел наружу самим собой. Но где я?
 
Я по-прежнему на перекрёстке. Вроде как. Это не проезд из прошлого вечера. Это лишь проезд, и ничего больше. По обе стороны от него нет никакой автострады, лишь потрескавшееся дорожное полотно в обоих направлениях. Бетонная опора и машина наполовину засыпаны песком, словно были здесь сотню лет. На открытой местности солнце такое яркое, что я ничего не вижу. Единственное, в чём я уверен, так это в том, что это не Лос-Анджелес и чертовски уверен, что и не ад.
Я выхожу на свет через дальний конец проезда. Мне приходится закрыть глаза, пока они не привыкнут к яркому свету. Когда я могу видеть, здесь не на что смотреть, лишь песок и ещё раз песок. Большие волнистые дюны, изгибающиеся к маленьким дюнам. Они тянутся бесконечно. Между песчаными холмами ведёт убогая утоптанная тропинка. По обеим сторонам тропинки торчат несколько высохших ядовитых на вид кустов. Я возвращаюсь по проезду и проверяю другую сторону. То же самое. Я посреди чёртовой пустыни. И с этой стороны даже нет маленькой тропинки, так что я возвращаюсь на другую.
Когда я выхожу, то ухватываюсь за ржавое дорожное ограждение и забираюсь на участок Сумеречной Зоны автострады. Поперёк всех восьми полос подвешен дорожный указатель. Одна из опор рухнула, но он всё ещё читабельный. Усеянные отражателями большие белые буквы на зелёном фоне. Типичная картина калифорнийского шоссе. Указатель гласит:
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В КИВОК
НАСЕЛЕНИЕ 0
Второй указатель поменьше показывает туда, где миллион лет назад мог быть съезд. На нём написано:
РАЙ В 10 МИЛЯХ НА ЗАПАД
Стрелка внизу указывает в том же направлении, что и утоптанная тропинка. Я слезаю и отправляюсь в путь.
Горячо, как в жопе у дракона. Не пройдя и пятидесяти метров, я снимаю пальто и перекидываю через плечо. Я не на прогулке на свежем воздухе. Я окажусь на арене в любой из дней этого проклятия Майами — конкурса загара.
Появившаяся и засунувшая свои костлявые пальцы мне в череп Бава действительно выбила меня из колеи. Если что-то пошло не так, и я застрял в загробном коровьем городке где-то между Нигде и Нихера, это может быть моя вина.
Элис была кротом, снабжавшим Саб Роза данными о моей жизни и обо мне? Я на это не куплюсь. Это трюк из арсенала психологических операций, который провернул бы Мейсон. Затем он попросил бы Аэлиту рассказать Баве, потому что та из службы безопасности, а служба безопасности верит всему, что им говорит начальство или нимб.
Я в это не верю, но ангел никак не заткнётся на эту тему. Должно быть, Чёрная Георгина что-то перемкнула у него в голове. Я безрассудный в этом дуэте Лорела и Харди [164], но он в безумном потоке бормочет «А вдруг?». Могло так случиться? И это всё объясняет. Возможно, ангел не может справиться с тем, что находится по эту сторону смерти или что бы это ни было. Неужели я взорвал его крошечный пернатый мозг? Эта охота за сокровищами и так обещала быть достаточно непростой с нашёптывающей мне Маленькой Мэри Саншайн, но будет намного хуже, если я в итоге окажусь с пытающимся выбраться из моего черепа безумцем.
Простая истина заключается в том, что Элис не могла быть кротом. Я бы почувствовал, если бы она была Саб Роза. Элис — единственный человек, которому я никогда не врал и не лил говна в уши. Она единственный человек, которому я когда-либо действительно доверял. Это значит, что если она была такой, как говорит Бава, и я этого не заметил, то всё, во что я когда-либо верил о своей жизни или о себе, неверно. Мой человеческий отец, тот, которому досталась паршивая работёнка по воспитанию меня после того, как некий ангел по имени Кински обрюхатил мою мамашу, ненавидел меня. Однажды он даже стрелял в меня, когда мы охотились на оленей. Вот вам и бег отца с сыном на трёх ногах [165] на церковном пикнике.