Песня русалки

Анкер не стал отпираться.
— Провалами в памяти я, вроде, не страдаю, но тогда мне было так паршиво, что ваш диалог с Селиной действительно прошел мимо меня.
— Понятно, — голос короля звучал задумчиво, — Ну, значит, тебя ждет несколько сюрпризов. И, хм, интересных знакомств. Но это успеется, сейчас надо закончить с бургграфом. Я не могу долго держать в Кабинете Правды родовитого аристократа без объяснения причин. А его рассказ, по моим ощущениям, лишним ушам слышать не стоит. Поэтому допрос будем проводить втроем. Бургграф давно нас ждет, пока его стерегут снаружи глухие дежурные. Думаю, он уже готов рассказать о себе все. Так что не будем отвлекаться на разговоры.
И дальше они пошли в молчании. Анкер почти висел на Кене, но тот, несмотря на субтильность, довольно живо тащил его по анфиладе залов в нужное крыло замка. По крайней мере, они ни на шаг не отставали от короля, который по привычке быстро и широко шагал, чеканя шаги.
Миновав очередную галерею, они открыли обитую тканью дверную панель, замаскированную под часть стены, и попали в узкий коридор. Он вел к Кабинетам Правды — помещениям, в которых были установлены уникальные реликвии королевской семьи, Кресла Правды. Во-первых, это были самые крупные артефакты из существующих. Во-вторых, они обладали удивительными свойствами. Кресла Правды принадлежали королевскому дому так давно, что никто и не помнил, как они появились. Ходили легенды, что создать подобное устройство под силу только богам. Но жрецы разных храмов только разводили руками и загадочно улыбались, говоря, что в их хрониках нет подтверждений, кто из божеств и когда сотворил это чудо. Кресла Правды просто существовали и исправно работали сами по себе, не требуя какой-либо магической подпитки.
В народе болтали, что самый бессовестный негодяй начнет рыдать, как младенец, и каяться во всех грехах, стоит ему только сесть в Кресло Правды. На самом деле, это было не совсем так. На памяти Анкера действительно несколько подозреваемых пустили слезу, но большинство допрашиваемых вели себя спокойно. А самые отъявленные мерзавцы и вовсе умудрялись сохранить природное хладнокровие. Вот только ни одному из них не удалось сидя в Кресле Правды промолчать. Самые страшные, тщательно охраняемые секреты, слетали с языка быстрее, чем их хозяин мог бы спохватиться. В Кабинетах Правды даже те тайны, для сокрытия которых крали, предавали близких и убивали, открывались во всех подробностях с такой легкостью, с какой завсегдатай трактира рассказывает очередную байку.
Когда они оказались перед нужной дверью, Анкер выбросил все лишнее, сосредоточившись на том, что им предстояло. Этот допрос не будет задокументирован, поэтому стоило хорошенько запомнить рассказ бургграфа… или Флинн… кем бы этот человек не оказался, на самом деле.
Девушка сидела с закрытыми глазами в кресле, откинувшись на спинку. Услышав, как они вошли, она вздрогнула, ее глаза распахнулись, а на лице появилась острая усмешка.
— Явились, наконец? Думаете, я уже заждался, чтобы рассказать вам свою историю? — она закашлялась хриплым, лающим кашлем, — Верно, заждался… Ну хоть погляжу на ваши рожи, когда вы все узнаете. Сколько лет ходили в дураках.
Король, не обращая внимания на эти слова, кивнул в сторону небольшого диванчика напротив кресла.
— Присаживайтесь господа. Чувствую, история нас ждет долгая.
— Правильно, правильно, чего стоять без толку, слушайтесь своего короля, верные псы, — чувствовалось, что Флинн готова говорить, что угодно, лишь бы не молчать.
Но они проигнорировали и эту реплику. Только удобно устроившись на кушетке, Анкер повернулся к девушке и заговорил с ней:
— Ну что же, Ваше Сиятельство. Или вас лучше называть госпожа Флинн? Мы с интересом ждем вашу историю.
— Я все же предпочитаю Сиятельство. Титул принадлежит мне по праву. И в конце концов, из-за него все и началось. Меня зовут Бернардина Флинн Освальд, я первая и единственная дочь бургграфа Анжуйского. Мой отец всегда мечтал о наследнике, поэтому можно подумать, что его расстроил первенец женского пола, но это не так. Родители искренне любили друг друга, а мать отличалась крепким здоровьем, так что они планировали обзавестись большой семьей. Я с детства была окружена вниманием, и никогда не чувствовала себя нелюбимой. Наоборот, я буквально купалась в обожании. И с радостью ждала новых братьев и сестричек, воображая, как мы будем играть вместе. Даже придумывала им имена и разыгрывала сценки с куклами, — Флинн хрипло рассмеялась, — Можете себе представить такую идиллию? Конечно, все вышло не так, как планировали мои родители. Я была еще маленькой, и смутно помню тот день, когда отец с утра уехал на охоту. Но никогда не забуду, как кричала мать, и как я билась и рвалась из рук нянек, которые пытались увести меня из зала, куда принесли его тело. Это был один из самых жутких дней в моей жизни.
 
Она сделала паузу, словно горькие воспоминания вступили в схватку с магией Кресла Правды. Но сила древнего артефакта, как всегда, победила, и Флинн продолжила свой рассказ:
— Я все равно успела кое-что разглядеть. Руку отца со знакомым перстнем. Плащ, которым они его накрыли, был темным от пропитавшейся крови, и его ладонь выглядела белой на бурой ткани. Меня начало бить в истерике, я думала он умрет. Кричала и плакала, чтобы меня пустили к нему. Но меня, конечно же не пустили. Я не спала всю ночь, хотя они опоили меня какими-то успокоительными зельями. И под утро, когда пришла бледная мать, снова начала рыдать. Ей удалось успокоить меня, пообещав, что отец будет жить, и скоро все наладиться. Правдой оказалось только то, что он выжил. С того дня отец изменился. Его взгляд потух, а с губ исчезла улыбка. Раньше он много смеялся, а теперь хмуро сидел в кресле, глядя в окно. Я думала, что дело в том, что он потерял ногу. И только потом поняла, что вместе с ногой он потерял кое-что еще. Когда случайно подслушала их разговор с матерью. О том, что у бургграфа Анжуйского больше никогда не будет наследника. И когда-нибудь наши поместья и земли придется отдать королю. Так, Ваше Величество, я впервые узнала о вашем существовании. И возненавидела вас всей душой.
Флинн вперила взгляд в Эдварда, но его лицо осталось совершенно равнодушным.
— Я долго прокручивала подслушанный разговор в голове. Дни, недели, месяцы. Пыталась придумать, что можно сделать. Как я могла бы им помочь. Попытки придумать решение чуть не сломали мою маленькую детскую голову. Я все же была ребенком. И однажды не выдержала, разрыдалась и созналась матери, что знаю о беде отца. К счастью, в отличие от меня, ей долго думать не пришлось. Первой из нашего поместья исчезла моя нянька. Другие слуги подумали, что она уехала навестить родных и не стали волноваться. Потом пропали две горничные. У дворецкого появилось на лице встревоженное выражение, но он вряд ли догадался, что произошло. Либо оказался недостаточно храбр, чтобы вовремя сбежать. Однажды я проснулась, а в поместье никого не было. Стояла тишина, и только холод в нетопленных комнатах пробирал до костей. Я долго бродила по коридорам и звала слуг, но никто не откликался. Наконец, в спальне я нашла мать. Несмотря на стужу, она сидела в легком платье с шитьем в руках. Подойдя ближе, я увидела, что это были детские штанишки. С того дня платья для меня стали под запретом. Мои волосы коротко обрезали и отучили говорить про себя в женском роде. Первое время я путалась, а потом привыкла. И когда в поместье приехали новые слуги, никто не заподозрил в маленьком господине Бернарде девочку.
Флинн сделала паузу, а когда продолжила, ее голос изменился, став жестче и грубее.
— Моя жизнь теперь подчинялась строгому графику. Я учился вести себя в обществе, изучал иностранные языки, грыз математическую науку. А еще танцевал, дрался, ездил верхом — и постепенно осознавал, как мне повезло. Продолжи я жить как девочка, и жизнь моя была бы скучна и глупа, а всем заправлял бы мой муж. Нет, мне была уготована другая судьба, и как бы мне не было жаль отца, я считаю, что родился под счастливой звездой. Нет никого слабее и ничтожнее женщин, у которых с рождения только одно предназначение — служить мужчинам и заботиться о детях. Мне уже удалось избежать этой позорной стези. Я был счастлив, хотя временами тревожился о сохранности своей тайны. Но подарок, который мне преподнесли родители в день совершеннолетия, окончательно развеял тревоги.