Песня русалки

Именно в этот момент за пышными кустами послышался шум шагов. Сквозь зелень листвы показался сначала пышный подол алого платья, а затем и сама Анна. Увидев ее, и так порядком злую Ирму гнев затопил полностью: от сжатых кулаков до выгнувшихся дугой бровей.
— Ну и змея же ты… А я ведь сначала думала, что ты нормальная баба…. Серьезно? Мы тебя так раздражаем? Мешаем? Чему? Копошиться в штанах Орлана?
Анна замерла на месте, как испуганный зверек. При первых словах Ирму она вжала голову в плечи, но к концу тирады выпрямила спину до прогиба в пояснице, обернулась и резко бросила в ответ, сверкая глазами:
— А ты больше всех знаешь, Ирма? Напомнить тебе, кто грел его койку до того, как я появилась в «Пере и лилии»? Что-то я не помню, чтобы ты отказывалась раздвигать перед ним ножки, когда он тебя звал к себе. Зато отлично припоминаю, как ты была рада, когда я избавила тебя от этой тяжкой ноши. Вот только благодарностей ни разу не слышала. И если ты сейчас решила меня этим попрекнуть, то сама в тысячу раз хуже, чем я думала.
От резкой отповеди Ирма на секунду забыла, как дышать. Гнев все еще переполнял ее, а теперь к нему прибавился еще и жгучий стыд. Все, что она могла, это повторять, как разряженный музыкальный кристалл: — Ты… ты… ты…
Анна схватила Ирму за плечи и несколько раз встряхнула, поджав губы в суровую ровную линию.
— Я, я. Дурная голова — беда звонаря! А я тут не при чем. А ну-ка, соберись, и прекрати на меня набрасываться. Давай, приходи в себя, не девочка, нюни распускать. Нужно спасать твою задницу, а заодно и хвост твоей подружки.
Ирма так удивилась, что в очередной раз потеряла дар речи.
— Спасать? Что ты хочешь этим сказать?
— О-о-о-ох, — Анна тяжело вздохнула, — Не ожидала, что с тобой будет так тяжело. Может и прав Орлан, что бабы все дуры…
— Даже не вспоминай его, меня до сих пор трясет от вашего разговора… Что нужно спасаться, можешь не объяснять. А вот с чего вдруг я должна тебе поверить, вопрос поинтереснее. Несколько минут назад ты поносила Селину последними словами.
— Значит, подслушивала? — изумрудные глаза хитро сощурились, — Ладно, это только к лучшему, если ты уже в курсе. Не придется тратить время на пересказ. Если ты действительно не дура, сама должна понимать, что Орлану я говорю только то, что он хочет слышать. Так же, как и любому другому клиенту.
— Ну, допустим.
— Ох, какая честь! Госпожа Ирма решила оказать мне любезность, поверив, что я не последняя тварь. Впрочем, что это я сама… решила благотворительностью заняться. Ты уже все слышала, знаешь, разберешься и без моей помощи.
Анна уже развернулась чтобы уйти, но Ирма ухватила ее за локоть.
— Постой! Твоя помощь действительно мне пригодится, коль не шутишь. Вот, погляди.
Она протянулась клочок бумажки с рисунком Селины.
— М-м-м, что это у тебя за художество. Записка от твоей хвостатой подружки?
— Она самая. Видишь, это медальон, который с нее сорвал Орлан. Это какой-то амулет, и она просит его раздобыть. Вот с этим ты и можешь мне помочь.
Анна нахмурилась и начала накручивать рыжий локон на палец.
— Что ты от меня хочешь? Чтобы я ее выклянчила у Орлана? Нет, Ирма, одно дело предупредить об опасности и помочь сбежать, и совсем другое — снова ложиться под этого борова, чтобы вернуть кулон твоей подружки. Могу посторожить, если ты решишь попробовать его стянуть сама. Но это максимум.
— Для начала стоило бы выяснить, где он его хранит…
— Это я как раз знаю. У себя в кабинете. Видела, когда он доставал бутылку с бренди из шкафа. Валяется просто так на полке, рядом с серебряной мелочью. Достать его будет не так сложно. Но когда он это обнаружит…
— Когда он опомнится, я буду отсюда далеко. А вот тебе придется сделать одно важное дело…
Снизив голос до еле слышного шепота, Ирма тихонько рассказывала Анне свой план. Он, в общем-то, не был сложен. Медальон из кабинета Орлана она свистнет сама, нужно только вытащить у Конрада ключ. Можно было бы и с ним попробовать договориться, но подставлять старика не хотелось бы. Да и лишний раз рисковать — тоже. Записку Конрад передал, за что почет и благодарность, а остальное ему знать незачем. Тем более, что старик так кстати страдает бессонницей и перед сном пьет травяной отвар, погружающий в крепкий сон. Анне отводилась роль постоять на стреме дважды. Сперва, пока она будет искать ключ, потом, когда уже пойдет за самим медальоном. На это рыжая согласилась с одним условием: если их все же застукают, всю вину на себя возьмет Ирма, а она будет отпираться до последнего.
 
Минуты после ужина тянулись мучительно медленно. Ирме силой приходилось отводить взгляд от больших настенных часов. Она заставляла себя раздвигать губы в улыбке, вслушиваясь в пустую болтовню в гостиной. Пусть ни с кем из девушек они не были крепко дружны, все равно было обидно и горько от того, какую судьбу приготовил им Орлан. Казалось, что молчание и притворство делают ее саму не лучше хозяина дома утех. Пришлось пару раз буквально прикусить себя за язык, чтобы не начать причитать «да что же это делается-то!». Только мысль, что подслушанному разговору мало кто поверит, и они скорее побегут наушничать Орлану, чем паковать юбки, помогала ей сохранять молчание.
В один момент Ирма так погрузилась в себя, что чудом успела засмеяться со всеми над очередной шуткой. Пришлось взять себя в руки и самой рассказать похабный анекдот. А потом еще один, и еще один. Когда, наконец, у подружек начали потихоньку слипаться глаза, она демонстративно широко зевнула, допила полупустой бокал вина одним глотком и начала прощаться. С Анной они условились встретиться в середине ночи, чтобы все успели покрепче заснуть. Поэтому Ирма потушила свечу, чтобы никого не насторожила полоска света из-под двери, улеглась в платье на кровать и молча уставилась в темноту потолка. Теперь у нее было предостаточно времени, чтобы разобраться с самой зыбкой частью плана — куда же бежать самой.
Первой, конечно же, пришла мысль о родном доме, и некоторое время она позволила себе ее посмаковать. Представила, как здорово будет сидеть вечером в кресле и смотреть, как матушка вяжет, кутаясь в шаль из овечьей шерсти. А с утра ждать, пока согреется чугунный чайник в печи, чтобы умыться и заварить себе травяного отвара. И с любимой чашкой, старенькой, уже щербатой с одной стороны, выходить на крыльцо, чтобы утренняя свежесть разбудила окончательно. Ох, было бы здорово. Да только к матушке первым делом и придут… Есть, конечно, подпол, но у Орлана тоже не дураки работают, уж догадаются осмотреть каждый закуток в их домишке. Нет, матушку тревожить нельзя.
По клиентам идти еще глупее, кто из них захочет связываться со сбежавшей девицей. Долговой договор-то с нее никто не снимет. И никто не поймет, чего она так испугалась. А, может, удастся растолковать? Ирма начала мысленно перебирать своих постоянных гостей. Вспомнился сегодняшний младший судья, скупой на нежности, но щедрый на золото и странно верный…. уже год к ней ходит и ни разу даже не взглянул ни на какую другую девицу. И ведь не последний человек в городе, какие-никакие связи есть… Все-таки положение. Но где положение, там и страх его потерять. Может, и не пойдут ее к младшему судье искать, а сам возьмет и выдаст, решив не рисковать. Нет, надо бежать, совсем бежать, из города, из провинции. Собрать все, что можно продать, да сесть в первую почтовую карету до северных земель. Там договора, говорят, не так в ходу. Да и не будет никто искать среди простых селян девицу для утех. А она в какую-нибудь деревню и подастся, нечего в городе делать, на господ насмотрелась со всех сторон. Ничего, голова на плечах, руки работящие, прокормят. Не для того же бежит, чтобы продолжать юбки задирать…
Ирма подумала еще, что не успеет попрощаться с матушкой, стерла с щеки предательски скользнувшую слезинку и села на кровати. Минуту-другую вслушивалась, не идет ли кто мимо. Но вокруг стояла такая мертвая тишина, что самой было страшно пошевелиться, казалось, сейчас любой шорох звучит в два раза громче. Все же она решилась и встала тихонько с постели. На цыпочках подошла к шкафу и потянула на себя дверцу, мысленно молясь Единоглазому, чтобы старые петли не издали скрипа. К счастью, обошлось. Так же неспешно, стараясь не создавать и малого шума, она порылась и выложила на кровать пару простых платьев, чистое белье и несколько пар чулок. И снова замерла, раздумывая, куда же все это сложить.