Плавучий остров. Вверх дном
Здесь Фрасколен делает некое наблюдение, которым не считает нужным поделиться со своими товарищами. Все, наверное, объяснится на башне обсерватории. Наблюдение его состоит в том, что солнце, которому в два часа дня следовало быть на юго-западе, находится на юго-востоке.
Это обстоятельство приводит в изумление пытливый ум Фрасколена, и он начинает «выкомуривать себе над ним мозги», как говорит Рабле, но внезапно течение его мыслей прерывается восклицанием Калистуса Мэнбара:
– Господа, трамвай отходит через несколько минут. Поедем в порт…
– В порт?.. – спрашивает Себастьен Цорн.
– О, придется проехать не больше мили, а это позволит вам полюбоваться нашим парком!
Раз имеется порт, он должен быть расположен по ту или другую сторону города на калифорнийском берегу. И правда, где же ему быть, как не на берегу?..
Артисты, несколько сбитые с толку, рассаживаются на скамьях комфортабельного вагона, где уже сидят несколько пассажиров, которые здороваются с Калистусом Мэнбаром – черт возьми, да он со всеми знаком! – и электрический двигатель начинает работать.
Калистус Мэнбар прав, называя парком местность, простирающуюся вокруг города. Всюду аллеи, уходящие вдаль, зеленеющие лужайки, крашеные ограды, прямые или зигзагообразные заросли деревьев – здесь растут дубы, клены, буки, каштаны, железное дерево, вязы и кедры, и все эти молодые рощи населены множеством птиц самых различных пород. Это настоящий английский сад с бьющими родниками, пышными клумбами во всем блеске весеннего цветения, зарослями кустарников, где смешаны самые разнообразные сорта растений – гигантские герани, как в Монте-Карло, апельсины, лимоны, оливы, лавры, мастиковые деревья, алоэ, камелии, далии, александрийские белые розы, гортензии, белые и розовые лотосы, южноамериканские страстоцветы, пышные сочетания фуксий, сальвий, бегоний, гиацинтов, тюльпанов, крокусов, нарциссов, анемонов, персидских ранункул, ирисов, цикламен, орхидей, кальцеолярий, древовидных папоротников, а также растений тропической зоны: индийского тростника, кокосовых и финиковых пальм, смоковниц, эвкалиптов, мимоз, бананов, гуайяв, бутылочных тыкв, – одним словом, здесь имеется все, чего любители могут требовать от самого богатого ботанического сада.
Ивернес со своим уменьем всегда припомнить что-нибудь из старинной поэзии, наверно, считает, что его перенесли в один из буколических пейзажей «Астреи». [5] В самом деле, по свежим лугам здесь бродят овцы, позади изгородей прыгают лани, косули и другие изящные представители лесной фауны, и можно лишь пожалеть об отсутствии очаровательных пастухов и пастушек из романов Оноре д’Юрфе. Вместо реки Линьон здесь извивается речка Серпентайн, чьи животворные струи протекают среди невысоких холмов этой сельской местности.
Только все здесь кажется искусственным.
Иронически настроенный Пэншина восклицает по этому поводу:
– И у вас нет других рек?
На что следует ответ Калистуса Мэнбара:
– Реки? А для чего нам они?
– Но нужна вода, черт побери!
– Вода… то есть вещество, обычно зараженное, полное микробов – тифозных и всяких других?..
– Ну, ее можно очищать…
– А зачем это делать, когда так легко вырабатывать вполне гигиеническую воду, совершенно обезвреженную и даже, по желанию, газированную или железистую…
– Вы сами вырабатываете воду?.. – спрашивает Фрасколен.
– Разумеется, и обеспечиваем водой, горячей и холодной, жилые помещения, так же как мы обеспечиваем их светом, звуками, возможностью узнавать точное время, теплом, прохладой, двигательной силой, антисептическими средствами и электрической энергией.
– В таком случае можно подумать, – говорит Ивернес, – что у вас вырабатывается также и дождь для поливки газонов и клумб?
– Вот именно… господин первый скрипач, – отвечает американец, и кольца на его пальцах, поглаживающих бороду, сверкают в пышных прядях.
– Дождь по заказу! – восклицает Себастьен Цорн.
– Да, дорогие друзья мои, дождь, который трубопроводы, проложенные под землей, своевременно позволяют рассеивать самым правильным, упорядоченным и разумным способом. Разве это не лучше, чем зависеть от произвола природы и подчиняться прихоти климата, проклинать непогоду, не имея возможности помочь беде, страдать то от зарядивших дождей, то от долгой засухи?
– Постойте, постойте, мистер Мэнбар, – перебивает его Фрасколен. – Ладно, вы можете по своему желанию устраивать дождь. Но вы же не можете помешать ему падать с неба…
– Небо?.. А оно тут при чем?..
– Небо, или, если вы предпочитаете, тучи, несущие дождь, воздушные течения со всей своей свитой – циклонами, смерчами, шквалами, бурями, ураганами… Ну, например, в дурное время года…
– В дурное время года?.. – повторяет Калистус Мэнбар.
– Да, зимою…
– Зима?.. А что это такое?..
– Да говорят вам – зима, мороз, снег, лед! – восклицает Себастьен Цорн, которого приводят в ярость иронические ответы этого янки.
– Ничего подобного мы не знаем! – спокойно отвечает Калистус Мэнбар.
Четверо парижан переглядываются. Что он – сумасшедший или мистификатор? В первом случае следовало бы запереть его покрепче, во втором – хорошенько отлупить.
Между тем вагоны трамвая медленно проходят среди этих волшебных садов. За пределами огромного парка виднеются тщательно возделанные участки земли, разноцветные прямоугольники, похожие на образчики тканей, некогда выставлявшиеся в витринах портных. Это, без сомнения, гряды овощей: картофеля, капусты, моркови, репы, лука – словом, всего того, что требуется для приготовления хорошего овощного супа.
Но им хотелось бы увидеть поля и ознакомиться с тем, как произрастают в этой удивительной местности пшеница, рожь, овес, кукуруза, ячмень, гречиха и другие злаки.
Вдруг появляется завод с металлическими трубами над низкими крышами матового стекла. Трубы на железных устоях похожи на трубы плывущего океанского парохода «Грейт-Истерн», для вращения мощных винтов которого требуется не меньше ста тысяч лошадиных сил, с тою лишь разницей, что вместо черных клубов дыма из этих труб вылетают только легкие струйки, никакой гарью не засоряющие атмосферу. Завод занимает площадь в десять тысяч квадратных ярдов, то есть около гектара. Это первое промышленное предприятие, которое члены квартета видят с начала экскурсии, проходящей под руководством Калистуса Мэнбара.
– А это что за предприятие?.. – спрашивает Пэншина.
– Завод с выпаривательными аппаратами, работающий на нефти, – отвечает американец, и острый взгляд его грозит, кажется, пробить стекла пенсне.
– А что на нем производится, на вашем заводе?..
– Электрическая энергия, которая расходится по всему городу, парку, загородной местности и дает двигательную силу и свет. Одновременно завод питает энергией наши телеграфы, телеавтографы, телефоны, телефоты, звонки, кухонные печи, все прочие машины, осветительную аппаратуру, лампы дуговые и лампы накаливания, алюминиевые луны, подводные кабели…
– Подводные кабели?.. – с живостью переспрашивает Фрасколен.
– Да! Которые связывают город с различными пунктами на американском побережье…
– Неужто необходимо было строить такой огромный завод?
– Разумеется… при нашем расходе электрической энергии… А также энергии умственной, – отвечает Калистус Мэнбар. – Поверьте, господа, понадобилось неисчислимое количество и той и другой энергии, чтобы основать этот бесподобный, единственный в мире город.
Слышно глухое ворчанье гигантского завода, мощный звук выпускаемых паров, гул машин, ощущается легкое колебание почвы, свидетельствующее о том, что здесь действуют механические силы, превосходящие все, что до настоящего времени могла породить современная индустрия. Неужели для того, чтобы приводить в движение динамо-машины или заряжать аккумуляторы, нужна такая мощь?
Трамвай проходит мимо завода и в четверти мили от него останавливается у порта.