Белая лошадь, черные ночи (ЛП)

Пока она расчесывает мои влажные волосы, кто-то стучит в дверь, и Бриджит спешит открыть. Я слышу короткий разговор, а затем чувствую восхитительные запахи жареного мяса и свежего хлеба.
― О, слава богам. Я умираю с голоду. ― Я отталкиваюсь от туалетного столика, поворачиваюсь, готовая проглотить все, что попадет мне в рот…
И замираю.
В дверях стоит лорд Райан с подносом в руках. Я мельком вижу, как Бриджит скрывается в коридоре.
Сглотнув комок в горле, я опускаюсь на табурет. Как бы меня ни пугало его присутствие, у меня все равно текут слюнки от запахов, исходящих от этого подноса. Я вижу свежие ягоды, окорочка жареной дичи, куски сыра, которые заставляют меня облизываться.
― Лорд Райан. Ты сам принес мне еду?
― Ты бы предпочла слугу?
― Ну, да. ― Я чертовски голодна, чтобы придумать достойный ответ.
Из его груди вырывается искренний смех. Он ставит поднос и придвигает два табурета. Ему не нужно звать меня к столу ― мои ноги уже несут меня туда, а глаза жадно смотрят на еду. Опустившись на табурет, я с трудом решаю, с чего начать в первую очередь. Миска с приправленными орехами? Какие-то пельмени? Сливочный суп из лопуха? Когда Бриджит сказала, что попросит ассорти, я не думала, что она закажет банкет.
Там есть что-то похожее на фаршированную дичь, политую золотистым соусом, и я беру ее голыми руками, не заботясь о том, что Райан может решить, будто у меня нет манер. Ну и что? Он заставлял меня есть еду, приготовленную на костре в течение последних двадцати дней. Он переживет то, что его невеста ведет себя как дикарка.
Если повезет, я вызову у него отвращение.
Но на его лице нет брезгливости, пока он наблюдает за тем, как я поглощаю нарезанную селедку с хлебом, грушевый пирог и сыр со сливовым соусом. Он широко улыбается, очарованный, и наливает нам обоим бренди.
― Ты решила растолстеть, чтобы я не захотел на тебе жениться? Если да, то, боюсь, тебя расстроить. Мне нравятся женщины всех размеров.
Я прекращаю жевать на короткое мгновение, чтобы закатить глаза. Я бы сказала ему более резкие слова, но у меня больше терпения, когда я занята едой, на которой можно сосредоточиться.
― Дай угадаю, ты все спланировал. Ты знал, что я умираю от голода, и поэтому решил устроить королевский пир. Ты хочешь управлять мной с помощью еды.
Его голова поднимается к потолку, и он смеется.
― Миледи, у тебя очень живое воображение. Это всего лишь перепёлка. Если бы я хотел манипулировать тобой, я бы подал лебедя.
Для него этот пир ― пища нищего. Но для меня богатство ― это не деньги. Оно означает сытый живот. И понимание, что завтра и послезавтра у меня снова будет полный живот. Содержимое этого подноса для меня ценнее, чем произведения искусства, висящие на стенах Сорша-Холла.
Вон.
Я замираю, спелая малина застывает перед моими губами. Опять этот голос. На этот раз точно не во сне. Он обращается к той же части моего сознания, что и животные, но в нем чувствуется что-то иное, не похожее ни на одно живое существо, которое я когда-либо знала. В голосе звучит злость. От него веет холодом, словно по комнате пронесся ветер.
― Леди Сабина? Ты здорова? Это несварение желудка? ― Райан поддразнивает меня.
Я бросаю на него суровый взгляд, откладывая малину.
― Бастен не говорил, что ты шутник.
Его глаза странно блестят, а голова качается. Проходит много времени, прежде чем он говорит:
― Он сказал тебе свое настоящее имя? Что еще сказал Бастен?
В его голосе есть странная нотка. Я понимаю, что, возможно, сказала что-то не то. Я не хочу, чтобы Райан заподозрил, что между нами что-то было. Как бы мне ни хотелось навредить Бастену, сейчас я понимаю, что тем самым наврежу и себе. К добру или к худу, но мне нужно, чтобы Райан меня любил. Пока я не придумаю план, мне нужно играть в его игры и обеспечить себе еду и безопасность.
К счастью, меня спасает требовательный стук в дверь. Вино дрожит в наших бокалах. Я вскакиваю от неожиданности.
Райан недовольно хмурит брови. Он громко кричит:
 
― В чем дело?
Но его поведение меняется, когда в комнату входит пожилой мужчина.
Он примерно ровесник моего отца, с такими же седеющими волосами и морщинами на лице, но на этом сравнение заканчивается. Годы истощили моего отца. Этот мужчина, кажется, только окреп с возрастом, как окаменевшее дерево. Его рост внушителен, как и его камзол из кожи и сверхтонкой металлической кольчуги. На большинстве людей декоративные доспехи ― всего лишь блестящий аксессуар, а на нем ― угроза.
― Леди Сабина, ― говорит Райан таким тоном, словно попробовал что-то горькое. ― Это мой отец, лорд Берольт.
Страх наваливается на меня, как гора валунов, когда мужчина пристально разглядывает меня, как кобылу на аукционе. Может, он больше не является Верховным лордом Дюрена, передав этот титул Райану, но до боли ясно, что этот человек по-прежнему обладает огромной властью.
Его первые слова, обращенные ко мне, ― приказ.
― Покажи мне свой дар, девочка.
Первый инстинкт ― обратиться за помощью к Райану; Райану ― последнему человеку, которого я могла бы считать союзником. Но угроза, исходящая от его отца, заставляет меня хвататься за любую соломинку.
― Мой… мой дар?
― Да. Покажи мне. Я хочу увидеть твою силу своими глазами.
― Отец, ― говорит Райан низким, сдавленным голосом. ― Леди Сабина только что пережила жестокое похищение; может быть, не стоит сразу же вытаскивать ее на сцену?
― Глупости. Покажи мне, девочка.
Грудь наливается свинцом, и я медленно беру трясущимися пальцами крошащийся кусочек пирога.
Иди сюда, малыш. Я поделюсь с тобой своей едой.
Мышонок осторожными рывками бежит по полу, останавливаясь, чтобы понюхать воздух. Он делает широкую дугу вокруг ног Берольта, чтобы добраться до угощения, лежащего на моей ладони.
― Вот, ― отрывисто говорит Райан. ― Ты увидел то, что хотел?
Берольт недовольно ворчит.
― Я хочу увидеть, как она командует кем-то побольше. Одной из армейских гончих. А еще лучше ― одним из тигров. И не надо предлагать им еду ― я сам могу приманить мышь грушевым пирогом.
Я все еще нервничаю, но на смену волнению быстро приходит гнев. Кем этот человек себя возомнил, чтобы командовать мной, как марионеткой? Я должна быть его невесткой, а не служанкой.
Я уже готова рисковать темницей и приказать мышонку помочиться на ботинок этого человека, как вдруг Райан кладет руку мне на колено и сжимает. Я замираю. Прикосновение ― это знак: Не надо.
― Я что-нибудь придумаю, ― говорит Райан с нарочитой неопределенностью. ― Сейчас нужно спланировать вечеринку по случаю помолвки, так что если ты закончил оказывать теплый прием моей невесте…
― Нет. ― Лорд Берольт щелкает пальцами. ― Встань, девочка. Я хочу увидеть, что именно купил мой сын за свои монеты.
Прежде чем я успеваю возразить ― если бы я вообще посмела ― лорд Берольт хватает меня за руку и поднимает на ноги. Его морщинистая рука ощупывает контуры моих бедер и живота, двигая мной, как домашним скотом. Мои мысли останавливаются. Желчь поднимается по горлу, неприятный привкус остается, сколько бы раз я ни пыталась его проглотить.
― Она созрела, ― говорит Берольт. ― Она может подарить мне поцелованного богом внука. Тебе следует поскорее приступить к этому, Райан.
Мой рот складывается в ошеломленную букву «О», я настолько потрясена грубостью этого мужчины, что совершенно теряю дар речи.
Райан, явно привыкший к такому поведению, закидывает в рот орешек со специями и бормочет:
― Сначала я хотел бы познакомиться со своей невестой.
Берольт насмешливо фыркает.
― Поторопись, а то с такой красоткой, как она, я и сам не прочь покувыркаться.
У меня вырывается рвотный позыв, но в последний момент мне удается скрыть звук кашлем. Чертовы боги! А я-то думала, что Райан ― единственный, о ком стоит беспокоиться. Теперь я вижу, что болезнь сильнее всего свирепствует у основания семейного древа. Мне вспомнились слова Бастена. Ходят ужасные слухи, что лорд Берольт убил мать Райана, когда он родился без крестного поцелуя, что противоречило предсказаниям гадалок.