Фанатка: после падения (СИ)
До сегодняшнего неожиданного приезда Нади, которая свалилась на него как снег на голову, Леня не позволял себе вспоминать о ней. Сам себе запрет поставил и до этого вечера не собирался его нарушать.
Потому что ни к чему. Потому что не нужно. А теперь разглядывал ее нагое тело за полупрозрачной перегородкой и яростно боролся со своими внутренними демонами, которые требовали освобождения, окончательной и полной капитуляции холодного разума перед естественными желаниями тела.
К чему находить самому себе оправдания и искать возможные пути отхода, когда впервые за долгое время в его жизни появилась возможность быть нормальным — любимым, дорогим, нужным…? И не потому, что он, Леонид Филатов — лидер «Внедорожника», а потому, что он, Леня — такой, какой есть. Почему бы не дать самому себе шанс…? Он так давно этого не делал, что и забыл, каково на вкус ощущение надежды… Его личной, персональной Надежды.
И кабинку распахнул, и ввалился туда прямо в одежде. И сразу же в желанные губы впился. Без раздумий, отрезая пути сопротивления для них обоих. Целовал, глотал, пил ее ответные поцелуи и не мог насытиться. Будто сожрать хотел. Прижимал ее маленькое, мокрое тельце к скользкой стенке кабинки, не позволяя девушке думать, шевелиться, противиться. Чтоб не вырвалась, чтоб снова дала ему почувствовать ту нирвану, которую Филатов ощущал только рядом с ней.
Надя обхватила его лицо руками и целовала в ответ — жадно, исступленно, до потери дыхания, подставляла свои губы, давала их терзать, кусать, аж до боли, до крови. Леня терся о ее тело своим, напоминая об их прошлых часах в постели, показывая, как тосковал по ней, как хотел ее все это время… Надя… его личный оазис счастья.
Мокрая одежда облепила мужское худощавое тело, и девушка безуспешно пыталась расстегнуть рубашку, чтобы дотронуться до него, почувствовать под своими пальцами его кожу — и Лене до чертиков это было приятно! Ему было приятно, что его хотели — вот так, по-настоящему, до нетерпеливых стонов и сжимающихся на ногах пальцев. Одно резкое движение — и пуговицы разлетелись в стороны, и ставшая ненужной рубашка повисла в районе плеч, которые Надя покрывала горячими и ненасытными поцелуями.
— Сейчас, девочка, сейчас, — то ли ей, то ли себе пообещал Леня, сжал в своих больших ладонях ее упругую грудь и замер только когда вошел в нее. Глубоко, на всю длину, так, что искры с глаз посыпались. После нее у него за эти месяцы никого не было — не появлялась возможность. Поэтому Леонид оправдывал свое нетерпение периодом воздержания, но где-то там, в отдаленном углу сознания, украдкой проскользнула мысль о любви. Едкая, противная и ненужная.
Надя сладко застонала и в плечи его вцепилась, задыхаясь от быстрых и сильных толчков. Нет, она совсем не девочка. Девочки не могут так сводить с ума своими стонами и ответными ласками. А Надя сводила. Мягко откидывала голову назад, подставляя нежную шею и грудь с твердыми розовыми вершинами сосков для поцелуев, крепче сжимала длинные ноги на его торсе и до крови царапала спину своими ногтями. Вот только Леня не чувствовал боли. Он чувствовал полнейшую анархию, власть над этим юным девичьим телом, которым сейчас пользовался по своему усмотрению.
И лишь много позже, засыпая рядом с Надей на постели, он вдруг подумал о том, что это она пользуется им. Его телом, разумом и чувствами. Всем его существом — самоотверженно и беззаветно. Он сам ей это позволил.
Когда наутро я открыла глаза, то обнаружила, что Леонид с каким-то незнакомым ранее обречением рассматривает меня. Мое лицо, плечи, грудь, и водил кончиками пальцев по моей коже, рисуя на ней невидимые узоры. Легкая, приятная ласка, от которой мурашки бежали по всему телу. От запоздалого смущения прикрылась одеялом.
— Не стоит, — не позволил Леня мне спрятаться. — Все, что нужно, я уже давно рассмотрел.
— Не понравилось? — с вызовом.
— Почему же? — слегка удивленно: — Понравилось, раз ты еще здесь. Так что можешь оставаться, — и на мой недоуменный взгляд продолжил: — Ты не ослышалась. Я хочу, чтобы ты осталась.
Слова, прозвучавшие для меня прекрасной песней. Ради этих слов стоило сбежать из дома и зябнуть под дождем. Ради этих слов я была готова отдать все, что угодно, все, что у меня есть и когда-то будет. Потому что это самые желанные слова в моей жизни, и моей непомерной радости не было предела. В порыве эмоций я стала целовать его лицо, щеки, нос, губы, все, до чего могла дотянуться, не веря, опасаясь, что это сон, и все происходит не по-настоящему. Но нет. Леня — самый настоящий, его голос — реальный, и эта реальность действительно происходит со мной. Неужели я победила и смогла поймать синюю птицу? Ведь мое желание сбылось…
— Только у меня условие, — голос ровный, спокойный, будто бы это не Леня всю ночь вытворял со мной такое, о чем приличным девушкам нельзя говорить вслух. — С этого момента ты всегда и во всем слушаешься меня. Понятно?
Я была согласна на все, лишь бы быть рядом с Филатовым.
И первым делом я переехала к нему. Вот так просто, без всяких криков и скандалов — зашла в родительскую квартиру, сложила в чемодан свои вещи, ноутбук, и уехала. Маме с отцом объяснять ничего не пришлось — они уже успели рассмотреть у подъезда дорогой джип, который может принадлежать лишь одному человеку. Тому, к кому уезжает их младшая дочь. В никуда, в неизвестность, в непонимание, что будет дальше… Но это мой выбор, в котором я нисколечко не сомневалась. Тишину нарушила лишь Люба, попросив меня не рассказывать Алексею о его скором отцовстве. Через пару месяцев на свет родится новый человек, а его папаша ни о чем даже не догадывается. Нормально ли это — не знаю, но это Любино решение, осознанное, и идти против него мне не хотелось. Хотя бы потому, что и с моим решением, таким же взвешенным и обдуманным — не просто смириться. Но оно — мое. Возврату и обмену не подлежит, и точки уже все расставлены.
Вот только все равно родители никак не принимали мой выбор. Непонимающе качали головой и безуспешно взывали к доводам разума. Надеюсь, со временем они смогут меня понять, смогут одобрить желание перевестись из колледжа в другой ВУЗ в другом городе, где теперь я буду жить вместе с Леней.
— Надя, подумай еще раз, — все же цеплялась за последние ниточки мама, провожая меня за порог. — Он ведь такой… взрослый и чужой. Я не хочу, чтобы ты страдала…
— Мам, я буду самой счастливой с ним! Обязательно, — и, подумав, добавила: — И Леня не чужой. Он — мой.
И под всеобщее безмолвное неодобрение я вышла на улицу. В новую жизнь, взрослую. Нашу общую жизнь с Леней, который о чем-то долго разговаривал с моим отцом возле машины. Заметив меня, они оба замолчали, видимо, тема их переговоров была не для моих ушей. А я очень испугалась, что папа опять скажет Лене о чем-то таком, что в очередной раз отвернет его от меня. Больше я не позволю этому случиться!
— Папа, нет! — даже не разобравшись, я сходу выпустила иголки и принялась защищать любимого человека и мои костром полыхающие чувства к нему. — Я уже все решила и уеду с Леней! Хотите вы с мамой этого или нет!
Филатов опустил голову, не желая влезать в семейные разборки.
— Слишком быстро ты выросла, дочь, — недовольно произнес отец, а потом добавил как-то смиренно: — Главное, будь счастлива.
И обнял меня крепко на прощание, и нехотя пожал руку Леониду после того, как тот погрузил мой чемодан в машину.
— Береги ее, — вместо «до свидания». — Иначе я не посмотрю на твою известность…
Леня кивнул в ответ и сел за руль.
— Ну, ты готова?
— Да.
Лишь после моего твердого согласия он завел двигатель и тронулся с места.
Я смотрела на окна нашей квартиры, удалявшуюся фигуру отца у подъезда — и не испытывала ни горечи от расставания, ни печали. Так бывает, когда уверен в своих действиях на всех сто и не имеешь ни единого сомнения. Я чувствовала лишь легкую ностальгию от слабых воспоминаний о детстве, которые вдруг хлынули по мере оторванности от дома. Нас с Любаней вырастили в любви и заботе, наша семья была очень дружной, а теперь я самолично отрезала себя от самых дорогих мне людей. Предательские слезы почти хлынули по моим щекам, но я успела взять себя в руки и сменила тему: