Миграции

Я прочищаю горло: не хочется этого произносить.
— Ну, давай уже, — подначивает меня Бэзил. — Судно разваливается на куски, если ты вдруг забыла.
— Аккумулятор в ноутбуке снова разрядился, и на сей раз перезарядить его не от чего.
В воздухе потрескивает боль. Это должно было случиться, но, произнеся это вслух, я убила у экипажа остатки надежды.
— Но все не так, как в прошлый раз: это не значит, что птицы утонули, — пытаюсь я уговорить и их, и себя. — Просто мы их больше не видим.
Дэш обвивает рукой любимого — Малахай делает отчаянные усилия, чтобы не сорваться при всех.
— Эннис считает, что это неважно, — произношу я еще тише. — Говорит, что знает, куда они летят.
— Эннис, на хрен, свихнулся, — заявляет Бэзил. — Не пройдет он по незнакомым водам. Да и никто не пройдет.
Это звучит уже не в первый раз. Вся команда на взводе от переживаний — их выбили из колеи незнакомые воды и поломка оборудования.
За советом я обращаюсь к Анику, но глаза его устремлены куда-то вдаль.
— Дела все хуже, — докладывает Лея. — Водный насос отказал, то есть нам не запустить опреснитель, питьевой воды осталось максимум на пару суток.
— Ах ты, господи. — Дэш роняет голову на стол.
— Ну, тогда все ясно, — подытоживает Бэзил. — Мы в жопе.
— И что нам делать? — спрашивает Мал. — Птицы птицами, а нам нужна вода.
Бэзил встает и начинает с агрессивной энергичностью мерить кают-компанию шагами.
— Что, слабо устроить бунт, даже если от этого зависит ваша жизнь?
— Ты о чем, Бэзил? — интересуется Лея.
— Пытались. Ник пытался, а если уж он не смог ему ничего втолковать, значит, старик совсем спятил. — Бэзила трясет от раздражения. — Нужно возвращаться на сушу. Самостоятельно.
— Это может сделать только шкипер.
— Любой из нас справится.
— Не в этом дело…
— А его можно запереть в каюте.
— Никто его запирать не будет! — отрезает Лея. — Он наш капитан.
Бэзил качает головой:
— Он и в азартных играх такой: никогда не знает, когда пора пойти на попятный.
— А ты пробовала? — спрашивает Дэшим, и я не сразу понимаю, что он обращается ко мне.
— Я? С чего это он станет меня слушать?
Все молчат.
— Я не собираюсь умирать ради этой посудины, — тихо произносит Бэзил, как будто из него выпустили весь воздух и всю злость. — Не собираюсь умирать ради рыбок, птичек и прочей хрени.
— Настоящие моряки, уже заходя на борт, понимают, что, возможно… — начинает Лея, но Бэзил обрывает ее: «Помолчи» — и она умолкает.
Я встаю. На палубе меня едва не сбивает с ног порыв ветра. На небе — белые полоски, они напоминают следы пены у нас за кормой. Я останавливаюсь, чтобы подумать, поймать какую-то мысль, но они все такие же эфемерные, как и облака, такие же бесплотные. Я не знаю, что делать, как добиться, чтобы все это кончилось, выторговать сушу, полицию и камеру, в которую я себе пообещала никогда не возвращаться. Но как иначе? Двигаться дальше безумие: «Сагани» скоро развалится на куски, и мы все семеро утонем, а того вернее — умрем от жажды.
Смотрю на человека на мостике. Лохматая борода, воспаленные глаза. Его упрямство. Его дети. Он похож на призрака. Одно исступление, контуров почти не осталось. Если мы подойдем к берегу, нам больше не вырваться. Застрянем навеки. Что-то внутри встает на дыбы: нет. Сила воли раз за разом превращает меня в чудовище. Взгляд впивается в нечто по правому борту. В паре километров, а может, и ближе. Какие-то предметы в воде, неподалеку от берега.
— Что это? — спрашиваю я у Дэша, который вернулся к работе над такелажем.
Он щурится против солнца:
— Садки, где рыбу разводят. Наверное, лосося. Рядом с сетями стоит судно.
Я бегу назад в кают-компанию.
— Аник, — говорю я, — подбрось-ка меня неподалеку.
Глаза старпома сужаются.
Все происходит быстро. Мы с Аником прыгаем в шлюпку, ее спускают на воду. Эннису мы ничего не сообщаем: Лея сказала, что, если мы сбросим обороты для остановки, с места уже, скорее всего, не сдвинемся, а я не хочу перекладывать на него это решение. То есть действовать нужно быстро. Мы подходим к судну, я вижу на борту людей, они за нами наблюдают. Судно поменьше «Сагани», но ненамного.
 
— Ola, — окликает меня один из моряков, — о que о traz para fora?
— Вы говорите по-английски? — откликаюсь я.
— Да, немного, — отвечает он.
— Нам нужна вода, — говорю я. — Генератор сломался, насосы не работают. Питьевая вода. Помочь можете?
Он указывает в сторону суши:
— Порт близко.
— Нам туда нельзя.
Вид у него озадаченный.
— Очень близко. На земле есть вода.
Он что-то говорит членам команды, они возвращаются к своим обязанностям. Сам он уходит — разговор окончен.
— Блин.
— И что теперь? — спрашивает Аник.
— А если пробраться на борт?
— Вон того видишь?
Я смотрю, куда он указывает, и замечаю дозорного в «вороньем гнезде»: он за нами следит.
— Кладовые на всех судах примерно в одном месте?
Аник рассматривает судно, пожимает плечами:
— Типа того.
— Возвращайся на «Сагани». Там увидимся.
— Чего?
— Я добуду воду.
Он фыркает от смеха:
— До него добрых две мили. А то и больше — ты же не сразу поплывешь. И как ты притащишь воду?
В рундуке лежит веревка. Я наматываю ее на плечо, дожидаюсь, когда дозорный отвернется ненадолго, и тихонько соскальзываю в море. Сколько могу, остаюсь под водой, выныриваю у самого корпуса промыслового судна. Огибая его, вижу, что к садкам спущено множество трапов — моряки используют их, чтобы подбираться к круглым емкостям и проверять, как там рыба.
Дожидаться безопасного момента некогда — «Сагани» с каждой минутой уходит все дальше, поэтому я вытягиваю тело в набрякшей одежде и веревку из воды, поднимаюсь по трапу. На борту тихо — уже хорошо. Садки похожи на кипучие розовые щупальца, свернувшиеся в клубки. Оставляя мокрые следы, я добираюсь до основного трапа, спускаюсь по нему на жилую палубу. На камбузе никого, в кладовой тоже, так что баки с водой я нахожу без труда: переносные, на пять галлонов, поставлены в ряд вдоль стены. Вижу и запасные аккумуляторы, засовываю несколько штук в спортивный бюстгальтер. Больше двух баков мне не унести, я хватаю их и с трудом выхожу — прямиком перед капитаном.
Он смотрит на меня в упор — на просоленного дрожащего вора, с которого капает вода. Двое его подчиненных, судя по всему, удивлены не меньше.
Я выдыхаю — сердце бухает молотом — и, поскольку других слов на ум не приходит, произношу:
— Пожалуйста.
У капитана, похоже, нет слов, как и у меня.
Проходит долгая мучительная секунда, по ходу которой «Сагани» уходит все дальше, вернуться на него становится все невозможнее, однако я вижу, как на лице капитана постепенно проступает понимание: ему известно о санкциях, о них известно всем, а потом капитан делает шаг в сторону и показывает мне рукой: ступай. Я обмякаю от облегчения:
— Спасибо.
Я тащу воду вверх по трапу, громко шлепаю ногами по палубе. Обвязываю конец веревки вокруг пояса, делаю беседочный узел, другой конец пропускаю через ручки баков, завязываю тем же узлом. Беседочный узел, пожалуй, мой любимый. Он не затягивается. Подхожу к лееру. Возможно, это самая большая глупость в моей жизни — да и в любой жизни. Не исключено, что я сейчас уйду на дно океана.
Я почти смеюсь, почти перестаю дышать. При этом паника — мой враг. Любые чувства могут погубить. Дыши медленно, глубоко, в ритме метронома. Скоординируй руки и ноги, приведи мысли в порядок — и в воду.
Нырять я даже не пытаюсь — баки вытащат меня на поверхность. Я просто падаю с борта, плавно опускаюсь и вымахиваю на поверхность еще до того, как баки коснутся воды у меня за спиной. Они, кажется, тонут, тянут меня вниз за собой, и на один жуткий миг — всё, гибель, слишком быстрая, непростительно быстрая, все, что останется, — раздутая плавучая штуковина, прикованная к морскому дну собственными цепями, и тогда я начинаю работать руками и ногами изо всех сил, вытягивая себя на поверхность. Зря я переживала, что меня утянет вниз: баки с пресной водой обладают плавучестью. Я вхожу в ритм, не обращая внимания на вопли моряков, которые наблюдают за этой ненормальной; не обращая внимания вообще ни на что, кроме ощущения воды вокруг.