Однажды в полночь

И тут улыбка застыла на его лице, потому что в накидке из гладкого алого сукна, придерживая рукой дверь, стояла обворожительная леди Филиппа Уинслоу.
Глаза ее были прищурены, губы – поджаты. Что было необычно, потому что глаза ее всегда широко смотрели на мир, а губы смеялись.
Сейчас губы у нее дрожали, словно она пыталась не дать вырваться наружу землетрясению, которое держала в себе.
– Филиппа! – Голос Джонатана звенел от воспоминаний и воодушевления. – Какое наслаждение увидеть тебя!
– Ты должен был рассказать мне, – прошипела она. Джонатан глазом не успел моргнуть и уклониться в сторону, как – бац! – ее рука взлетела и влепила ему пощечину.
Ошеломленный, он сделал шаг назад.
– Что за черт?…
Однако Филиппа резко развернулась и была такова. Она заскочила назад в карету, бросив ему через плечо взгляд, от которого могло разорваться сердце. И никаких тебе сладостей.
Ставший невольным свидетелем выяснения отношений, хозяин кондитерской только покачал головой и причмокнул языком.
– Женщины… Они все-таки ненормальные, si [3]?
– Si, – с жаром согласился его Джонатан. Приложив руку к щеке и прищурившись, он глядел вслед уносившемуся прочь экипажу. В голове возникло ужасное подозрение.
– Amore стоит того, si?
– Боюсь, насчет этого мы придерживаемся разных мнений, любезный сэр, – мрачно ответил Редмонд.
Сбитый с толку и в ярости, Джонатан засунул марципаны глубже в карман и остаток пути до дома прошел пешком, позволив ветру остудить лицо, а сам рылся в памяти, оценивая каждый свой шаг с их последней встречи две недели назад и стараясь понять, что он сделал не так, чем заслужил такое отношение.
Женщины – сумасшедшие и капризные создания. Это был единственный вывод, к которому он пришел.
Вот тебе и гадание. Надо будет сказать Вайолет, что это все из-за нее.
На этом неприятные сюрпризы не закончились. Когда Джонатан вернулся домой, оказалось, что его родители неожиданно нагрянули в Лондон.
– Мама! Отец! Какая радость! – Он старался и никак не мог придумать, что сказать дальше. – Я думал, что вы еще немного побудете в Пеннироял-Грин.
Он постоял, дожидаясь поцелуя матери в щеку. Отец опустил газету, которую держал в руках, кивнул сыну и продолжил читать.
– Вайолет настаивала, чтобы я порадовала себя походами по магазинам в городе, и сказала, что за пару дней без меня с ней ничего не случится. Поэтому я решила поехать с ним. Всего на день или два.
«Не сомневаюсь, что настаивала», – подумал Джонатан, развеселившись.
– Отец договорился встретиться с герцогом Грейфолком.
О! Герцог Грейфолк! Джонатан скрыл усмешку. Значит, отец все-таки прислушался к нему.
Он попытался представить, о чем сейчас думает отец, скрывшийся за газетой, но тот ничем не выдал себя. Джонатан раздумывал, не рассказать ли ему о своей встрече с герцогом.
Или пусть герцог упомянет о ней сам? Удивится ли тогда отец?
Или отец уже все знает?
Несколько секунд Редмонд помучился этим вопросом, а потом решил, что в данный момент это не самое главное.
Джонатан не удивился бы, если бы вдруг узнал, что герцога Грейфолка неожиданно пригласили стать членом клуба «Меркурий». Что отец, что герцог были людьми, которые любыми возможными путями добивались желаемого, и им обоим позарез требовалась Ланкастерская мануфактура.
Итак, в восемь вечера Джонатан сидел вместе с родителями за ужином, на который подали ягнятину с горошком. И слушал, как мать рассказывала отцу о каком-то родственнике, страдавшем от печеночной недостаточности. Отец явно заинтересовался ее рассказом. Опять же он годами искусно притворялся, что интересуется массой вещей для того, чтобы получить то, что хотел.
От их разговора у Джонатана тоже разыгралась печень. Он рассеянно подумал, что жениться просто отличная идея. Нужно жениться хотя бы только для того, чтобы завести потомство, а потом мучить отпрысков жалобами на печеночную недостаточность.
 
По своему опыту он знал, что немного вина частенько может восполнить какую-нибудь другую жизненную недостаточность, поэтому глотнул от души.
– Отец сообщил мне, что ты намерен жениться до конца года, Джонатан.
Джонатан поперхнулся.
– Пей маленькими глотками, дорогой, – сказала мать, как будто ему было девять лет.
Расправив плечи, Редмонд аккуратно поставил бокал на стол.
– Не уверен, что я сказал именно это, матушка, – осторожно начал он.
– У твоего отца нет привычки не расслышать что-либо важное, мой сын. Я считаю, что это прекрасное, зрелое решение, и должна признаться, что с ним согласна. – Она улыбнулась, с любовью глядя на сына. Вот черт! Мать казалась такой счастливой, а это бывало не часто. – Очень скоро нашу детскую заполонят твои дети. Ты, наверное, обратил внимание на кучу приглашений в прихожей. Как только мы вернулись, я тут же оповестила всех. Как удачно, что в этом сезоне первый раз в свет выходит столько красивых девочек.
Это «оповестила всех» полностью объясняло поведение Филиппы и пощечину. Новости такого рода распространяются по Лондону со скоростью холеры.
Джонатан проглотил пилюлю, кивнув головой, и принялся сосредоточенно рассматривать свою вилку. У него было два варианта. Первый – воткнуть ее в свое сердце. Второй – метнуть ее в крошечное черное сердечко отца. Возможно, его увлечение дартсом сослужит ему добрую службу.
Он натолкнулся на взгляд Айзеи. Отец улыбался ласково и благосклонно.
Нет! Его сердце слишком мало и совсем усохло. В такую цель не попасть даже такому меткому стрелку, как Джонатан.
Однако ведь действительно в этом сезоне в свет выедет много хорошеньких девушек. Хотя хорошенькие девушки были сродни цветам: Джонатан был уверен, что они так нравятся ему лишь потому, что он никогда не отвечал за их поливку, не ухаживал за ними, не лелеял и не выслушивал их разглагольствований о печеночной недостаточности.
Появится также много и других красивых девушек из разряда тех, кого никогда не пригласят на балы, которые посещал Джонатан, тех, кто могли швырнуть в него всем, что попадется под руку, рыдать и говорить ему, как он мог так бессовестно обойтись с ними. У него не было постоянной любовницы. Но было несколько… которые пробовались… на эту роль, если можно так сказать. Филиппа относилась к их числу.
Господи! Лондон, любимый город, на несколько следующих недель превратится для Джонатана в плац, где его будут водить сквозь палочный строй.
Неожиданно ему почудилось, что стены столовой угрожающе надвинулись на него.
Джонатан никогда не был сердцеедом и никогда не собирался становиться таковым. Он не мог понять, почему женщины с такой охотой отдают мужчине свое сердце, а потом начинают обвинять его в том, что он растоптал их дар, а бедолага ни сном, ни духом о том, что владел таким сокровищем. Неужели женщины не понимают, насколько опасная штука любовь? Какое это безрассудство – влюбится?
Влюбиться – это уже само по себе проявление безумия.
Последние куски ягнятины вкусом напоминали опилки. Джонатан с трудом проглотил их, запил остатками вина и поднялся из-за стола.
– Что ж, отправлюсь на поиски петли, – без улыбки произнес он в качестве извинения.
– Ха-ха! – Мать была к нему снисходительна.
Отец неопределенно улыбнулся. Судя по всему, он и не слышал сына.
Через три часа, вместо того чтобы увидеться с Аргоси в «Уайтсе», Джонатан стоял перед театром «Халф мун» в Ковент-Гардене.
Уж если он приговорен и от этого не отвертеться, тогда что ему терять?
 
Глава 8
 
Итак, Джонатан стоял на улице в одиночестве, если не считать пары алкоголиков и нескольких крыс, сновавших туда-сюда, точно занятых каким-то серьезным делом. В здании театра не светилось ни огонька. Складывалось впечатление, что его уже давно заколотили досками и бросили. Через улицу от Джонатана работала пивнушка. Время от времени оттуда доносились шум, гам и пьяные выкрики. Равнодушная проститутка поинтересовалась, не хочет ли он пойти с ней. Джонатан вежливо отказался.