Бастард Ивана Грозного (СИ)
— На лодье? Не по воде? По небу? Или… По льду, что-ли?! По льду на лодье?! — Изумился царь. Глаза его расширились, на лице появился не очень здоровый румянец.
— Да не-е-е… Лодьи по льду плохо едут… Мы пробовали по малолетству на сани парус навесить.
Он покачал головой.
— Не едут!
— Едут-едут… — Сказал Адашев. — Показать? Пойдём покажу.
— Пойдём! — Произнёс Иван.
— Прокатим государя? — Спросил боярин, обращаясь к стоящему на коленях Ракшаю. Адашев уже давно перестал обращаться к Мокше, понимая, что всем заправляет не он. И Мокша совсем не обижался.
Только сейчас, похоже, Иван Васильевич обратил внимание на других участников «беседы».
— Кто это? — Спросил он.
— Это умельцы, что повозку придумали, собрали, да меня в ней привезли. Это Ракшай, а это Мокша.
Лёксу боярин царю не представил.
— Что за имена у них? Дикие они, что-ли? Черемисы? — Нейтрально бесцветным голосом спросил государь.
— Почти.
— Дети Перуна?! Волшебники?! Интересно. Ни разу не встречал настоящих черемисов. Они чародействовать могут?
— Вот этот мальчишка, — Адашев показал на Ракшая, совсем не заботясь о том, что обсуждает его в его присутствии, — два раза меня с того света вытащил своим песнопением. А этот — кузнец от Бога… Винторезные самопалы вытягивает.
— Ух ты! — Воскликнул государь. — Тогда верю, что в лодье по льду… Парус хоть есть?!
— Ещё какой! Ты такой не видел, государь! Пошли прокатимся!
— Пошли!
Царь весело, по-ребячьи спустился по узкой деревянной лестнице в виде трапа с поперечными перекладинами, и поспешил к выходу из кремля по расчищенной от снега дорожке, не заботясь об оставшихся.
Адашев последовал за ним.
Саньке царский приём не понравился, но, откровенно говоря, он давно для себя понял, что вышестоящие ничего вокруг себя не замечают, пока не окажутся по пояс в дерьме, и ли кто-нибудь их не «возьмет за задницу».
Работая в лесу на обеспечении «развлекательных мероприятий», Санька много повидал высокопоставленных персонажей и давно уже ничему не удивлялся. А тут царь! По рангу положено возвышаться.
Лёкса была на сносях, потому передвигалась медленно.
— Мама, ты не спеши. Да и ты, отец, притормози. Смотри за ней. Я один управлюсь. Ежели что, боярин подмогнёт. Он освоился с парусом.
Немногочисленные войсковые колонны уже закончили передвижение по реке и спрятались за невысокими стенами гарнизона.
Буер стоял у деревянной пристани и, как всегда привлекал внимание зевак, отгоняемых незаменимым хорунжим.
— И где же паруса? А, снизу привязаны. Корыто какое-то, а не лодья… О! Лызы [24]! Теперь понятно, на чём вы по льду… Хорошо идёт?
— Быстрее ветра. Ракшай, прокатим государя?
— Можно, — сказал Санька, отвязывая гик на буере и выводя его на правый борт. Распустив парус, он приглашающим жестом руки с почтительностью и поклоном указал на пассажирские кресла.
— Прошу садиться, ваше величество. Воспользуйтесь лесенкой и перилами.
Голос его прозвучал почтительно и одновременно… не то, чтобы велеричиво, а как-то значительно. Как у Левитана.
Царь нервно дёрнул головой.
— Он что, черемисский царь? — Спросил Иван. — Он говорит чище, чем мои бояре. И слова… «Воспользуйтесь».
— Нет, государь, он черемисский знахарь. И выражается не по-нашему. И грецкие, и латинянские слова пользует.
— И где он их набрался, ежели не у латинян? Мож лазутчик? А если на дыбу, скажет?
— Мальчишка он. В лесу вырос… — Сказал Адашев и испугался им же сказанного.
— Вот-вот, — сказал государь. — Увезёт нас с тобой и поминай, как звали. Мож, ну его эти каталки? Вдруг, он колдун и унесёт нас на небо? Вон, как крыло хлопает.
Санька понял, что царь над ним глумится, когда услышал его смех. Не нервный смех, а обычный пацанский. И Саньку «отпустило». Он вдруг увидел себя со стороны. Невысокий подросток с очень детским лицом. Какой с него лазутчик?
— Значит и к черемисам латиняне добрались, — вздохнул государь. — Помоги, Фёдорович.
— Ты, государь, кафтан сними. Там всё в соболях. Не замёрзнешь.
Царь скинул кафтан на руки Адашеву, встал на нижнюю деревянную планку, выпирающую из борта и взялся за выдвинутый Санькой деревянный леер.
— Ишь ты! — Восхитился царь. — Прячется…
Его сильное тело с помощью Адашева поднялось на буер и Иван сел в кресло.
— Удобно. Как на троне моём.
— Точно, — подтвердил боярин.
— А ты как? Это для тебя место?
— Вроде как…
— Ну так залазь! — Не томи душу.
Адашев перешёл на другой борт и залез в «гнездо», как он шутил. Накинул на Ивана соболий полог с отверстием для головы и натянул передний. Уселся сам.
— Экипаж самолёта приветствует вас на борту скоростного пассажирского лайнера и желает приятного путешествия, — звонким голосом произнёс Санька.
— Чего это он сказал? — Не понял царь.
— Это он всегда так говорит, — пожал плечами под соболиным пологом Адашев. — Заклятье какое-то.
— А-а-а… Трогай! — Приказал царь.
— Поехали, — сам себе сказал Санька и, толкнув буер, заскочил на ступеньку, поднялся в «капитанскую рубку» и снял румпель со стопора.
Буер шёл небыстро. Ветер вдруг почти стих и продемонстрировать «самолёт» во всей красе не удалось, Санька распереживался, но оказалось, что и этой «каталки» царю было достаточно. Он весело смеялся и даже вылез из мехового «гнезда» наверх, сев прямо на короб «лодьи».
— Здорово! — Крикнул Иван, оборачиваясь к Ракшаю. — Давай ещё круг.
Потом Иван обратился к Адашеву.
— Как, ты говоришь, его по имени? Равкаш?
— Ракшай, государь. Что по-ихнему означает — зверь.
— Зверь? Что, действительно — зверь?
— Очень ловкий мальчишка.
— И сколько ему? По виду совсем не понятно. На лицо совсем младенец, а телом дебел [25].
— Говорит, что семь лет.
— Сколько?! — удивился царь. — Крепки черемисы. И батя у него… Скала! Знатный коваль, говоришь?
— Знатнее не бывает. Привёз аж с самого Дона.
— Много там людишек?
— Не особо. Они от нас бегут, а попадают то к ляхам в полон, то к хану. При нас ляхи город истребили. Не успели мы. Ушли они на Тавриду.
— И что он ещё умеет? — Продолжил царь допытывать воеводу.
— Да много чего. Так сразу и не перескажешь. Много у него задумок. Корабль настоящий хочет построить. Ты его сам спытай, государь. Он и писать умеет, но не по-нашему. Очень похоже, но не по-нашему, и счёт знает. Быстрый счёт. Не делением на два, а по-другому. Он говорил и показывал, но я не понял.
— Интересно. Я счёт люблю. А по-нашему читает?
— Читает, но плохо. Ты же видишь, как он говорит? Наших писаных слов не понимает.
— Так и я их не все понимаю, — засмеялся Иван. — Их и черковники не понимают. Интересного ты черемиса привёз.
— Они, государь, не совсем черемисы. Я и не понял, кто они. Братья кузнеца в единого бога верят, но не в Христа, а в своего. Кузнец считает себя сыном Перуна, а Ракшая — сыном Велеса. Потому и жили обособленно. На выселках.
— Перун, Велес… У нас же много ещё, кто в них верит… Много дел ещё на Руси… Всё. Давай назад. Дел много.
— Назад, Ракшай! — Крикнул Адашев, поворачивая лицо к Саньке.
— Понял «назад», — ответил капитан судна.
— Определи их где-нибудь поближе, — сказал Иван. — А вечером мальчишку ко мне в спальню. Пока засыпать буду он мне расскажет про себя.
— Он ещё кое о чём рассказать может, — тихо сказал Адашев. — Он сказал, где регалии царские искать надо.
Иван дёрнулся и повернулся к боярину.
— Он же волхв, — пояснил Адашев. — Я ему ничего не говорил. Он спросил меня: «царь ты или государь» Я сказал царь для нас, но н е венчаный пока. А он сказал, что регалии «потеряны, но не утрачены». И сказал мне, что искать надо в московской усадьбе Старицких. А ещё сказал, что ты, государь, казнил Воронцова. Так ли это?