Бронированные жилеты. Точку ставит пуля. Жалость унижает ментов

Пай–Пай уже подходил к дому, где время от времени у сестры появлялся вор в законе Афанасий. Дом появился внезапно — светлого кирпича, отступивший вглубь, за красную черту зданий. Во всех окнах стояло по–утреннему яркое солнце. В конце двора был припаркован серебристый микроавтобус, возивший вора, — шведский «Урван». Рядом крутился кто–то из новых шестерок Афанасия. Он цепко–внимательно оглядел Пай–Пая.
«Выше звезд, круче крутых яиц…» — презрительно подумал Пай–Пай.
Он обогнул клумбу с цветами, вошел в чистенький веселый подъезд. На четвертом этаже на Пай–Пая после его звонка несколько секунд любовались в дверной глазок, потом, пружиня, легко скользнул тяжелый засов. Дверь открыл новый охранник — короткая дыбом челка, коровьи глаза. Руки сошлись в карманах на животе, там он что–то держал.
— Заходи!
Из кухни показался другой охранник, он же водитель. Этот был знакомый. Из затерявшихся вьетнамцев. Нгуен — верзила со смешанной кровью. Он же привел к Афанасию еще несколько земляков — как правило, они разбирались только со своими.
— Привет, Пай–Пай!
— Нгуен…
Они расцеловались. Охранник тем временем сходил в комнату, вернулся.
— Афанасий ждет тебя!
Пай–Пай не снял обувь — авторитет этого не признавал, да и не положено вору печься о вещах — о паркете, о мебели, прошел в комнату. Афанасий — худой, невысокий, с белыми, яростными глазами — обнял его прямо на пороге.
— Как съездил?
— В Новосибирске полный порядок…
— Молодец!
Под его руководством Пай–Пай наезжал на конкурирующую группировку Белой чайханы, постоянно сталкивая ее с бригадой Лейтенанта.
Ни Белая чайхана, ни Лейтенант не подозревали об этом.
— С Иваном встречались? — Авторитет имел в виду Ивана Ефимовича, представлявшего интересы Белой чайханы. — Деньги пообещал?
— Отказал.
— И что Лейтенант?
— Лайбу новую его загробил. У овощебазы. Сгорела, как свеча… Сейчас еду сообщить подробности.
— Что ж… Я предвидел это. — Афанасий открыл дверь, крикнул в кухню: — Рюмку водки моему брату!
Из второй комнаты показалась старшая сестра Афанасия — мать–одиночка, простая добрая деваха. Она так и работала в столовой пединститута, на кухне. В дела брата не вмешивалась. Иногда только — подштопать, поправить…
— Вон кто у нас!
Пай–Пай достал из кармана ручку с золотым пером — поездной сувенир.
— Пацану твоему. Пусть пишет.
— Спасибо! Ты всегда о нем помнишь.
Из кухни уже несли поднос. Хрустальная рюмка, полная до краев. Бутерброд с красной икрой.
— Через час про машину донесут в Белую чайхану… — Авторитет быстро соображал. — Чапан взовьется! А вечером будет еще покруче. Чтобы понял: церемониться с ними в Москве не будут…
Как это делается, Афанасия не надо было учить.
— Пора, — Пай–Пай поставил рюмку. Отломил кусок бутерброда, остальное оставил.
— Мы проводим…
Авторитет сдернул с вешалки куртку. Сунул в карман трубку радиотелефона. Пока собирался, телохранитель вышел на лестницу.
— Все нормально.
— Пошли! — Афанасий вышел первым. Последним шел вьетнамский верзила–водитель.
Лифт не вызывали. Бычок шел двумя маршами впереди, соединив руки на животе, карманах куртки. Афанасий и Пай–Пай были уже на втором этаже, когда из квартиры внизу вывалилось несколько громких людей. Они начали спорить еще за дверью. На лестнице хотели разрядиться основательно. Вышедший из квартиры первым внезапно поднял голову. Замер. Его друзья тоже остановились. Наверху лестничного марша показался Афанасий. Люди внизу молча пропустили спускавшихся. Почувствовали ли они что–то? Или сверху даровано было им откровение?
Сама Смерть, невидимая, непредсказуемая, неслышно прошла по лестнице рядом, в обличье серьезного, бесшумно шагавшего невысокого человека с белыми глазами и его сопровождающего — с блестящим, словно глазированным, лицом, в джинсовом костюме. За каждым было свое небольшое Ваганьковское кладбище.
Хлопнула дверь внизу. Четверо прошли по асфальтовой дорожке. У серебристого «Урвана», в конце двора, авторитет остановился. Охранники отошли. Говорить особо было не о чем.
 
— Тебе сделают предложение… — Афанасий прикурил от зажигалки. — Не отказывайся.
— Зачем же?
— Завтра утром Нгуен привезет тебя из дома. Поедешь в Нальчик. Пересидишь. Бывал там?
Пай–Пай покачал головой.
— У меня там друг. Отвезет тебя к Чегемским водопадам… Давай! — Авторитет поднял на него белые глаза. Обнял. — Все будет путем!
Нгуен уже сидел за рулем микроавтобуса в трехместной просторной кабине.
— Отвезешь брата моего на скоростняк, — приказал Афанасий. — Посадишь в попутку.
Афанасий и Пай–Пай снова дважды расцеловались — обычай, пришедший вместе с многочисленной восточной популяцией новых группировок.
— Все!
Пай–Пай сел в «Урван» рядом с Нгуеном.
— Поехали!
Предложение, о котором упомянул Афанасий, поступило Пай–Паю еще утром, и он принял его, не задумываясь.
На блатной фене имелось сто разных названий того, что ему предстояло сделать начиная с непонятных «ухетить» и «абфетцея», которыми пользовались старые тюремщики, и кончая общеизвестным и всем понятным, «примочить» или «завалить».
Дело это было рискованное, но за него платили. И в нем был заинтересован вор в законе.
В Москву Пай–Пай возвращался той же скоростной трассой, в новой «восьмерке» — с незнакомой супружеской четой. Молодая деваха и мужик на переднем сиденье тащились от своей машины, от себя своих разговоров. Пай–Пая они вроде игнорировали, но все что говорили, предназначалось для его ушей. Вспоминали города, в которых будто бы было тогда такое же ясное утро, как сегодня на скоростняке.
— Небо такое же бездонное, голубое, с отливом! А мы с тобой идем к Рю Ройяль! Помнишь?
— Это на площади Конкорд! И справа в перспективе Трафальгарская арка. Елисейские поля…
Все разыгрывалось, будто сейчас только пришло на память…
«Ах, понтярщики!.. — В Пай–Пае внутри все бушевало, но он все так же спокойно–бесстрастно смотрел на дорогу, а то и закрывал глаза — вроде дремал. — Суфлера!»
Недалеко от мотеля перед Московской кольцевой дорогой он неожиданно потребовал:
— Вон там остановишь!
Мужик был покороблен бесцеремонным тыканьем, проехал несколько метров, медленно притормозил — не хотел портить резину. Пай–Пай перегнулся к переднему сиденью, в руке у него был нож на резинке, который он обычно спускал вдоль тела и закреплял ремнем. В любой момент нож, амортизируя, сам прыгал в ладонь; сейчас — похожий на финский — он уперся водителю в горло.
— Пикнете! Я сразу впорю…
Мимо проносились машины, никому не было дела до «восьмерки», припарковавшейся у обочины. Мужик сидел ни жив ни мертв. Деваха, чтобы не кричать, обеими руками зажала себе рот.
— Сумку быстро!
Деваха передала сумку — емкую, из натуральной кожи, она стояла у нее в ногах. Свободной рукой Пай–Пай вывернул содержимое между сиденьями: косметика, бумажки, газеты. Импортные презервативы. Денег совсем мало. Пай–Пай выбрал несколько купюр, сунул в карман.
— Давай бумажник!
— Вот…
Пай–Пай развернул лопатник водителя: улов был невелик.
— Ладно! Теперь сиди! Не дергайся…
Мочевой пузырь Пай–Пая был полон, давал знать о себе еще в квартире у Афанасия. Пай–Пай с облегчением опорожнил его в дамскую сумку.
— Это — чтоб сухари не терлись!
Он застегнул «молнию» на джинсах. Открыл дверцу.
— Будешь стоять еще десять минут! Уедешь — найду тебя из–под земли и убью. Номер машины мне известен… Чао!
— Куда сейчас, товарищ капитан? — спросил водитель–милиционер у Игумнова.
«Два шоферских вопроса, — подумал Игумнов. — «Куда сейчас?“ и «Мне ждать?“
— Завезем Цуканова в отдел…
Они ушли с шоссе и гнали теперь в направлении Красного Маяка. Было жарко. К закрывавшимся на обед огромным универсамам быстро шли люди.
— Моя задача? — спросил Цуканов.
— Пай–Пай мог остаться в Туле. Ориентируй на розыск личный состав.