Бронированные жилеты. Точку ставит пуля. Жалость унижает ментов

— Меня не отпустило. Тут надо что–то по–весомее. Помните, вы сказали? — Она боялась прямо говорить об этом.
Игумнов понял:
— Сверхсрочник — муж убитой?
— Да.
Теперь и до нее дошло: серийный убийца выйдет на свободу, если не предпринять срочные и не совсем законные шаги. Очная ставка с мужем одной из жертв была крайней мерой. Запас ненависти к убийце у сверхсрочника был чудовищный
— арестованный мог не выдержать. А, если бы конвой не доглядел, сверхсрочник мог воздействовать и физически…
«Спецназ…»
— Я постараюсь.
Надо было все взвесить. Но сейчас было не до этого. Начинался разъезд делегатов. К тому же обсуждать подробности он не мог.
— Между прочим у меня здесь Муса…
— Прощаюсь…
Муса приехал, чтобы самому рассказать Игумнову о выполненном им гражданском долге.
— «Ты же, говорю, падла, был тогда вместе с твоим кентом, который рассказал про кольцо! Ты за рулем сидел! Забыл?»
— А что он?
— «Ничего не знаю…»
Муса не догадывался, каким образом и от кого менты смогли узнать о том их разговоре с таксистами.
Меньше всего он подозревал в этом своего приятеля.
Между тем именно Эдик рассказал о кольце в камере, где в это время находился человек Игумнова — Никола, который сейчас тоже находился поблизости — на вокзале.
— Я говорю: «Девок душить! Благодари Аллаха, что я на воле об этом не знал, когда встретились!.. Я бы самого тебя тогда удушил!»
Игумнов помалкивал.
Минутой раньше или позже Муса должен был обратить внимание на пепельницу у него под рукой. Плоская чаша–грубая подделка под хрусталь бросалась в глаза. Игумнов держал в ней скрепки, милицейскую бужетерию.
— У нас бы на Кавказе такого бы давно кончили…
Муса внезапно замолчал — пепельница на столе, наконец, привлекла его внимание.
Поверх скрепок, затупленных лезвий, металлических форменных пуговиц лежали соединенные металлическим кольцом фирменные ключи.
Катала даже подался вперед.
— Можно? — Муса протянул руку к ключам. — Откуда они у тебя, начальник?
— Коллекционирую.
— Нет, серьезно!
Кавказец и не пытался скрыть заинтересованность.
— Приходилось видеть? — Игумнов не спускал с него глаз.
Муса поколебался:
— Они от квартиры Джабарова… — Он перегнулся, полновесный живот атлета налег на край стола.
— Ты знаешь его замки?
— Я сам заказывал. И дверь, и замки.
— Сколько было ключей к замкам помнишь?
— Три пары…
В квитанции заказа, переданной Игумнову Цукановым, тоже значилось: " импортный замок с тремя парами ключей…»
Теперь это было не только предположением.
" Все фирменные ключи на месте…»
Одна пара ключей была у Люськи, вторая — у Романиди. Третьи лежали тут, в пепельнице.
Джабаров и при желании не мог теперь попасть назад в квартиру.
Самым разумным было предположить:
" Кто–то взял фирменные ключи у мафиози, сдал его квартиру и передал ключи квартиранту — Георгию Романиди…»
Сделать это могли только те, кто твердо знал, что хозяину «Аленького цветочка» ключи уже не нужны. Вокруг кафе действовала все та же опасная группа, которая дала о себе знать выстрелом на перроне…
— Этого мужика ты видел? — Игумнов достал из стола фотографию Волока.
Муса узнал его:
— Видел в кафе…
Их прервал зуммер из дежурной части — звонил Картузов.
— Как дела? Все воюешь?
Оба вели себя так, будто не было никакого рапорта Игумнова и все шло заведенными порядком.
Это был знак ему — Игумнову.
Руководство закрывает глаза. Руки для любых проверок у него развязаны. Ответственность за все неприятности, которые могут последовать, с этой минуты ложится на него персонально.
— Про утреннее построение у тебя знают? — Картузов уже заканчивал.
— Все предупреждены.
Делегатов съезда, которые съезжались в Москву в течение несколько дней, провожали по–быстрому.
— Отпусти своих спать по–раньше. И сам отдохни. Это… — Картузов поискал сравнение. — Наша с тобой Ночь перед Рождеством…
СМЕРДОВ
— Жди меня тут!
Смердов оставил машину с водителем в переулке, у трамвайных путей, направился к проходной фабрике. Он предпочел во всем разобраться сам лично.
 
С настоящим Анчиполовским, за которого выдавал себя задержанный, было ясно:
" Постоянный обитатель дурдома в Столбовой. Путь ему на волю заказан…»
Но кто и зачем ловко воспользовался его данными?
Действительно ли телохранители Джабарова, которые были прописаны в доме, предприняли собственное расследование…
Тут было над чем поломать голову.
Заместитель начальника 33–его ни о чем не спросил вахтера, на ходу показал красные корочки удостоверения, прошел во двор.
За проходной его тоже встретило громкое ритмичное уханье производства. Но Смердов не думал о нем.
" Предположим, лже–Анчиполовский действительно узнал про строительный домик от джабаровских телохранителей… Но кому тогда звонил задержанный из дежурки?! Кто вызволил задержанного?! "
Человек, стоявший за спиной лже–Анчиполовского, относился к совершенно иной епархии. Он жил в номенклатурном раю. В том же микрорайоне, что и новый Первый секретарь МГК.
" Этого уголовником никак не назовешь…»
Кукловод этот, узнав, что его человек задержан, немедленно принял меры к тому, чтобы его вытащить из 33–ьего…
Разработка лже–Анчиполовского в камере, которую он, Смердов, организовал двойной тягой — с помощью двух своих помощников, ничего не дала.
Шагая по двору, Смердов неожиданно понял причину неуспеха:
" Да потому, что задержанный — он тоже агент! Профессионал, который владеет теми же приемами разработки. Ему самому приходится заниматься тем же! "
В обход зачерненных графитной пылью зданий Смердов вышел за фабричные корпуса. Он не спрашивал дорогу, Голицын и Волоков объяснили местоположение дома.
Впереди показался серый в сером небе Автозаводской мост и ниже такие же серые провода контактной сети линии железной дороги. Смердову никто не встретился. Несколько работяг о чем–то разговаривали в торце склада у противопожарного щита.
Смердова они пропустили, замолчав.
" Что–то химичат…»
Дом в конце фабричного двора был именно таким, как обрисовал его Голицын — из щербатого, не потерявшего с годами яркости кирпича.
Где–то за стеной, внутри, работало радио.
Передавали материалы съезда. Смердов расслышал:
" Встречают бурными аплодисментами…»
Съезд заканчивался.
Надо было решать — предпринимать ли новую попытку или отказаться…
Времени не оставалось.
Смердов поднялся на второй этаж.
Место это он уже представил себе со слов Голицына: пустая коммунальная кухня на несколько столиков, грубая стандартные дверь напротив…
Смердов постучал.
— Из милиции… — Он отступил, предупрежденный о вздоном нраве хозяина.
— Сейчас… — Голос был женский.
Он слышал, как скрипнули пружины матраса или дивана, кто–то босиком прошлепал к двери. Отбросил крючок.
— Вам кого?
Молодая полуодетая женщина безуспешно поправляла воротник теплого, измочаленного вконец халата. Воротник не хотел опускаться, между пуговок мелькала полная шея, белая тяжелая грудь.
— Все, наверное, насчет Анчиполовского?
Лицо было тоже чистое, большое. Круглые глаза навыкате, по–коровьи вспухшие губы.
От женщины исходили невидимые, но ясно ощутимые токи.
Смердов знал, как себя в этих случаях вести — уверенно положил ей руку на грудь. Женщина словно сразу потеряла силы, попятилась назад, ничего не спрашивая, не отвергая. Колени ее подгибались.
Смердов, стараясь не шуметь, прикрыл за собой дверь.
Комнатка оказалась тесной — две трети занимала широкая двухспальная кровать, сбоку у маленького окна стояли еще овальный стол и сервант.
— Крючок…
Теперь они были сообщниками.
Наброшенный крючок словно замкнул цепь между разноименными полюсами.