Айвенго (с иллюстрациями)
здесь один из заключенных успел не только умереть, но и превратиться в скелет.
В одном конце этого зловещего подземелья находился широкий очаг, над
которым была укреплена заржавевшая железная решетка.
Весь вид темницы мог привести в трепет и более храброго человека, чем
Исаак. Однако теперь, перед лицом действительной опасности, он был гораздо спокойнее, нежели раньше, когда находился во власти воображаемых
ужасов. Любители охоты утверждают, что заяц испытывает большие мучения, пока собаки гонятся за ним, нежели тогда, как попадает им в зубы. Вероят-
глава xxii
219
но, и евреи, которым приходилось всегда чего-нибудь опасаться, привыкали к
мысли о мучениях, каким их могут подвергнуть, так что, какое бы испытание
ни предстояло им в действительности, оно не явилось бы для них неожидан-ностью. А именно неожиданность и заставляет людей терять голову. К тому
же Исаак не первый раз попадал в опасное положение. Он был уже довольно
опытен и надеялся, что и теперь ему удастся вывернуться из беды, подобно
тому как добыча иногда ускользает из рук охотника. Но превыше всего его
поддерживало непреклонное упорство его племени и та твердая решимость, с которой дети Израиля переносили жесточайшие притеснения властей и
насильников, лишь бы не дать своим мучителям того, что те желали от них
получить.
В этот час пассивного сопротивления, закутавшись в плащ, чтобы защи-титься от сырости, Исаак сидел в одном из углов подземелья. Вся его фигура, сложенные руки, растрепанные волосы и борода, меховой плащ и высокая
желтая шапка при тусклом и рассеянном свете могли бы послужить отличной
моделью для Рембрандта. Так, не меняя позы, просидел Исаак часа три сряду.
Вдруг на лестнице, ведшей в подземелье, послышались шаги. Заскрипели ото-двигаемые засовы, завизжали ржавые петли, низкая дверь отворилась, и в темницу вошел Реджинальд Фрон де Беф в сопровождении двух сарацинских
невольников Буагильбера.
Фрон де Беф, человек высокого роста и крепкого телосложения, вся жизнь
которого проходила на войне или в распрях с соседями, не останавливался ни
перед чем ради расширения своего феодального могущества. Черты его лица
вполне соответствовали его характеру, выражая преимущественно жестокость и злобу. Многочисленные шрамы от ран, которые на лице другого человека могли бы возбудить сочувствие и почтение как доказательства мужества и
благородной отваги, его лицу придавали еще более свирепое выражение и увеличивали ужас, который оно внушало. На грозном бароне была надета плотно прилегавшая к телу кожаная куртка, поцарапанная панцирем и засаленная.
У него не было иного оружия, кроме кинжала за поясом, уравновешивавшего
связку тяжелых ключей с другой стороны.
Чернокожие невольники, пришедшие вместе с бароном, были не в обычном роскошном одеянии, а в длинных рубашках и штанах из грубого холста. Рукава у них были засучены выше локтей, как у мясников, когда они
принимаются за дело на бойне. Оба держали в руках по корзинке. Войдя
в темницу, они стали по обеим сторонам двери, которую Фрон де Беф собственноручно накрепко запер. Приняв такие меры предосторожности, он
медленной поступью прошел через весь подвал к Исааку, пристально глядя на него. Этим взглядом он желал отнять у еврея волю — так иные звери, как говорят, парализуют свою добычу. И точно, можно было подумать, что
глаза барона имеют подобную силу над несчастным пленником. Исаак сидел
неподвижно, раскрыв рот, и с таким ужасом глядел на свирепого рыцаря, что все тело его как бы уменьшилось в объеме под этим упорным зловещим
220
айвенго
взглядом лютого норманна. Несчастный Исаак был не в состоянии не только встать и поклониться — он не мог даже снять шапку или выговорить хотя
бы слово мольбы: он был убежден в том, что сейчас начнутся пытки и, быть
может, его умертвят.
Реджинальд Фрон де Беф
Величавая фигура норманна все росла и росла в его глазах, как вырастает
орел в ту минуту, как перья его становятся дыбом и он стремглав бросается на
беззащитную добычу. Рыцарь остановился в трех шагах от угла, где несчастный еврей съежился в комочек, и движением руки подозвал одного из неволь-
глава xxii
221
ников. Чернокожий прислужник подошел, вынул из своей корзинки большие весы и несколько гирь, положил их к ногам Фрон де Бефа и снова отошел к двери, где его сотоварищ стоял все так же неподвижно. Движения этих
людей были медленны и торжественны, как будто в их душах заранее жило
предчувствие ужасов и жестокостей. Фрон де Беф начал с того, что обратился
к злополучному пленнику с такой речью.
— Ты, проклятый пес! — сказал он, пробуждая своим низким и злобным
голосом суровые отголоски под сводами подземелья. — Видишь ты эти весы?
Несчастный Исаак только опустил голову.
— На этих самых весах, — сказал беспощадный барон, — ты отвесишь мне
тысячу фунтов серебра по точному счету и весу, определенному королевской
счетной палатой в Лондоне.
— Праотец Авраам! — воскликнул еврей. — Слыханное ли дело назна-чать такую сумму? Даже и в песнях менестрелей не поется о тысяче фунтов серебра… Видели ли когда-нибудь глаза человеческие такое сокровище? Да в целом городе Йорке, обыщи хоть весь мой дом и дома всех моих соплеменников, не найдется и десятой доли того серебра, которое ты с меня требуешь!
— Я человек разумный, — отвечал Фрон де Беф, и если у тебя недостанет
серебра, удовольствуюсь золотом. Из расчета за одну монету золотом шесть
фунтов серебра, можешь выкупить свою нечестивую шкуру от такого наказания, какое тебе еще и не снилось.
— Смилуйся надо мною, благородный рыцарь! — воскликнул Исаак. —
Я стар, беден и беспомощен! Недостойно тебе торжествовать надо мной. Не великое дело раздавить червяка.
— Что ты стар, это верно, — ответил рыцарь, — тем больше стыда тем, кто
допустил тебя дожить до седых волос, погрязшего по уши в лихоимстве и плу-товстве. Что ты слаб, это также, быть может, справедливо, потому что когда
же евреи были мужественны или сильны? Но что ты богат, это известно всем.
— Клянусь вам, благородный рыцарь, — сказал Исаак, — клянусь всем, во что я верю, и тем, во что мы с вами одинаково веруем…
— Не произноси лживых клятв, — прервал его норманн, — и своим упорством не предрешай своей участи, а прежде узнай и зрело обдумай ожидающую тебя судьбу. Не думай, Исаак, что я хочу только запугать тебя, воспользо-вавшись твоей подлой трусостью, которую ты унаследовал от своего племени.
Клянусь тем, во что ты не веришь, — тем евангелием, которое проповедует
наша церковь, теми ключами, которые даны ей, чтобы вязать и разрешать, что
намерения мои тверды и непреложны. Это подземелье — не место для шуток. Здесь бывали узники в десять тысяч раз поважнее тебя, и они умирали
тут, и никто об этом не узнавал никогда. Но тебе предстоит смерть медленная
и тяжелая — по сравнению с ней они умирали легко.
Он снова движением руки подозвал невольников и сказал им что-то вполголоса на их языке: Фрон де Беф побывал в Палестине и, быть может, именно
там научился столь варварской жестокости. Сарацины достали из своих корзин
222
айвенго
древесного угля, мехи и бутыль с маслом. Один из них высек огонь, а другой раз-ложил угли на широком очаге, о котором мы говорили выше, и до тех пор раздувал мехи, пока уголья не разгорелись докрасна.
— Видишь, Исаак, эту железную решетку над раскаленными угольями? —
спросил Фрон де Беф. — Тебя положат на эту теплую постель, раздев догола.
Один из этих невольников будет поддерживать огонь под тобой, а другой станет поливать тебя маслом, чтобы жаркое не подгорело. Выбирай, что лучше: ложиться на горячую постель или уплатить мне тысячу фунтов серебра? Клянусь головой отца моего, иного выбора у тебя нет.