Айвенго (с иллюстрациями)

качеств, стоящим выше других благодаря знатности происхождения, или богатства, или каким-нибудь иным случайным преимуществам.
Однако большинство зрителей не вдавалось в такие глубокие размышления. Для них достаточно было увидеть великолепную меховую шапочку принца
Джона, его пышную мантию, отороченную дорогими соболями, его сафьяновые
сапожки с золотыми шпорами и, наконец, ту грацию, с какой он управлял своим
конем, чтобы прийти в восторг и приветствовать его громкими кликами.
Принц весело гарцевал вокруг арены. Внезапно внимание его было привлечено продолжавшейся суматохой, вызванной притязаниями Исаака на лучшее место. Зоркий взгляд Джона мигом разглядел еврея, но гораздо более приятное впечатление произвела на него красивая дочь Сиона, боязливо приль-нувшая к руке своего старого отца.
И в самом деле, даже на взгляд такого строгого ценителя, каким был Джон, прекрасная Ревекка могла с честью выдержать сравнение с самыми знамениты-ми английскими красавицами. Она была удивительно хорошо сложена, и восточный наряд не скрывал ее фигуры. Желтый шелковый тюрбан шел к сму-глому оттенку ее кожи; глаза блестели, тонкие брови выгибались горделивой
дугой, белые зубы сверкали, как жемчуг, а густые черные косы рассыпались
по груди и плечам, прикрытым длинной симаррой 1 из пурпурного персидского шелка с вытканными по нему цветами всевозможных оттенков, спереди
прикрепленной множеством золотых застежек, украшенных жемчугом, — все
вместе создавало такое чарующее впечатление, что Ревекка могла соперничать
1 Симарра — верхнее женское платье у евреев.
94
айвенго
с любой из прелестнейших девушек, сидевших вокруг. Ее платье было застег-нуто жемчужными запонками; три верхние запонки были расстегнуты, так
как день был жаркий, и на открытой шее было хорошо видно бриллиантовое
ожерелье с подвесками огромной ценности; страусовое перо, прикрепленное
к тюрбану алмазным аграфом, также сразу бросалось в глаза, и хотя гордели-вые дамы, сидевшие на верхней галерее, презрительно поглядывали на прелестную еврейку, втайне они завидовали ее красоте и богатству.
— Клянусь лысиной Авраама, — сказал принц Джон, — эта еврейка —
образец тех чар и совершенств, что сводили с ума мудрейшего из царей. Как
ты думаешь, приор Эймер? Клянусь тем храмом мудрого Соломона, которого
наш еще более мудрый братец Ричард никак не может взять, она хороша, как
сама возлюбленная в Песне песней.
— Роза Сарона и Лилия Долин, — отвечал приор. — Однако, ваша светлость, вы не должны забывать, что она не более как еврейка.
— Эге! — молвил принц, не обратив никакого внимания на его слова.
— А вот и мой нечестивый толстосум… Маркиз червонцев и барон сре-бреников препирается из-за почетного места с оборванцами, у которых в карманах, наверно, не водится ни одного пенни. Клянусь святым Марком, мой
денежный вельможа и его хорошенькая еврейка сейчас получат места на верхней галерее. Эй, Исаак, это кто такая? Кто она тебе, жена или дочь? Что это
за восточная гурия, которую ты держишь под мышкой, точно это шкатулка
с твоей казной?
— Это дочь моя Ревекка, ваша светлость, — отвечал Исаак с низким поклоном, нимало не смутившись приветствием принца, в котором сочетались
насмешка и любезность.
— Ну, ты мудрец! — сказал принц с громким хохотом, которому тотчас начали подобострастно вторить его спутники. — Но все равно, дочь ли
она тебе или жена, ее следует чествовать, как то подобает ее красоте и твоим
заслугам… Эй, кто там сидит наверху? — продолжал он, окинув взглядом
галерею. — Саксонские мужланы… Ишь как развалились. Выгнать их вон
отсюда! Пускай потеснятся и дадут место моему князю ростовщиков и его
прекрасной дочери. Я покажу этим неучам, что лучшие места в синагоге они
обязаны делить с теми, кому синагога принадлежит по праву!
Зрители, к которым была обращена эта грубая и оскорбительная речь, были
Седрик Сакс со своими домашними и его союзник и родственник Ательстан
Конингсбургский, который, как потомок последнего короля саксонской династии, пользовался величайшим почетом со стороны всех саксов, уроженцев северной Англии. Но вместе с царственной кровью своих предков Ательстан унаследовал и многие из их слабостей. Он был высокого роста, крепкого телосложения, в цвете лет, но его красивое лицо было так вяло, глаза смотрели так тупо
 
и сонно, движения были так ленивы и он был так медлителен в своих решениях, что его прозвали Ательстаном Неповоротливым. Его друзья, а их было немало, и все они так же. как Седрик, были к нему страстно привязаны, утверждали, что
глава vii
95
эта вялость объяснялась не недостатком мужества, а только нерешительностью.
По мнению других, пьянство, бывшее его наследственным пороком, ослабило
его волю, а длительные периоды запоя были причиной того, что он утратил все
свои лучшие качества, за исключением храбрости и вялого добродушия.
И вот именно к нему обратился принц Джон с приказанием посторонить-ся и очистить место для Исаака и Ревекки. Ательстан, ошеломленный таким
требованием, которое по тогдашнему времени и понятиям было неслыханно
оскорбительным, не был расположен повиноваться принцу. Однако он не знал, как ему ответить на подобный приказ. Он ограничился полным бездействием.
Не сделав ни малейшего движения для исполнения приказа, он широко открыл
свои огромные серые глаза и смотрел на принца с таким изумлением, которое
могло бы вызвать смех. Но нетерпеливому Джону было не до смеха.
— Этот саксонский свинопас или спит, или не понимает меня! — сказал
он. — Де Браси, пощекочи его копьем, — продолжал Джон, обратившись
к ехавшему рядом с ним рыцарю, предводителю отряда вольных стрелков-кондотьеров, то есть наемников, не принадлежавших ни к какой определен-ной нации и готовых служить любому принцу, который платил им жалованье.
Даже в свите принца послышался ропот. Но де Браси, чуждый по своей
профессии всякой щепетильности, протянул длинное копье и, вероятно, исполнил бы приказание принца прежде, чем Ательстан Неповоротливый успел
подумать, что надо увернуться от оружия, если бы Седрик с быстротой молнии не выхватил свой короткий меч и одним ударом не отсек стальной наконечник копья.
Кровь бросилась в лицо принцу Джону. Он злобно выругался и хотел
было разразиться не менее сильной угрозой, но замолчал, отчасти потому, что
свита принялась всячески его уговаривать и успокаивать, отчасти потому, что
толпа приветствовала поступок Седрика громкими возгласами одобрения.
Принц с негодованием обвел глазами зрителей, как бы выбирая более беззащитную жертву для своего гнева. Взгляд его случайно упал на того самого
стрелка в зеленом кафтане, который только что грозил Исааку. Увидев, что
этот человек громко и вызывающе выражает свое одобрение Седрику, принц
спросил его, почему он так кричит.
— А я всегда кричу «ура», — отвечал йомен, — когда вижу удачный прицел или смелый удар.
— Вот как! — молвил принц. — Пожалуй, ты и сам ловко попадаешь в цель?
— Да не хуже любого лесничего, — сказал йомен.
— Он и за сто шагов не промахнется по мишени Уота Тиррела 1, — произнес чей-то голос из задних рядов, но чей именно — разобрать было нельзя.
Этот намек на судьбу его деда, Вильгельма Рыжего, одновременно рассердил и испугал принца Джона.
1 Народное предание приписывает Уоту Тиррелу убийство короля Вильгельма II Рыжего во время охоты.
96
айвенго
Однако он ограничился тем, что приказал страже присматривать за этим
хвастуном йоменом.
— Клянусь святой Гризельдой, — прибавил он, — мы испытаем искусство
этого поклонника чужих подвигов.
— Я не против такого испытания, — сказал йомен со свойственным ему
хладнокровием.
— Что же вы не встаете, саксонские мужланы? — воскликнул раздосадо-ванный принц. — Клянусь небом, раз я сказал — еврей будет сидеть рядом