Айвенго (с иллюстрациями)
Пилигрим принял дар, еще раз низко поклонился и вслед за Эльгитой
покинул комнату.
В коридоре его ждал слуга Энвольд. Взяв факел из рук служанки, Энвольд поспешно и без всяких церемоний повел гостя в пристройку, где целый ряд чуланов служил для ночлега низшему разряду слуг и пришельцев
простого звания.
— Где тут ночует еврей? — спросил пилигрим.
— Нечестивый пес проведет ночь рядом с вашим преподобием, — отвечал
Энвольд. — Святой Дунстан, ну и придется же после него скоблить и чистить
этот чулан, чтобы он стал пригодным для христианина!
— А где спит Гурт, свинопас? — осведомился странник.
— Гурт, — отвечал слуга, — спит в том чулане, что по правую руку от вас, а еврей — по левую, держитесь подальше от сына этого неверного племени.
Вам бы дали более почетное помещение, если бы вы приняли приглашение
Освальда.
— Ничего, мне и здесь будет хорошо, — сказал пилигрим.
С этими словами он вошел в отведенный ему чулан и, приняв факел из рук
слуги, поблагодарил его и пожелал спокойной ночи. Притворив дверь своей
76
айвенго
кельи, он воткнул факел в деревянный подсвечник и окинул взглядом свою
спальню, всю обстановку которой составляли грубо сколоченный деревянный стул и заменявший кровать плоский деревянный ящик, наполненный чистой соломой, поверх которой были разостланы две или три овечьи шкуры.
Пилигрим потушил факел, не раздеваясь растянулся на этом грубом ложе
и уснул или по крайней мере лежал неподвижно до тех пор, пока первые лучи
восходящего солнца не заглянули в маленькое решетчатое окошко, сквозь которое свет и свежий воздух проникали в его келью. Тогда он встал, прочитал
утренние молитвы, поправил на себе одежду и, осторожно отворив дверь, вошел к еврею.
Исаак тревожно спал на такой же точно постели, на какой провел ночь
пилигрим. Все части одежды, которые снял накануне вечером, он навалил
на себя или под себя, чтобы их не стащили во время сна. Лицо его выражало
мучительное беспокойство; руки судорожно подергивались, как бы отбиваясь
от страшного призрака; он бормотал и издавал какие-то восклицания на еврейском языке, перемешивая их с целыми фразами на местном наречии; среди них можно было разобрать следующие слова: «Ради Бога Авраамова, пощадите несчастного старика! Я беден, у меня нет денег, можете заковать меня
в цепи, разодрать на части, но я не могу исполнить ваше желание».
Пилигрим не стал дожидаться пробуждения Исаака и слегка дотронулся
до него концом своего посоха. Это прикосновение, вероятно, связалось в сознании спящего с его сном: старик вскочил, волосы его поднялись дыбом, острый взгляд черных глаз впился в стоявшего перед ним странника, выражая
дикий испуг и изумление, пальцы судорожно вцепились в одежду, словно когти коршуна.
— Не бойся меня, Исаак, — сказал пилигрим, — я пришел к тебе как друг.
— Награди вас Бог Израиля, — сказал еврей, немного успокоившись. —
Мне приснилось… Но будь благословен праотец Авраам — то был сон.
Потом, очнувшись, он спросил обычным своим голосом:
— А что же угодно вашей милости от бедного еврея в такой ранний час?
— Я хотел тебе сказать, — отвечал пилигрим, — что, если ты сию же минуту не уйдешь из этого дома и не постараешься отъехать как можно дальше
и как можно скорее, с тобой может приключиться в пути большая беда.
— Святой отец, — воскликнул Исаак, — да кто захочет напасть на такого
ничтожного бедняка, как я?
— Это тебе виднее, — сказал пилигрим, — но знай, что, когда рыцарь Храма вчера вечером проходил через зал, он обратился к своим мусульманским
невольникам на сарацинском языке, который я хорошо знаю, и приказал им
сегодня поутру следить за тем, куда поедет еврей, схватить его, когда он подальше отъедет от здешней усадьбы, и отвести в замок Филиппа де Мальвуазена или Реджинальда Фрон де Бефа.
Невозможно описать ужас, овладевший евреем при этом известии; казалось, он сразу потерял всякое самообладание. Каждый мускул, каждый нерв
глава vi
77
ослабли, руки повисли, голова поникла на грудь, ноги подкосились, и он рухнул к ногам пилигрима, как бы раздавленный неведомыми силами; это был
не человек, поникший в мольбе о сострадании, а скорее безжизненное тело.
— Бог Авраама! — воскликнул он. Не подымая седой головы с полу, он сложил свои морщинистые руки и воздел их вверх. — О Моисей! О блаженный Аарон! Этот сон приснился мне недаром, и видение посетило меня
не напрасно! Я уже чувствую, как они клещами тянут из меня жилы. Чувствую
зубчатые колеса по всему телу, как те острые пилы, бороны и секиры железные, что полосовали жителей Раббы и чад Аммоновых.
— Встань, Исаак, и выслушай, что я тебе скажу, — с состраданием, но
не без презрения сказал пилигрим, глядя на его муки. — Мне понятен твой
страх: принцы и дворяне безжалостно расправляются с твоими собратьями, когда хотят выжать из них деньги. Но встань, я тебя научу, как избавиться
от беды. Уходи из этого дома сию же минуту, пока не проснулись слуги, —
они крепко спят после вчерашней попойки. Я провожу тебя тайными тропинками через лес, который мне так же хорошо известен, как и любому из лесных
сторожей. Я тебя не покину, пока не сдам с рук на руки какому-нибудь барону
или помещику, едущему на турнир; по всей вероятности, у тебя найдутся спо-собы обеспечить себе его благоволение.
Как только у Исаака появилась надежда на спасение, он стал приподниматься, все еще оставаясь на коленях; откинув назад свои длинные седые
Старик стал приподниматься
78
айвенго
волосы и расправив бороду, он устремил пытливые черные глаза на пилигрима. В его взгляде отразились страх, и надежда, и подозрение.
Но при последних словах пилигрима ужас вновь овладел им, он упал
ничком и воскликнул:
— У меня найдутся средства, чтобы обеспечить себе благоволение! Увы!
Есть только один способ заслужить благоволение христианина, но как получить
его бедному еврею, если вымогательства довели его до нищеты Лазаря? Ради
Бога, молодой человек, не выдавай меня! Ради общего Небесного Отца, всех
нас создавшего, евреев и язычников, сынов Израиля и сынов Измаила, не преда-вай меня. — Снова подозрительность взяла верх над остальными его чувствами, и он воскликнул: — У меня нет таких средств, чтобы обеспечить доброе желание христианского странника, даже если он потребует все до последнего пенни.
При этих словах он с пламенной мольбой ухватился за плащ пилигрима.
— Успокойся, — сказал странник. — Если бы ты имел все сокровища своего племени, зачем мне обижать тебя. В этой одежде я обязан соблюдать обет
бедности, и если променяю ее, то единственно на кольчугу и боевого коня.
Впрочем, не думай, что я навязываю тебе свое общество, оставайся здесь, если
хочешь. Седрик Сакс может оказать тебе покровительство.
— Увы, нет! — воскликнул еврей. — Не позволит он мне ехать в своей свите.
Саксонец и норманн одинаково презирают бедного еврея. А одному проехать
по владениям Филиппа де Мальвуазена или Реджинальда Фрон де Бефа… Нет!
Добрый юноша, я поеду с тобой! Поспешим! Препояшем чресла, бежим! Вот
твой посох… Скорее, не медли!
— Я не медлю, — сказал пилигрим, уступая настойчивости своего ком-паньона, — но мне надо прежде всего найти средство отсюда выбраться. Следуй за мной!
Он вошел в соседнюю каморку, где, как уже известно читателю, спал Гурт.
— Вставай, Гурт, — сказал пилигрим, — вставай скорее. Отопри калитку
у задних ворот и выпусти нас отсюда.
Обязанности Гурта, которые в наше время находятся в пренебрежении, в ту пору в саксонской Англии пользовались таким же почетом, каким Эвмей
пользовался в Итаке 1. Гурту показалось обидным, что пилигрим заговорил