Моя Святая Земля (СИ)

До поры.
К тому моменту, как государыня Златолесская, королева Гелена, родила второе дитя, женского пола, наречённое Джинерой, политика Святой Земли сильно изменилась. При дворе в Златолесье шептались, что государь Святой Земли, благородный Эральд, не просто разбился, упав с коня на охоте — а был убит собственным братом. Братоубийство где-то рядом с нерукотворным ликом Господа казалось неслыханным злодеянием; никто всерьёз в это не верил.
Однако, Бриан, принц-регент, делал что-то такое, из-за чего на границах становилось всё неуютнее, а златолесские купцы всё неохотнее отправлялись торговать в прежде весёлую святую столицу — пошлины на привозной товар росли, как на дрожжах.
К тому времени, как Джинеру, принцессу Златолесскую, её старший брат, принц Джанор, перестал прилюдно называть Белочкой, на границах появились банды вооружённых людей, организованных слишком хорошо для обычных лесных разбойников. Купцы из Златолесья зареклись соваться не то, что в столицу Святой Земли — а даже на приграничные земли; говорили, что юный король Святой Земли заберёт себе две трети прибыли в виде пошлин, даже если разбойники не возьмут товары даром.
И вот принцесса Джинера выросла; предполагалось, что её удел — монашеская келья или, в сомнительном случае, брак с кем-нибудь из окрестных герцогов, правителей соседних земель; она равным образом спокойно относилась и к тому, и к другому варианту. Но при дворе государя Златолесского появилось неожиданное посольство.
Государь Святой Земли вдруг снизошёл до принцессы из государства, с которым рассыпались отношения.
Камергер дома Сердца Мира и Святой Розы, барон Кайл, молодой, толстый и наглый человек, явившись в Солнечный Дом, сообщил королю Златолесья, что государь Святой Земли желает взять в жёны принцессу Джинеру, известную красотой и добродетелями, а в качестве приданного рассчитывает на Оловянный Бор, ни много и ни мало.
Кервин, отец Джинеры, не отличался крутым нравом, но и он не выставил наглеца за ворота только из уважения к доблестным и добродетельным предкам по обеим родословным линиям — он всего лишь отказался. Джанор слушал, держа руку на эфесе.
Камергер должен был свернуть посольство, но даже не подумал. Джинера, от которой никогда ничего не скрывали, слушала, стоя за гобеленом, как чужак, слишком молодой, чтобы быть опытным, и слишком наглый, чтобы не быть выскочкой и плебеем во дворянстве, усмехаясь, сказал, что будущий союз заочно благословил сам Иерарх. Ведь прекрасный государь не хочет ссориться со Святым Орденом?
Король Кервин, едва вместивший в разум, что ему угрожают в глаза, потрясённый, осторожно сказал, что не уверен в истинности сказанного. Камергер подал письмо с печатями в виде Ока Господня.
Уже в этот момент Джинере стало жутко. Впервые за всю историю Златолесья его королевскому дому грозили отлучением от благодати.
Её отец читал долго. Прочтя, медленно сказал, что породниться с домом Сердца Мира и Святой Розы — мечта, лелеемая его предками. Но в приданое за Джинерой он может предложить лишь Соловьиные Поля, как и было указано ранее.
И тогда камергер, ухмыляясь, как настоящий разбойник, беседующий с пленным, заявил, что в противном случае и Оловянный Бор, и принцесса Джинера достанутся государю Алвину в качестве военной добычи, а из крови златолесских свиней будет много колбасы к Новогодью. И эту войну тоже благословит Иерарх, стоит Алвину попросить, а это значит, что милые соседи Златолесья подберут всё то, что упадёт у армии Алвина с повозок.
И всё.
Кервин впервые в жизни столкнулся с шантажом таких масштабов. Он растерялся и попросил времени подумать. Камергер короля Святой Земли вполне глумливо сообщил, что время у государя Златолесского есть. Месяц. Потому что на Новогодье свадьбы не играют. И закончив эту речь, он откланялся, не ожидая, когда его отпустят.
Джинера слушала и понимала, что Джанор молчит лишь из уважения к отцу — но брату непросто держать себя в руках. Ещё она понимала, как многое теперь зависит от неё.
 
В тот момент Джинере хотелось в монастырь Чистых Дев, где скрипторий светел, как мастерская художника, где одна из обширнейших библиотек в Златолесье. Джинере впервые истово хотелось быть монахиней, спрятаться за надёжными стенами от зла и спокойно делать что-то светлое и полезное — но монастырь теперь был недостижим.
— Ты ведь слышала? — спросил отец с горечью.
— Я боюсь, — сказала Джинера, выходя из тайного убежища на свет. — Я просто в ужасе. Но я слышала, государь и отец мой — и готова принять решение.
Сказала — и растерялась. Не полагалось бы принцессе говорить о собственных решениях в присутствии короля. Но отец промолчал, не одёрнул.
— Когда-нибудь я его убью, — тихо сказал Джанор, щурясь так, будто уже смотрел поверх пистолетного ствола. Для него слова сестры о принятом решении были в порядке вещей.
— Нет, — сказала Джинера. — Сейчас мы не можем воевать со Святой Землёй. Златолесье просто перестанет существовать, превратится в провинцию Святой Земли. А сейчас это уже не радостно и не почётно.
— Когда-нибудь время придёт, — сказал Джанор. — Вот увидишь.
Джинера смотрела на отца и брата. Лишь смутный блик былого величия коснулся чела государя Кервина — золотистым отсветом на кудрях и бороде — но лицо отца было добрым и беспомощным. Зато Джанор напоминал Рыжего Горарда в юности, он был истинным портретом прославленного предка: такая же шевелюра цвета торжествующего пламени, такое же лицо, бледное, как матовое стекло, острое и жёсткое, сбрызнутое веснушками, такие же ресницы и брови — как летняя беличья шкурка, такие же ледяные глаза. Джанор сжал тонкие губы — прорезалась морщинка, какой ни у кого нет: на подбородке, слева, сверху вниз.
И Джинера, рождённая на год позже, была такая. Рыжая, и бледная, и с полупрозрачным заострённым лицом, и с россыпью веснушек, и с глазами цвета льда. И многие находили, что её характер больше подходит государыне, чем монахине — истинная сестра своему брату. Зачем-то они родились такими в мирном Солнечном Доме, в весёлой столице Златолесья, гнезде медоносных пчёл, а вовсе не шершней. Зачем-то они такими понадобились, брат и сестра — будто где-то наверху решили, что королевскому дому Златолесья снова придётся воевать — впервые за триста лет.
— Мы не можем воевать со Святой Землёй, — сказал Кервин почти испуганно. — Что такое несколько сотен златолесских гвардейцев по сравнению с многотысячной армией Святой Земли! И — что скажет Иерарх… как народ божий сможет жить без поддержки Святого Ордена?
Джанор улыбнулся, но его глаза не потеплели.
— Народу божьему хватит поддержки Творца.
Кервин покачал головой.
— Мы на земле, а не на небесах. А государь Святой Земли избран и благословлён самим Вседержителем.
— Да, — не удержался Джанор. — И благой государь выбирает самим Создателем посланных слуг для святой миссии — заботы о престолонаследии. Когда я вижу посла — представляю себе двор.
— Неисповедимы пути судеб, — возразил Кервин. — Быть может, Джинера избрана ради восстановления старых и светлых уз между Святой Землёй и Златолесьем?
— Не отдавайте им сестру, отец, умоляю вас! — голос Джанора прозвучал не мольбой, а почти приказом. — Они хотят ограбить нас, да ещё и забирают Джинеру, свет дома…
Джинере показалось, что отец стареет на глазах. И она сама возразила брату.
— Тебе нужно время, чтобы твоё время пришло, — сказала она с еле слышной иронией. — У каждого из нас своя война, Лис. Тебе нужно собирать силы Златолесья, а мне — восстанавливать старые и светлые узы. Давай спросим у дяди Ульрига, давай спросим у канцлера, давай спросим у герцога Гронда, что нам сейчас важнее всего. Спорим, они все скажут: не преклонить колена перед Святой Землёй? И ради этого можно пожертвовать не только Оловянным Бором, но и мной. И я принимаю вызов.
Джанор слушал, и острый лёд в его взгляде таял.
— Мы с тобой устроили Самый Малый Совет? — спросил он. — Крохотный Королевский Совет, да? Вы простите нас с Белочкой, государь и отец мой?