Моя Святая Земля (СИ)

Сэдрик смотрел на Кирилла скептически. Потом забрал остатки питьевой воды в пластиковой бутылке и вышел из часовни, чтобы там умыться ими — чуточку даже демонстративно.
— Ну что ты дуришь? — сказал Кирилл, невольно улыбаясь. — Суеверие?
— Тебя ведут одни силы, меня — другие, — отозвался Сэдрик, пожимая плечами, и протянул пустую бутылку. — Но ты налей водички. Пригодится.
Кирилл последовал разумному совету.
— Хорошая бутылка, — констатировал Сэдрик, наблюдая. — Очень лёгкая. Ты не вздумай выбрасывать — а то я видел, у вас выбрасывают такие. Решил, куда пойдём?
— Решил, — Кирилл засунул в рюкзак свёрнутый спальник, чувствуя некоторый стыд. — Ты, наверное, ночью продрог до костей? Как тупо было оставить твои вещи в нашем мире…
— Я привык. Куда?
— Шоколада хочешь? В монастырь.
Сэдрик, протянув было руку за половинкой шоколадной плитки, замер.
— Ку-да⁈
Кирилл положил кусок шоколада на его ладонь.
— Слушай. Во-первых, мне приснился Бриан. Не просто приснился, а… как тебе сказать… я с ним разговаривал во сне, как наяву. И он просил помощи, говорил, что присягнёт… в общем, ему ужасно, по-моему.
— Конечно, — кивнул Сэдрик. — Какая вкусная штука, здорово, что ты взял с собой…
— Почему «конечно»?
— Конечно, плохо, — Сэдрик хмыкнул. — Было бы удивительно, если бы он благоденствовал. С него Те Силы берут по всем счетам, тут душу надо иметь не такую мелкую. Тут душа — кремень должна быть, чтобы человек от боли не загнулся, а Бриан — так…
— Он болеет? — спросил Кирилл, внутренне содрогаясь — Бриан во сне выглядел, как ходячий мертвец.
— Кто знает. Может, отравили или порчу навели. А может, сломался. Я уж не говорю, что живёт уже сколько времени рядом с бездушным — у него дочь умерла три года назад, и странно как-то: похоронили в женском монастыре, далеко за городом, тело не отпевали в столичном соборе. Мои говорят, были причины. И жена дочку пережила месяца на три — и положили там же. А мои говорят — удавилась. Или удавили — на шее след от верёвки. Не та смерть, которой умирают принцессы крови, сказал бы я.
— А «твои» — это кто?
— Вампиры, — удивился Сэдрик. — Кто ещё-то?
— А почему они — твои?
— А чьи? Марбелла, лейб-медика королевского? У него есть претензии. Его Алвин из Междугорья пригласил, когда в Междугорье издали очередной закон против некромантов. Так что Марбелл, вроде, у узурпатора в любимчиках, да и вообще, он сильный и образованный. Но — чужой тут, во-первых, а во-вторых, алхимик.
Кирилл мотнул головой, пытаясь уместить кучу свежей информации.
— А в Святой Земле некромантия не преследуется?
— Преследуется. Ещё как, — Сэдрик скорчил презрительную мину. — Некромантов выслеживают все, вплоть до крестьян. За правдивый донос полагается сотня червонцев, а если некроманта схватят — доносчик получит двести. Я думаю, тем, кого удастся схватить, предоставят выбор между костром и службой аду. Одна беда, — и усмехнулся. — Мало их, некромантов, не хватает на королевские нужды. Мои говорят, что сейчас, кроме Марбелла и меня, в стране тех, кто из себя что-то представляет, вроде бы, и нет…
— А почему алхимик — это плохо?
Сэдрик взглянул снисходительно.
— Ты вопросов задаёшь — как трёхлетний. Алхимик — это, в принципе, не плохо. Но лично Марбелл опыты ставит на вампирах. И на людях. А оно не всем нравится… так что вампиры — мои, кто уцелел. Пару лет назад новый Иерарх Святого Ордена по кромешной дурости своей — или подлости, тут уж я точно не определю — издал буллу против Приходящих в ночи, так тут настоящая охота была. Поучаствовали и монахи, рвань паршивая…
В тоне Сэдрика кроме раздражения Кириллу послышалась глубокая печаль.
— У тебя среди тех… на кого охотились… были друзья? — спросил Кирилл сочувственно.
— Были. Да и хуже. Сумеречную Княжну Святой Земли упокоили тогда, — сказал Сэдрик нехотя. — Зельду. Помнишь, я тебе рассказывал? Мою Тёмную мать.
— Ох…
— Ну да. Сволочи, — буркнул Сэдрик зло, будто отвращение к «сволочам» помогало ему справиться с тоской. — Новый Князь — Лео, щенок сравнительно. Молодой ещё, ста лет нет. А более толковых преемников у Зельды не осталось.
 
— Это важно, да? — осторожно спросил Кирилл, пытаясь взять в толк, чем так ужасно истребление ночных кровопийц.
— А как ты думаешь? Они — Проводники Вечности, они, можно сказать — сама Предопределённость как она есть, или, как ещё говорят, Божий промысел. Ты понимаешь, что Предопределённость — это сравнительно чистая смерть? Но их нет — вот, изволь видеть: Случай. Разбойники. Камень на башку. Яд в чашке. Смерть из-за угла, в общем. Смерть — ножом в спину. В муках.
— То есть…
— То есть, эта тётка, которую позавчера зарезали, если бы не Случай, умерла бы от больной печени лет через пятнадцать. А сын её лет сорок ещё прожил бы. И за ними пришли бы их Проводники. А так?
Кирилл промолчал. Всё услышанное как-то тяжело накладывалось на те представления, которые сложились в мире, где Кирилл рос, и требовало обдумывания.
— Но ты не объяснил, зачем в монастырь, — напомнил Сэдрик. — Ну, снился тебе принц…
— Я же говорю, он рвался присягнуть, — сказал Кирилл. — И я подумал: может, от ада устал не только он? Видишь, монахи ухаживают за могилой Гектора — монахи-то по определению должны ненавидеть ад, который его погубил!
— Ага, — скептически выдал Сэдрик. — Щас. Уже. Много они понимают, эти монахи. Для них ад — это не дворец, а неумершие. Алвин, узурпатор этот гадский — не ад, а моя приёмная мать — это им ад…
— Но Гектор же ехал в монастырь, — возразил Кирилл. — Иначе — что он делал около этой часовни? И потом, быть может, монахи похоронят тех несчастных в лесу…
— Ладно, — неохотно согласился Сэдрик. — Ты король, тебе виднее.
Они вышли из часовни в холодное серое утро. Основательно подморозило, лес и дорога покрылись инеем, солнце еле просвечивало сквозь плотную муть низкой облачности. Дорога была пустынна, лес был пуст и гулок; вокруг стояла глубокая тишина, в которой слишком громко хрустела под ногами изморозь. Ночные твари попрятались в какие-то неведомые укрытия, и лес выглядел совершенно безжизненным.
Не было слышно ни птиц, ни белок, ни шума ветра в кронах. Пустая дорога просматривалась километра на три вперёд. Мир вокруг казался оцепенелым и не обитаемым вообще никем — будто его не населяли люди.
Чтобы как-то стряхнуть ощущение враждебности от этой мёртвой тишины и безлюдья, Кирилл снова принялся расспрашивать Сэдрика о вампирах.
— Ну… что вампиры, — Сэдрик задумался. — Смотря что ты хочешь знать. Что они такое? Полулюди-полудемоны… бывшие люди. Говорят же — неумершие, посмертное бытие. Живут в двух мирах, но больше — в том, что ниже этажом, ещё говорят — в Сумерках, а в нашем — как бы не целиком. Поэтому плоть у них, когда они ходят по земле — одна видимость, и в зеркалах они не отражаются, и теней не отбрасывают. С людьми они не общаются; простецы их и не видят обычно, разве что — в агонии, когда вампир приходит душу отпустить. Но некромант — дело иное, всё, что касается смертной магии — и некроманта касается. А вампир — сама смертная магия и есть. Так что неумершие — наши лучшие друзья на Той Стороне.
— В том мире, где я вырос, — сказал Кирилл, — была в моде история, как вампир влюбился в девушку…
— В некромантку? Драма…
— В обычную.
— Бред и блажь.
— Почему? Хищник не влюбляется в еду? — рассмеялся Кирилл.
Сэдрик взглянул с выражением «не дурите, государь».
— Дети ночи — не хищники, — сказал он с досадой. — И смертные им не еда. Настоящие вампиры — как Божьи вестники, только с Другой стороны, их Сумеречный Кодекс ведёт. Они без Предопределения и Зова к смертным не ходят, вампиры. И линия крови — это обмен: человеческая жизнь — на ту Силу, которая помогает душе уйти легко. Что для них человеческие девчонки! Прах к праху…
— А как же вампиры размножаются? — не унимался Кирилл.
— Милосердием и любовью. Умирающего могут усыновить в Сумерках — из милосердия и по любви. Чистого, конечно — другого не примет клан. Грязная душонка вырождается в ночную нечисть, ты же сам понимаешь. Но любовь — одно, а влюблённости эти — другое. Всякие человеческие страстишки — они к вампирам отношения не имеют. Разве что некромант… ну, или некромантка… может заставить. Но так нельзя, подло принуждать неумерших к чему-то Даром. Всё равно, что изнасиловать.