Карбон (СИ)

Давно ему не было так тепло и комфортно. Вернее, никогда не было…
Борис потянулся и внезапно понял, что лежит на чем-то твёрдом. Борис завозился, пытаясь понять, что ему мешается. Давид под ним сдавленно простонал сквозь сон.
Борис вздрогнул и покраснел. Стало предельно ясно, что ему в поясницу упирается совсем не бедренная кобура Давида. Которой у гражданского быть просто не должно.
Борис моментально сполз с кровати и поплелся на кухню. Попить водички.
- А у него явно большой, - понял Борис, когда сделал глоток, и тут же подавился.
Поделом.
Нечего совать свой большой… Свой большой нос в чужие дела!
Надо бы ещё водички хлебнуть. А лучше вылить на себя.
Давид встал через полчаса.
- Привет! - зевнул он, открывая холодильник, - Больше кошмары не беспокоили?
Борис сделал над собой мучительное усилие, но это не помогло. Взгляд все равно скользнул вниз.
У Давида больше не стояло. Он помогал себе? Или это холодный душ?
А может…
Борис принялся яростно чистить авокадо. Будто оно причинило ему смертельную обиду.
- Привет. Не снились, - ровно ответил Борис, еле останавливая себя от того, чтобы порубить косточку на маленькие бруски.
- Отлично! - обрадовался Давид, - Раз выспался, то не устанешь сегодня. Расписание достаточно плотное. Хотя официальное мероприятие только одно. У меня съёмки для радио. Будет запись с одной моей коллегой… Элиза, слышал, может быть? Отличная певица! Да и человек неплохой! У нас с ней несколько фитов!
Отличная певица и человек неплохой!
Не девушка, а чудо просто!
И почему Борис выбросил эту несчастную косточку от авокадо?
Из неё бы получились отличные, крошечные доски. Можно было построить из них игрушечный домик.
Ага, для белых мышей…
***
Не так себе Борис представлял съёмки для радио. Совсем не так. Его оставили на диване в коридоре, а Давида увели. Никакой Элизы Борис не видел. Может, к лучшему.
Борис успел заскучать, когда Давид вернулся в коридор.
Его переодели и накрасили. Вместо джинсовой рубашки и кепки на нем красовался золотой брючный костюм с чёрными разводами. Из очень жёсткой на вид ткани. Под костюмом, разумеется, ничего не было.
Интересно, это какой-то принцип, который нельзя нарушать? Или просто способ показать все свои татуировки?
Даже в повседневной жизни Давид расстегивал свои рубашки до середины груди.
- А чего тебя так нарядили? - не выдержал и спросил Борис, - Радио надо слушать. Какая разница во что ты одет?
Давид закатил свои густо накрашенные серебром глаза.
- Майкл, ты будто с Луны свалился! - позабавлено сказал он.
Хуже.
Он выполз из Карбона.
- Радио - это записи, Ютуб, Инстаграм и прочее…. - начал объяснять Давид, и золотые серьги в его ушах заколыхались, - Люди будут смотреть, не только слушать. У нас как раз сейчас запись выступления с Элизой. Хотел, чтобы ты посмотрел. В эту студию пускают.
Борис не очень понял пояснения Давида, но послушно пошёл за ним, словно привязанный.
В помещении, куда отвел его Давид, везде были камеры. В отдалении возвышалась небольшая сцена. Борис остановился у двери, чтобы никому не мешаться.
Коллега Давида, Элиза, уже была на месте. Это оказалась достаточно молодая, симпатичная девушка в простом, черном платье.
Ее вид резко контрастировал с образом Давида, но при этом, вместе смотрелись они хорошо. Словно подходили друг другу.
 
Настроение Бориса мгновенно упало.
Ситуация не улучшилась, когда началась запись.
Элиза пела неплохо, возможно, лучше Давида, но вела себя, как и выглядела, очень просто. Почти не двигалась. Лишь изредка улыбалась.
А вот Давид…
Пора было смириться с одной маленькой деталью.
Что бы Давид ни делал, это выглядело томно, сексуально.
- Одни хотят злоупотреблять тобой, другие хотят, чтобы ими злоупотребляли. Я буду использовать тебя и злоупотреблять тобой. Я узнаю, что у тебя внутри… Двигайся вперед, не вешай нос, двигайся вперед*… - пел он хрипло.
И хоть Давид не показывал потрясающих вокальных данных, от его голоса бежали мурашки.
И как он двигался…
Ходил по сцене, словно король, - свободно, уверенно. Одна рука - в кармане, другая - очень изящно держала микрофон.
С Элизой они, казалось, слабо контактировали. Давид будто наворачивал круги. Но Борис профессиональным взглядом определил, что круги постепенно сужались. Элизу загоняли в ловушку. Словно Давид был волком, а она - барашком…
И бедный барашек, конечно, был пойман.
Давид подошел к Элизе со спины, обнял ее, прижимая к своей груди, и пристально посмотрел в камеру.
Его взгляд медленно скользнул вверх, а потом вниз, будто Давид стеснялся.
Но Давид не стеснялся. Он прекрасно понимал, что и как сделать.
Хорошо знал, насколько дьявольски привлекателен…
Борис тяжело сглотнул, понимая, что больше не выдержит. Ещё хоть секунда - и в голову придут совсем крамольные мысли.
Поэтому Борис незаметно вышел и принялся искать туалет, чтобы освежиться. Лицо перестало гореть только тогда, когда он опустил голову под кран…
Умываться - для слабаков.
Борис вытер мокрые волосы и шею бумажным полотенцем и почувствовал, что готов вернуться.
Но выйти из туалета ему не позволили. Кто-то налетел на него сбоку и прижал лопатками к плитке.
Если бы этот кто-то оказался не Давидом Феретти, которого Борис моментально узнал, то он бы уже лежал с пробитой головой на полу.
И чего это Давид так разбуянился?
Борис вопросительно вскинул брови, не собираясь пока двигаться. Вырваться всегда успеет. Нужно было узнать причины такого вероломного нападения…
- Почему убежал? - перешел сразу к делу Давид, прижимая его к плитке сильнее, - Ревнуешь?
- Нет, - равнодушно парировал Борис.
Да ревновал, конечно! Но не в этом было дело. Просто, даже если забыть, кем Борис являлся и насколько сильно он врал, одно было не изменить. Давид Феретти был слишком хорош, чтобы пускать на него слюни. Хорош для Бориса. Да и не только.
Давид Феретти был создан не для простых смертных.
Даже пасть разевать казалось крамольным.
- Не ври. Ты ревнуешь, - не собирался сдаваться Давид.
Борис тяжело вздохнул.
- Не понимаю тебя, - пожаловался он Давиду, - Даже если ревную, то что с того? Что это изменит?
Давид ничего не ответил. Он пару мучительных секунд смотрел прямо ему в глаза, будто что-то искал. А потом Давид выставил вперед руку, опираясь на стену. Если бы Борис чуть повернулся, он бы уткнулся носом прямо ему в предплечье.
А потом лицо Давида стало стремительно приближаться.
Нет-нет-нет! Что это он удумал?
Этого допустить было нельзя.
Не потому, что у Бориса было одно сердце, которое Давид хотел разорвать в клочья. Просто это было опасно для самого Давида.