Минуты будничных озарений
И вот восемь месяцев проходят, и наступает день встречи. И ты спрашиваешь себя: зачем ты согласился, когда у тебя тысяча дел? И ты не помнишь, почему согласился.
А если не помнишь, знай, что согласился лишь потому, что думал, что этот день никогда не настанет.
Единственный раз в жизни, когда совпало то, что полезно, и то, что мне нравится, – когда сказали, что кешью и миндаль полезны. На самом деле сказали, что полезнее миндаль, чем кешью, но поскольку мне больше нравится кешью, чем миндаль, я говорю, что полезнее кешью, чем миндаль.
И еще говорят, что нужно съедать столько-то штук в день, и это значит, что не больше, но я понял, что не меньше, и увеличиваю порцию в три, в четыре раза.
Я хотел бы, чтобы после моей смерти меня вспоминали как человека находчивого, умного и хитрого, завидуя качествам, которыми я обладал с детства (полагаю, что это талант), помогающим находить стратегическое место для бокала во время многолюдных фуршетов.
Приходя, я беру бокал и прошу налить мне вина, после чего брожу по дому в поисках стратегического места, уединяюсь, оставив на потом время для приветствий и разговоров, выбираю место повыше или вообще в другой комнате, где никому не придет в голову, что там можно поставить бокал. Прочие решают проблему как попало, рассеянно ставят бокал на стол или на тумбочку, где стоит немало других бокалов, готовые через минуту забыть, куда его поставили. А если и вспоминают, не могут узнать свой среди похожих бокалов.
Мой же бокал недоступен, никому его не найти. Все остальное время я слежу за ним, проверяю, на месте ли он, избегаю разговоров с кем бы то ни было, боясь, что он попадет в чужие руки или что кому-то, не дай бог, придет в голову поставить свой бокал рядом с моим и мы не сможем их различить. Но этого благодаря моей сообразительности не бывает.
Хозяева дома обнаружат мой бокал не раньше, чем через несколько дней, а то и через несколько месяцев.
Мне нравится проезжать на машине мимо ста- дионов.
На автостраде, когда навигатор говорит: «Рекомендуемый съезд», у меня тут же возникают сомнения.
Одна моя приятельница, которой нравятся греческие острова, хотела бы создать интернет-сайт для того, чтобы помогать итальянцам выбирать места для отдыха на полупустых пляжах, где нет других итальянцев. Весьма амбициозная затея, которую одобряют все, с кем говоришь о ней.
Дело в том, что многие из тех, кто едет отдыхать в Грецию, хотят тишины и покоя, и у итальянцев портится настроение при встрече с другими итальянцами: им начинает казаться, что этот пляж слишком известен.
Однако, по-моему, как итальянцы, так и моя приятельница недооценивают парадокс, лежащий в основе их желаний и ее обещания. Сайт всецело соответствует их запросам и ее обещанию. Но если все те, кто не хочет видеть на греческих островах других людей, особенно итальянцев, воспользуются им, то число людей, особенно итальянцев, на греческих пляжах увеличится. Если сайт моей приятельницы будет популярным, греческие пляжи заполонят итальянцы, не желающие видеть других отдыхающих, особенно итальянцев. Если сайт будет иметь успех, не удастся избежать наплыва итальянцев даже на самые безлюдные острова. Следовательно, чем больше желающих поехать в Грецию, поскольку там полупустые пляжи без итальянцев, тем больше пляжи заполнятся, и в первую очередь итальянцами.
Выходит, единственный способ для нее добиться того, чего хочет добиться она – то есть чтобы люди радовались отдыху на пустынных пляжах, где нет других итальянцев, – полный провал сайта.
Ты пытаешься жить и в то же время пытаешься ответить на сообщение в телефоне. И потом тебя спрашивают: «Понял, что я тебе сказал?» Ты что-то бормочешь, юлишь, пытаешься угадать или говорить уклончиво, но нет, если честно, ты не понял. Действительно, за многие годы ты упустил из виду кучу вещей.
Сын спрашивает меня, почему с некоторых пор я всякий раз возвращаюсь домой с металлической бутылкой для воды, чаще всего фиолетовой. И приходится объяснять ему, что как-то в одночасье исчезли все пластиковые бутылки, на смену которым пришли разноцветные металлические, их дают тебе в подарок в разных местах – одну из них мне дали в зубоврачебном кабинете, на ней имя типа, который делает мне чистку зубов, и когда теперь он говорит мне: «Прополощи рот и сплюнь», лекарство налито не в пластиковый стакан, а в эту фиолетовую бутылку (почти все многоразовые бутылки фиолетовые), из которой следует глотнуть, чтобы прополоскать рот и сплюнуть.
Нынче на всех собраниях в разных конторах первое, что говорят: «Хорошо бы сделать бутылку и нам». И все с восторгом соглашаются.
Раньше, когда использовали пальмовое масло, о его наличии не писали. Теперь же, когда его больше не добавляют, пишут крупными буквами: «БЕЗ ПАЛЬМОВОГО МАСЛА».
Но спрашивается, зачем, если его нет, писать об этом?
Я боюсь солидарности, потому что не имею морального права взваливать ее на себя.
Многие пары расстаются через двадцать дней. Но некоторые способны расстаться с любовью всей своей жизни через двадцать дней.
В послеполуденном Риме пятница – ни будничный, ни выходной день.
Синие глаза переоцениваются.
Вот уже много лет случается, что я работаю по несколько месяцев над сценарием с Паоло Вирдзи. В эти месяцы моя жизнь меняется.
Вирдзи – неудержимый спойлерщик. Едва заходит разговор о какой-нибудь книге, фильме или телесериале, он сразу начинает пересказывать содержание, включая финал. Это неконтролируемый инстинкт. Он рассказывает все в подробностях, все ключевые и решающие сцены, и таким образом то, что ты прочитаешь или посмотришь, ты фактически уже пережил в воображении, потому что он, помимо всего прочего, отличный рассказчик.
Я пытаюсь перебить его, говорю, что лучше я сам посмотрю, а он окидывает меня взглядом строгим и удивленным. Я думаю, что он хочет упрекнуть меня. Думаю, он хочет сказать, что для меня имеет значение сюжет, а не смысл повествования, потому что в нашей работе, даже если сюжет тебе известен, важно не что, а как.
Знаю, что он прав. И все равно я не хочу знать сюжет.
Однако проблема в том, что неудержимый спойлерщик – он такой во всем. Это его образ жизни. Вирдзи спойлерит то, что происходит в стране, в доме, в его жизни, в жизни других.
В том числе и в моей.
В те месяцы, когда я работаю с Вирдзи, я знаю, что со мной произойдет. Знаю, как будут развиваться мои отношения с той, кого я люблю, как сыграет «Рома», знаю, что я буду есть и что мне скажут про будущую книгу. Знаю, буду ли я спать, буду ли плохо себя чувствовать, буду ли я счастлив или нет на следующий день. Я уже все знаю. И нет ничего, что может меня удивить, по крайней мере в тот период, когда мы вместе пишем сценарий. И все происходит так, как в его рассказе, потому что ему прекрасно удается рассказать и о моей жизни, сделав ее предсказуемой и более скучной.
Я пытаюсь перебить его, пытаюсь сказать, что не хочу ничего знать. Он строго смотрит на меня, словно говоря, что я придаю значение фактам, а не смыслу того, что происходит в моей жизни.
Я не доверяю женщинам, которые нравятся женщинам, я доверяю только женщинам, которые нравятся мужчинам.
Две вещи, которые я усвоил: остроумничанье мало что дает, а цинизм не дает ничего.
Вчера я впервые пил свежевыжатый яблочно-морковный сок. Он мне очень понравился. Раньше я никогда не пил его из-за недоверия к полезным вещам. И он мне так понравился, что я не откажусь выпить еще.
Но лишь потому, что он мне нравится, а не потому, что он полезный.