Одержимость (ЛП)
В его маленькой комнате на стенах была старая краска, а на полу коричневый коврик. Двуспальная кровать задвинута в угол, одеяло ручной работы было слишком большим и изношенным. Всё пространство занимали рисунки и картины. Талант Деклана демонстрировался на каждой стене и на рабочем столе. Комната пахла одновременно бумагой, цитрусовыми и немного мылом. Это пространство было тёплым, привлекательным, и мне нравилось, как лампа на столе освещает всё нежным светом.
— Ты живёшь на отшибе, — прокомментировала я.
Деклан взял меня за руку и отвёл к кровати, где я села.
На самой верхушке горы жили богатые дети. Сыновья и дочери врачей, бухгалтеров и финансовых гуру. Я.
— Я всегда задавался вопросом, почему богатые люди строят дома в таких опасных местах. Ты знаешь?
Я покачала головой и сжала губы, борясь с улыбкой. Мне нравилось слушать размышления Деклана. Он был таким умным, и большинство подростков не заботились о мелочах, как он.
— Пляжная недвижимость, горные виды — это безумие, только подумай об этом. Ураганы, землетрясения, наводнения… — он заметил мою полуулыбку и ухмыльнулся. — Что?
Мои губы непроизвольно скривились.
— Мне нравится, что ты думаешь об этом, Деклан.
Его улыбка исчезла, и он сел рядом со мной на кровать. Я переплела наши пальцы.
— Я чертовски странный.
Его взгляд переместился на наши руки. Его ногти были покрыты краской — желтые, красные и синие корки под ногтями и в складках. Кожа была грубой и мозолистой, как у настоящего художника, тогда как моя — мягкой и нетронутой работой. Они дисгармонировали друг с другом, но мне нравилось. Я думала, что мы идеально подходим друг другу.
— Я не думаю, что ты странный. И мой дом холодный, Деклан. Да, у нас есть панорамные окна с видом на долину, но шторы всегда закрыты. Закаты скрыты, звездный свет скрыт. То место, где ты живёшь, вот — настоящий дом, а мой… ты его видел… это постановка. Он выставлен на всеобщее обозрение, но никогда не являлся частью жизни.
Деклан поднял наши сцепленные руки, прижал их ко рту и провел губами по костяшкам моих пальцев. Я вздрогнула и закрыла глаза, чувствуя как его горячее дыхание щекочет мою кожу.
— Прости, что я так долго ждал, чтобы привезти тебя сюда, я был… смущен.
Я открыла глаза. Мы были вместе почти восемь месяцев, и это первый раз, когда он пригласил меня в свой дом. Я хотела расспросить его, почему, хотя знала ответ: Деклан был беден. Исходя из того, что он мне рассказал, его отец слишком много пил, братья были буйными, но он всегда хорошо отзывался о матери.
— Не переживай. Я взволнована наконец-то познакомиться со всеми, — я повернулась и, выпустив его руку, обхватила его лицо своими ладонями. Его бледные щеки наполнились цветом, когда я наклонилась. — Спасибо, что позволил мне войти. Это ощущается… более официальным что ли.
Он облизнул губы, его голубые глаза, не переставая смотрели на меня.
— Просто игнорируй моего отца, хорошо? Всё, что он скажет, просто забудь об этом.
В животе образовалась яма, и мне стало грустно за него. Я видела страх и ярость в его глазах.
— Неважно, что он говорит, — я поцеловала его. А потом снова, и он облегченно вздохнул. — Я не собираюсь сбегать.
Он поцеловал меня, на этот раз в свойственном ему лихорадочном темпе. Губы Деклана смяли мои, и он откинул меня спиной на кровать. Его мягкий запах окружил меня, и каждый поцелуй, который он дарил, заставлял влюбляться в него ещё сильнее. Я любила его. Это было абсурдно и слишком рано, но я хотела каждую минуту проводить в этой крошечной ветхой комнате; с этим мальчиком, который думал как зрелый мужчина, рисовал как бог, заставлял меня чувствовать себя особенной… как будто я всегда была его.
В моей комнате было темно. Облачное небо дарило мало света, и я отказывалась открыть шторы. Увидев Деклана снова, увидев ненависть в его глазах, я не смогла вернуться в «Галерею». На следующий день я позвонила сообщить, что заболела, и до сегодняшнего вечера у меня не было рабочих смен. На следующий день шёл дождь, не прекращаясь ни на минуту, заполняя чашу долины, очищая от бензиновых пятен и пыли, подпитывая реки и предвещая наступление осенних холодов с их хрустящим прикосновением. Лана пыталась вытащить меня из постели, соблазняя едой и чаем. Она пыталась заставить меня принять душ, попыталась накормить меня вкусным печеньем «Орео» и супом, но я не могла сдвинуться с места. На этой неделе учёба заняла всё её время, и я была благодарна за эту возможность погоревать в одиночестве. Я оплакивала потерю своего ребёнка, потерю себя, потерю своей жизни, своей личности. Я отдала себя в руки родителей, Кларка и этой проклятой церкви. Отказалась от себя. Потеряла свою гамму, свой цвет, свою индивидуальность. Потеряла свою любовь, моего Деклана. Я позволила ему исчезнуть. Я скормила его стае волков — демонам в его голове.
Увидев его в студии, наблюдая за его войной с самим собой, я видела, как он ушёл к ним, к голосам. Они мучили его, а я отпустила его к ним еще девять лет назад. Деклан был зол и решил уйти, и мы расстались. Но всё же он вернулся за мной через неделю после разрыва, а я отказалась его видеть. Думала, что делаю ему одолжение, делая одолжение себе. Мы были прокляты, чёрт возьми. И увидев себя на его полотне тем вечером, увидев свои глаза, мне стало ясно, что он никогда меня не отпускал. Поэтому я решила измучить себя воспоминаниями. Сдалась каждому из них и провалилась в сон о нём и нас.
Летом Деклан, наконец, позволил мне встретиться с его семьёй. Его дом был совершенством, таким же, как и он, но его отец вернулся домой настолько пьяным, что его вырвало на крыльце. Деклан попросил своего брата Лиама отвезти нас ко мне домой, где мы и пообедали. И почти через месяц, он, наконец, решился пригласить меня в свой дом ещё раз.
Я повернулась на бок, зловонный запах моего тела достиг ноздрей. Мои глаза были опухшими, а волосы жирными и пахли солью. Этот последний сон сильно ударил по мне. Он поразил меня, как поезд, потому что тогда Деклан впервые доверился мне, и именно тогда я поняла, что влюбилась в него. Моя мать говорила, что подростки не влюбляются по-настоящему. Родители забавлялись над нашими отношениями, потому что никогда не думали, что они разовьются. Но они процветали. Мы думали, что мы — цветущий цветок, а мои родители думали, что мы — каштановые сорняки. В мой последний год обучения в школе родители присоединились к церкви, и именно тогда всё ухудшилось.
Ты была молода, ты сделала всё, что могла.
Я шумно выдохнула. Губы стали как наждачная бумага. Мой телефон завибрировал, и экран загорелся, заливая зелёным светом комнату. Я подняла его и, посмотрев на лицо на экране, отправила звонок на голосовую почту. Пропущенный вызов. Ей не потребовалось много времени, чтобы перезвонить. Экран снова засветился, и я проглотила пустое чувство в животе.
— Привет, — протянула тихо. Я не говорила целый день, а может и дольше.
— Кларк сказал, что он не может связаться с тобой. Ты в порядке? — голос моей матери был полон фальшивой заботы.
— В порядке. И я сказала тебе, что не хочу с ним разговаривать. Он хочет развода, и я тоже. Он хочет быть с ней, мама! — я закрыла глаза и откинулась на подушку.
— Я не уверена в этом, Пэйдж. Мы говорили с его родителями, мы все думаем…
— Я взрослая, перестань обращаться со мной как с ребёнком.
— Тогда перестань вести себя как ребёнок! — она повысила голос и щёлкнула языком. Её слова были полны злобы, когда она продолжила. — Мы сделали всё, чтобы гарантировать твоё счастье, это наименьшее, что ты могла бы сделать для отца и для меня. Он работает с этими людьми, Пэйдж. У нас есть репутация. Если ты завершишь этот развод, ты будешь отлучена от церкви. Это твоё освобождение после всего того, что ты сделала. Понятно?