Твоя маленькая ложь (СИ)
— Что? Ах, да, что-то вроде того, — отстранённо отвечает она спустя некоторое время.
Огромная двухметровая дверь залы отворяется и оттуда выходит довольная девушка с чехлом от скрипки в руках.
— Ну, как? — хором накидываются на неё девушки.
— Все прошло хорошо, я бы даже сказала идеально! — воркует скрипачка, эмоционально вскидывая руки вверх.
Вокруг раздается облегчённые выдохи девушек и одна из них с белоснежным альбомным листом в руках заходит вовнутрь.
Я наблюдаю, как скрипачка исчезает из моего поля зрения и меня мгновенно осеняет. Когда я была в пятом классе, Чак впервые принялся учить меня играть на огромном чёрном рояле, который до сих пор благополучно располагается в его гостиной. И хоть поначалу мне это занятие жутко не нравилось, со временем я освоилась и мне даже начало доставлять удовольствие то, что у меня начали получаться сложные произведения без фальшивых нот. В который раз я уже вынуждена благодарить Чарли? Осталось только надеяться, что в этой зале присутствует хоть какой-нибудь синтезатор…
Очередь передо мной со временем редеет, и чем ближе я подхожу в двери, тем сильнее потеют мои ладони.
— Переживаешь? — доносится до меня мягкий голос Марты, только что пришедшей от кабинета психолога. Я молчу, в ответ лишь неуверенно пожимая плечами. — Не волнуйся, у нас с тобой все получится.
Я пытаюсь выдавить хоть какую-нибудь улыбку, глядя в ее светящиеся глаза цвета янтаря, замечая, как из залы выходит девушка, за которой я занимала очередь. На ее лице отображены обида и отчаяние, перемешанные со страхом и злостью. Она сердито поджимает губы, хлопая дверью как можно сильнее, и мы все понимаем, что она не прошла первый этап отбора.
Я осознаю, что настала моя очередь и хватаюсь за холодную ручку двери, мысленно вспоминая все заученные назубок композиции Людвига Ван Бетховена, заодно коря себя, что никак не готовилась к этому моменту заранее.
Чувствую себя словно на решающем экзамене, который может изменить всю мою жизнь, как в лучшую сторону, так и в худшую, ведь все целиком и полностью зависит только от меня.
Прихожу в себя, когда слышу звук закрывшейся за мной меня двери, эхо которого раздается на всю огромную залу. Обвожу помещение беглым взглядом и наблюдаю перед собой зал внушительных размеров с панорамными окнами, покрытыми элегантными французскими шторами стиля барокко карамельного цвета. Ближе к окну занимает большое пространство белый рояль, от одного вида которого я мысленно выдыхаю, но на одном рояле организаторы решили не останавливаться, подле него располагаются скрипка, контрабас, виолончель и саксофон. Посреди зала, напротив дверей, располагаются несколько столов, покрытые красной скатертью, за которыми восседают женщина средних лет, мужчина и совсем юная девушка.
Я нервно сглатываю, несколько раз обводя взглядом членов жюри, но стараясь не показывать волнения, мысленно собираю всю свою волю в кулак и делаю уверенные шаги в сторону столов.
— Добрый день, — уверенно проговариваю я, и мой голос эхом прокатывается по всему залу.
Подойдя к столу посередине, я кладу свои документы женщине средних лет с короткими аккуратно уложенными и обесцвеченными волосами на голове. Она уверенно берет медицинскую карту и заключения психолога в руки, одновременно натягивая очки в позолоченной оправе на глаза, и приступает бегло изучать документацию. Все это время я с легкой улыбкой на лице обвожу уверенным взглядом остальных членов комиссии отбора. Мой взгляд падает на молодую девушку примерно моего возраста, скромно сидящую по правую руку от женщины с обесцвеченными волосами. Она держит ровную осанку, словно проглотила стержень и записывает что-то в тоненькую тетрадь. Ее роскошные длинные волосы цвета спелой пшеницы аккуратно уложены назад в высокий хвост, а на тоненьких губах красуется скромная помада бежевого оттенка. Одета она так же скромно и не вычурно: на ней идеально сидит однотонная белоснежная блузка и классический пиджак персикового оттенка. Словно замечая, что я наблюдаю за ней, она поднимает взор небесно-голубых глаз, наши взгляды в ту же секунду встречаются и легкая, едва заметная улыбка касается ее губ.
— Элизабет Хансен, — строгим голосом протягивает женщина, правой рукой снимая очки, — позволь нам представиться. Меня зовут Каролайн Оберг, я буду преподавать избранным девушкам уроки этикета и светской беседы, а также королевской походки и многое другое. По левую руку от меня герцог Виборг, близкий друг Его Величества, — я улавливаю оценивающий взгляд бледно-зеленых глаз мужчины пятидесяти лет с каштановой бородой и аккуратно уложенными длинными усами, он мельком кивает. На мгновение, всего на секунду его глаза кажутся мне необычайно знакомыми. — По правую руку от меня Ее Высочество принцесса Шарлотта, младшая сестра кронпринца, с которой вы познакомитесь поближе чуть позже, если пройдете отборочный тур, конечно же, — женщина подавляет неуместный смешок и продолжает. — Итак, вы получили замечательные заключения от нашего психолога и без проблем прошли медкомиссию…
— Да, все верно, — подтверждаю я, сохраняя беспристрастную улыбку на лице. Когда ты за одно мгновение узнаешь, что прямо перед тобой сидит член королевской семьи — трудно сохранять спокойствие.
— Как вам известно, члены королевской фамилии должны иметь музыкальное образование и уметь играть хотя бы на одном музыкальном инструменте, — продолжает Каролайн. — Что вы можете нам исполнить и на каком инструменте? Или, быть может, желаете показать нам что-то другое?
Я выдерживаю недолгую паузу и набираю в легкие больше воздуха.
— Людвиг Ван Бетховен, багатель ля минор «К Элизе», — твердо заявляю я, слегка приподнимая подбородок вверх.
— Ваша тезка, что ж, интересно, — протягивает герцог Виборг, уверенно складывая руки на груди. — Пожалуйста, проходите к инструменту.
Ровным шагом я смело направляюсь к белоснежному роялю, стараясь держать осанку, втягивать живот и не опускать подбородок.
Ты справишься, Элизабет. Ты должна справиться, ради мамы…
Удобно усаживаясь на банкетку, я поправляю платье и поднимаю кисти рук вверх, мысленно пытаясь подавить предательскую дрожь. Фаланги опускаются на белоснежные до великолепия лаковые клавиши, нога опирается на пятку, дожидаясь момента нажать на педаль.
Секунда, две, три.
И мои пальцы плавными, медленными движениями начинают бегать по черно-белым клавишам, а стопа неуверенно нажимать на педаль. Спустя несколько секунд тонким слухом я улавливаю знакомые плавные ноты любимой мелодии и с этого момента я перестаю существовать как человек, полностью поглощенная вихрем нот. Мои пальцы становятся продолжением белоснежных лакированных клавиш, тело начинает покачиваться в ритм классической музыке, а правая нога поднимается и плавно опускается на педаль. Несколько минут в воздухе витают ровные и нежные звуки Бетховена; усиливает впечатление великолепное звучание музыки в этом зале, которая проносится заливистым эхом в огромных масштабах. Музыка продолжает плыть и порхать, лаская слух, а в моем сознании всплывают приятные воспоминания о том, сколько раз мы с Чаком заучивали и репетировали ноты, доводя мои пальцы до абсолютного совершенства исполнения. По телу пробегают легкие мурашки, и я прикрываю глаза, когда пальцы завершают исполнение, плавно приземляясь на колени.
Мой слух встречается с абсолютной и пугающей тишиной и в сознании проносятся сотни ужасающих мыслей по поводу моего выступления. Неужели я фальшивила? Боюсь открыть глаза, боюсь посмотреть в сторону жюри, боюсь пошевельнуться…
Раздаются скромные аплодисменты в мой адрес, постепенно набирающие свой темп. Тяжело дыша, я осмеливаюсь открыть глаза, встать с банкетки и сдержанно поклониться в сторону жюри.
— Позволь поинтересоваться, — раздается тоненький голосок принцессы Шарлотты. — Кто был твоим учителем?
Все три пары глаз с интересом направлены в мою сторону. От волнения и растерянности я не знаю, куда деть руки, но тут же напоминаю себе, что нужно держаться достойно. Трогать тело, одежду или теребить что-то в руках — верный признак обеспокоенности и нервозности.