Испытательный срок

Рома никакого звонкого прозвища не имел, только банальное Фока, производное от фамилии Фокин.
– Доска промокла, – заметил экс-борец, поправляя сетку, – отскока не будет.
– Плохому танцору – собачья смерть…
Глеб привычным жестом прокатал шарик ракеткой по столу и, послушав звук, удовлетворенно кивнул.
– На подачу!
Ящерка со стенда наблюдала за шариком, в результате у нее закружилась голова, и она грохнулась в траву, зацепив в полете хвостом бороду одного из находящихся во всероссийском розыске «профессионалов».
Игра в настольный теннис на самодельном столе, поверхность которого ведет свою родословную от двери полусгнившего сарая, а рельефом местами напоминает морду шарпея, требовала от участников максимальной концентрации. Шарик проявлял порой подлинные чудеса изобретательности, отскакивая совершенно непредсказуемо и хитроумно уворачиваясь от вроде бы правильно подставленной ракетки. Сэр Исаак Ньютон, наблюдай он за поединком, ни за что бы не поверил, что угол падения может быть равен углу отражения. Хотя бы приблизительно. Так что реакция – реакцией, но и везение в такой игре не последнее дело.
Фортуна же, женщина хоть и капризная, но – женщина, а потому благоволит, в первую очередь, к мужчинам сильным. Рома с огромным трудом отбивался от настойчивых атак друга. Халк-Туманов дубасил по шарику почти с детским азартом, рычащими воплями приветствуя каждый удачный удар и отчаянно ругаясь, угодив в сетку или мимо стола. Вопли раздавались значительно чаще ругательств.
– Жестче ракетку ставь! Жестче! – командным тоном подсказывал Глеб, – шарик не женщина, гладить не надо! Соберись, салабон!
Совет не помогал. Спасти Рому могло только чудо или купленный судья. Но рубились без судейства.
И чудо свершилось. Вернее, явилось. В миру это чудо именовалось Лехой Котовым, а в отряде служило инспектором спецсвязи. По должности ему был положен оперативный псевдоним «Музыкант», но жизнь, как часто бывает, внесла в типовые рекомендации неизбежные коррективы. Высокого и тучного Котова бойцы сразу прозвали «Хатхи» – по имени известного киплинговского персонажа. Ассоциация со слоном льстила инспектору. Леха даже не подозревал, что громкому прозвищу обязан отнюдь не богатырской комплекции, как он сам искренне полагал, а двум огромным, малиновым от соответствующих злоупотреблений ушам, торчавшим по обе стороны непропорционально маленькой, наголо обритой головы.
Выйдя из персонального вагончика, инспектор привычным маршрутом, по деревянным мосткам двинулся в сторону сортира, продолжая при этом разговаривать по мобильнику.
– Врежь ему с оттяжечкой по затылочку… А я тебе говорю, есть такой педагогический прием!.. Ничего страшного, от подзатыльников еще никто не умирал… А ты скажи: пусть радуется, что ты его лупишь, а не батя. Батя приедет…В какой суд?.. Че-го?! Я ему, засранцу, покажу суд!
Крак!.. Шарик, неудачно отскочив от Роминой ракетки, плюхнулся точно под ноги Лехе, и в следующее мгновение был безжалостно придавлен к доске берцем сорок шестого размера. Шансов выжить у него было не больше, чем у лягушки, угодившей под валик асфальтоукладчика.
Неприличное слово женского рода из пяти букв синхронно вырвалось из уст теннисистов и так же синхронно достигло гигантских локаторов Хатхи.
Котов замер, словно наступил на мину-лягушку, после осторожно опустил голову. Убедившись, что мины под берцем нет, лениво приподнял ногу. Бесформенный кусок целлулоида, прилипший к подошве, впредь нельзя было именовать шариком даже из вежливости. И старый детский способ – опускание в кипяток – ему не поможет.
– Последний… – констатировал Глеб. – Что ж ты наделал, убийца?
– Не хрен разбрасывать, где попало! – бесстрастно парировал истребитель спортивного инвентаря и тут же, спохватившись, вернулся к прерванному разговору с супругой. – Не, Люд, это я не тебе… Это про шарик… Ты что очумела – какие бабы?! Нет у нас никаких баб!
– Есть! – мстительно повысил голос Туманов. – Повариха и медсестра! Симпатишные!
Котов испуганно зажал мобильник ладонью, затем вовсе отключил связь.
 
– Сдурел?! Вы со своим долбанным пинг-понгом меня под развод подведете.
– Пинг-понг тут ни при чем, – заступился за любимый вид спорта Рома, – настоящее чувство должно быть выше мелких подозрений.
– Вот на своей жене и проверяй!
– Ты от темы-то не уходи, – перебил Глеб, возвращая разговор к истокам. – Сорвал, можно сказать, спортивное мероприятие, а на роже – ни грамма покаяния… Ты хоть понимаешь, что, лишившись культурного досуга, мы вынуждены будем компенсировать духовный вакуум алкогольным интерактивом. И успех контртеррористической операции окажется под угрозой срыва.
– Ни хрена с твоим контртеррористическим досугом не случится.
– Уже случилось! Давай, ремонтируй!
Инспектор снисходительно поморщился.
@Snoska = – Короче, Надень курточку и сходи к Бинскому [1]… Ты памятник дедушке Ленину на центральной площади видел?.. Так вот: протянутой рукой Владимир Ильич указывает аккурат на лавку под названием «Спортивный супермаркет». Не заплутаешь. Ассортимент там, врать не стану, скудноват, но ваши дурацкие шарики должны быть. Заодно и на рынок загляните – там же, на площади. Возьмете мне литровочку коньячку, для заполнения духовного вакуума. Только у Исмаила! Слева от входа сидит, в футболке с совдеповским серпом и в каракулевой папахе. Скажете, от Алексея Сергеевича – он гадости не нальет.
Котов находился в лагере уже пятый месяц и по праву считался непререкаемым авторитетом по части контактов с местным населением. Отдав неотложные распоряжения, он торопливо продолжил путь к месту общественного пользования.
– Встреча прервана по техническим причинам, – развел руками лишившийся заслуженной победы Туманов, – о дате переигровки будет объявлено дополнительно.
– Да, уж… Повезло тебе.
– Мне? Пятнадцать – шесть в мою, а повезло – мне?!
– Это было тактическое отступление с целью выравнивания линии фронта и концентрации резервов, – пояснил Рома, – между прочим, наш травоядный друг дело говорит. Давай и вправду до магазина прошвырнемся, а? И на рынок. У меня паста зубная заканчивается.
– Мне тоже курева надо прикупить… Только в следующий раз с «пятнадцать – шесть начинаем»! То есть с «шесть – пятнадцать». Подачи твои.
Для своего лагеря юрьевские полицейские облюбовали заброшенную автобазу в полукилометре от райцентра, куда вела некогда полностью, а ныне лишь местами асфальтированная дорога, соединявшая его с махачкалинской трассой. Халк и человек без звонкого прозвища в полном боевом облачении, как того требовали высочайшие указания (контртеррористическая операция – не вздохи на скамейке…), неспешно шагали по обочине в сторону поселка. Думал каждый о низменном, которое выражалось емким словом: «За-дол-ба-ло». До окончания командировки – или до дембеля, как говорили в отряде, – как на карачках до Юпитера, что серьезно огорчало. И дело совсем не в том, что находились они в «горячей точке», где рисковали своими жизнями во имя торжества одного маразма над другим. Маразм является естественной средой обитания отечественного полицейского, и к этому привыкаешь. Да и точка, по совести, была не слишком-то горячей. Рисковали они здесь не столько жизнью, сколько здоровьем, а если конкретизировать – печенью… Дело было в изначальной бестолковости процесса в целом и в той неповторимой неразберихе, коей в их замечательном министерстве неизбежно сопровождается любое мероприятие. Никто толком не понимал, для чего их вообще сюда привезли, и что конкретно он тут должен делать. Но ехали, ибо государеву человеку забивать себе голову подобными пустяками не положено. “Maul halten und weiter dienen!”, как сказал товарищ Бисмарк. А может и не Бисмарк, а кто-то другой… Неважно. Главное, что правильно сказал: закрой рот и служи.
Движение по дороге в этот ранний час было оживленным. Основной парк колесного имущества местного населения, не избалованного переизбытком дензнаков, составляли ветераны советского автопрома. Старенькие колымаги медленно объезжали многочисленные колдобины, поднимая в воздух клубы пыли и распространяя вокруг себя неповторимый аромат доморощенного бензина. Бензин этот производили здесь же, в селе – самодельные ректификационные колонны, в просторечии «самовары», стояли в каждом третьем дворе. И продавали его здесь же, вдоль дорог, в трехлитровых банках из-под соков. Цвет самопального горючего варьировался от нежного бирюзового до насыщенного коричневого. Разнообразие оттенков зависело от химического состава того загадочного вещества, с помощью которого местные Абрамовичи неустанно боролись за повышение октанового числа своей продукции. А паленка – она паленка и есть. «Дольче Габбаной» пахнуть не может.