Два дня до солнца (СИ)

― Вы не ушиблись? ― спрашивает он с тревогой, явно уже корит себя за невнимательность и нерасторопность.
Откуда ему знать, что всё было рассчитано специально?
― Нет, всё в порядке, ― улыбается Железный. ― Не беспокойтесь, молодой человек.
Пифия ещё раз звонко гавкает и с осуждением смотрит на парня. Мол, ходит и не смотрит вокруг. Одна беда с этими людьми.
Парень неловко кивает и направляется к поезду.
Железный наблюдает за ним. Потом отходит в тенек к зданию вокзала, ибо апрельское солнце словно с ума сошло. Палит и палит, будто через час завьюжит прямо среди весны.
В тени хорошо и спокойно. Можно достать пирожок, подцепить через изрезанную пухлыми ромбами салфетку, тихонько пробормотать: «Ну вот, опять вымажусь» и с удовольствием надкусить золотистый бочок.
Заодно и пронаблюдать, как парень с шутом на рюкзаке подходит к проводнице, показывает билет и паспорт. Та внимательно изучает документы, приставив ладонь козырьком к глазам ― солнце дотягивается и до неё.
― Всё же пошёл, ― звучит рядом низкий приятный голос.
Железному не надо поворачивать голову, чтобы понять, кто рядом.
― А вы думали иначе, Данила Александрович? Они сейчас все такие…
Снова пирожок. Капуста просто божественна ― в самый раз и перчика, и соли, и кислинки нет. И запах… господи, какой же запах! Голова просто идет кругом.
― Жаль. Я надеялся на его благоразумие.
― Разве может благоразумный человек писать книги?
Их взгляды всё же встречаются. Глаза Городового ― камень, полуденный воздух во время зноя, серая теплая вода, степная пыль. И не поймешь: шутит или нет? А то и вовсе ― насмехается?
Антон Шуткач в какой-то момент оборачивается, словно чувствует что-то, но потом поднимается по ступенькам в вагон, скрываясь от наблюдателей.
Шелест приближающихся шагов Железный не слышит ― чувствует. Не видит, но знает: сейчас и его, и Городового окатит зелёно-голубая волна. Немного с ленью, немного с любопытством, немного с иронией.
― Приветствую, господа. Не думал, что захотите проводить.
Его будто оплетают лучи света, скрывая тонкую улыбку и насмешливо изогнутую бровь, путаются в светлых волосах, подсвечивают серебро щегольской серьги.
― Не думал, что ты придешь, ― ответ Городового зеркалит интонацию. Вроде бы и спокойно, а эмоций — как оттенков в рассыпавшемся на морской глади рассвете.
Железный искренне удивляется. Вот как? Не ожидал, Данила Александрович, не ожидал.
Но в ответ только хмыканье:
― Конечно, приду. Или вы хотите, чтобы таких, как я, стало больше? Хотя бы на одного?
Последние слова отлетают от плит, которыми выложена дорога. От рельсов, от шпал, от двинувшегося в сторону Николаева поезда.
И даже ответить некому. Возле Железного больше нет ни Городового, ни его собеседника.
  
Глава 7. О поездах и попутчиках
 
Наше время
Тот, о ком не знает Дмитрий Мороз
Я захожу в купе, опускаю сумку на нижнюю полку. Впрочем, тут обе полки нижние, специально взял люкс в надежде, что попадется нормальный сосед, получится выспаться и спокойно проделать ведь немаленький путь.
Все же почти девятнадцать часов в дороге. Тут уж хочешь или нет, а о комфорте задумаешься.
Солнце нагрело так, что дышать нечем. Кажется, постоянно такая история. Вечно, едва входишь, в купе можно поджаривать яичницу. Но стоит только составу тронуться, как сразу же наступает благословенная прохлада.
Устроив сумку в специально отделении, я сажусь у окна и, подперев щеку кулаком, бездумно смотрю в окно. Много людей в этот раз. Что-то говорят, улыбаются, машут руками. Разумно, провожающие ведь. Смешно прикладывают руки с оттопыренными мизинцем и большим пальцем к уху, мол, позвонишь. Щурятся на солнце, пытаются сложить ладони рупором и крикнуть… что-то.
Почему-то взгляд задерживается на невысоком мужчине с черным мопсом. Тут же морщусь: можно было бы идти осторожнее, чуть не сбил человека. А тот ничего, отнесся философски. Правда, сразу глянул так, будто налетел ледяной ветер. Но не мне укорять его. Сам виноват.
  
Поезд трогается.
Я невольно улыбаюсь и откидываюсь на стенку, заложив руки за голову. Ну, что, дорога началась?
Кто-то не любит тишину. Не любит, когда нельзя с кем-то поговорить, а я просто счастлив, если выпадает нечто такое.
Просто сидеть. Смотреть. Видеть, как проносятся за окном зеленые поля, бескрайнее небо, высокие ели, желто-коричневые овраги. А дальше пойдут леса-леса-леса, синие всполохи озер и… сладкая ночь, которая накрывает всю землю расшитым звездами плащом. А потом ― рассвет, потом горы на горизонте и замирающее сердце, потому что спокойно на эту красоту смотреть невозможно.
Каждый раз, когда я молчу, куда-то еду и просто смотрю в окно, то чувствую себя потом каким-то обновленным и умиротворенным. Словно мозг полностью перезагружается. Происходит то мифическое напитывание энергией, которую ты обычно раскидываешь абы где, а тут ― наоборот.
Кто бы мне раньше сказал, что для того, чтобы восстановиться морально и психологически, достаточно просто молчать и смотреть в окно?
Впервые я проделал такое в поезде «Херсон-Киев». Восемь часов в дороге. Сидячие места. Закачанный в телефон плейлист. Проводные наушники, чтобы не маяться с зарядкой. Сначала ты сидишь. Спутники могут говорить, могут спать или заниматься своими делами. Потом встаешь, выскальзываешь в коридор. Опираешься локтями на круглые металлические перила и смотришь-смотришь-смотришь…
Есть только ты и дорога. Кажется, что она бесконечна, а поезд ― некое воплощение вечного двигателя. Ты не можешь ничего сделать. И то, что за окном, тоже не может. Вы существуете параллельно. Видите друг друга, но не соприкасаетесь. И вечный двигатель-поезд несет тебя всё дальше.
Нет, если попадаются интересные попутчики, то я не сижу букой и охотно вступаю в диалог. Иногда за несколько часов в дороге узнаешь такое, чего бы не узнал за всю жизнь.
В какой-то момент понимаю, что погрузился в чуть ли не в транс. Час пролетел, и поезд тормозит в Николаеве.
Конечно, хотелось бы, чтоб тот, кто взял второй билет в мой люкс, не явился, но это слишком эгоистично. Ещё когда я бронировал его, место было занято. Значит, человек позаботился об этом раньше меня.
Он может подсесть здесь, может и дальше.
По коридорчику кто-то проходит. Слышны женские и детские голоса.
Тишина. Да, тут не разгуляешься, потому что остановка недолгая. Надо успеть забежать в вагон, не отвлекаясь ни на что. Я искренне радовался, что сажусь в начале пути. Уж там можно приехать за десять минут и всё равно успеешь.
Кажется, никого…
Чёрная кожаная сумка практически влетает на свободную полку. Я невольно вздрагиваю.
― Уф, успел!
Я поднимаю взгляд и на мгновение замираю, разглядывая попутчика. Надо же какой… любопытный. Прямо готовый персонаж, просто бери и пиши.
Очень светлая кожа. Черные волосы, необычная ассиметричная стрижка, но не вызывающий эпатаж, а скорее любопытный креатив. Тонкие черты лица, можно даже сказать, точеные. Далек от канонов красоты, но однозначно харизматичный. Очень живая мимика. Острый подбородок, высокие скулы, внимательный взгляд. Глаза такие… вроде бы карие, но, чую, едва сделает шаг и кажется в тени, как они станут бездонно-черными.
Одет просто: синие джинсы, такая же футболка, накинута кожанка с джинсовыми вставками. А вот туфли щегольские такие, с вытянутыми носами и пряжками в виде черепа с перекрещенными костями. Как интересно.
Поезд трогается ровно в тот момент, когда попутчик опускается на полку напротив. Догадываюсь, что меня точно так же рассмотрели за считанные секунды. Невольно улыбаюсь, в ответ ловлю такую же улыбку правым уголком губ.
― До Львова? ― интересуется он.
Я киваю.
― До конечной. А вы?
― Тоже. Должен был выезжать из Херсона, уже успел расслабиться, что в запасе куча времени, но с утра по работе сорвали в Николаев. Не поверите, никогда не думал, что буду мчаться по городу на спринтерской скорости, ― говорит он, качая головой.