Песнь войны (СИ)

Утром Таринор проснулся пораньше, но Кальдор на удивление отказался проводить тренировку, сославшись на холодный ветер, хотя на улице царил почти полный штиль. Вечером у старика начался жар, и он едва не упал. Весь следующий день он провёл в постели.
К ночи Кальдору стало хуже. Старик заходился в кашле, но не терял присутствия духа. У его кровати к тому времени собрались Таринор, Эйвинд, Тогмур и его отец, тан Стейн Кривостоп.
— Уж не думал, что местная погодка меня угробит, — хрипел слабым голосом старик. — Ладно хоть наукой своей поделиться успел… Не пропадёт впустую…
— Держись, Гальдр! Ты крепкий старик, — ободряюще проговорил Тогмур.
— Держаться? К чёрту! Я своё пожил, и ни о чём не жалею, — Кальдор закашлялся. — Голова раскалывается. Скорей бы уже.
— Что ж ты такое говоришь, — грустно сказал Таринор.
— А ты теперь, значит, моя совесть, наёмник? Я прожил хорошую жизнь. А ты стал её достойным завершением, раз уж я сумел научить тебя чему-то, как Витторио в своё время научил меня. И мне есть, чем отблагодарить тебя за это. Помогите-ка! — Стейн и Тогмур подхватили старика под руки, и тот, кряхтя и дрожа, поднялся с постели. — Дальше я сам.
Старик присел и пошарил рукой под кроватью.
— Ага, нашёл, — хрипло воскликнул он и извлёк длинный свёрток из мешковины.
Положив его на кровать, Кальдор прокашлялся и принялся развязывать узелки. Внутри оказались деревянные ножны, обитые узорчатой кожей, из которых торчала рукоять меча.
— Столько лет я его в руках не держал. А нынче уж и не стану. Вот, — старик достал клинок из ножен — тёмное лезвие из воронёной стали, смазанное маслом — и передал его Таринору. — Забирай. И отказываться не вздумай. Перечить старику на смертном одре — последнее дело. Теперь он твой.
Кальдор вздохнул, вновь лёг на кровать и добавил:
— Но с одним условием.
— Каким же? — Таринор держал оружие осторожно, словно боялся выронить.
— Дай мечу имя. Он того заслуживает. Я этого имени уже не узнаю, но дай слово, что оно будет достойным, под стать его владельцу. И уж, конечно, постарайся его не потерять. Иначе я тебе до конца жизни в страшных снах являться буду, паршивец!
Старик засмеялся, но смех тут же перешёл в кашель.
— Даю тебе слово, лорд Кальдор Моэн, хранитель клинка, — проговорил Таринор. — Клянусь, что стану достойным его владельцем.
— Да уж теперь ты сам хранитель клинка, хе-хе. — Старик продолжал тихо посмеиваться, пока смех не стих совсем. — Прохладно здесь. Видать, зима надвигается, — слова стихали, обращаясь в шёпот. — Грядут холода…
Глаза Кальдора Моэна закрылись, но на морщинистом лице оставалась лёгкая улыбка. Долгая жизнь старого хранителя клинка подошла к концу. Помолчав с минуту, Эйвинд вздохнул и нарушил молчание:
— Прощай, славный воин. Добро пожаловать на вечный пир.
Тан Стейн велел всем расходиться по домам, назначив тризну на завтра. Хоть наёмнику было позволено остаться, но он всё же решил подышать воздухом. Таринор проводил глазами пропавшие в темноте фигуры людей и устремил взгляд на небо, непроглядную безлунную чернь с россыпью звёзд.
Вдруг небесный простор озарился светом. Наёмник слышал, что такое бывает на севере, но никогда прежде не видел. Или видел? Разве что в раннем детстве. Настолько раннем, что едва остались воспоминания. Но сейчас безоблачная чёрную гладь неба озаряли разноцветные всполохи. Зелёные, красные, жёлтые волны переливались и плясали в причудливом танце небесных огней.
Таринор заворожённо глядел на это чудо. Словно сама природа отвлекала его от смерти Кальдора. Да и стоило ли грустить? Человек прожил долгую достойную жизнь и закончил её с улыбкой на устах. Наёмник подумал, что эта смерть и в самом деле получше многих, что он видел. Наверное, он и сам хотел бы умереть подобным образом.
Эту ночь Таринор ночевал на скамье у Эйвинда, в том же доме, где очнулся. На следующий день тело Кальдора Моэна сожгли на большом погребальном костре по старой северной традиции. Как сказал тан Стейн, огненного погребения достойны лишь достойные воины, а Кальдор, без сомнения, был именно таким. Грустных лиц при этом вовсе не было. Северяне верили, что души воинов уходят в мир гораздо лучший, чем этот, а потому грустить или оплакивать умершего, как это делают южане, значило бы не желать ему добра, а то и вовсе противиться воле богов. Когда всё закончилось, тан велел Таринору следовать за ним в пиршественный зал, где уже всё подготовили для тризны.
 
— Значит, ты теперь уходишь, — проговорил Стейн. — Отправишься к Стылому берегу?
— Я думал идти на юг, через лес.
— Один ты далеко не уйдёшь, южанин. Там, — он махнул могучей рукой, — обитель эльфов. В одиночку эти земли не пройти.
— Я думал проскочить как-нибудь.
— С тобой отправится мой сын Тогмур, — тан будто не обратил внимания на слова наёмника, а тот, услышав это, едва не поперхнулся.
— Тогмур? Зачем? А если нас схватят? Разве вам не жалко сына?
— И верно, — задумчиво ответил Стейн. — Тогда пойдут оба. Тогмур и Иггмур.
Наёмник тяжело вздохнул и сделал большой глоток медовухи из кружки.
— Пойми меня как отца, Таринор, — тан заговорил тише. — Тогмур мнит себя великим воином, но только и делает, что пьёт, бахвалится и задирает местных парней. Видят боги, стыдно мне за такого сына, а потому хочу, чтобы он узнал, что такое битва. Добыл славы на юге. Даже если он погибнет, хочу, чтобы он погиб славной смертью, а не сломал шею, спьяну прыгнув с крыши.
— А второй сын, как там его?
— Иггмур? Он славный малый. Мой младшенький. Ему тоже следует узнать вкус стали, прежде чем он превратится в подобие своего нерадивого братца.
— А сами-то они уже знают, что отправятся со мной?
— Пока нет. Но отцу перечить не станут. Ступай в дом Гальдра, завтра они зайдут к тебе.
Ночь прошла неспокойно. Таринор разжёг очаг, но всё равно ворочался и вздрагивал от холода и завываний ветра. Уют дома Кальдора будто бы умирал вслед за хозяином. Проснулся наёмник от стука в дверь на рассвете. «Могли бы прийти и чуть позже», — подумал он, зевая. За дверью оказался улыбающийся до ушей рыжебородый Тогмур.
— Ну что? Идём? — его голос выражал нетерпение.
— Тан сказал, что вас будет двое, — зевнул Таринор. — Где твой брат?
— Иггмур-то? А там у дороги стоит.
— Дай мне немного времени.
Наёмник умылся, переоделся и взял с собой меч с ножнами. Бросив последний печальный взгляд на погасший очаг, он вышел на улицу. Тогмур разве только не подпрыгивал от нетерпения. Недаром его называли Рьяным.
— А братец где?
— Вон он, — парень махнул рукой. — Иггмур!
Наёмник поглядел в ту сторону и увидел огромного черноволосого человека, обряженного в чёрную мохнатую шкуру, которого впотьмах вполне можно было бы принять за медведя. Когда он обернулся на слова Тогмура, широкое лицо озарила не менее широкая улыбка.
— Иду, братец! Иду! — ответил он густым басом и зашагал, резко передвигая похожие на пару дубов ноги, о которые при каждом шаге билась внушительная деревянная дубина, привязанная к поясу. — Ты тот наёмник? Тогмур говорил о тебе.
Гигант добродушно улыбался и глядел на Таринора сверху вниз, будучи на пару голов выше их с Тогмуром.
— Иггмур Большой, мой младший братец, — с гордостью сказал рыжебородый. — С ним нам не страшны все эльфы мира!
— Действительно не маленький. У вас в роду великанов случаем не было? — спросил наёмник.
— Не, просто Иггмур в детстве кушал хорошо, да спал много, вот и вымахал. А я больше по округе носился с ребятами.
— Что ж, — вздохнул Таринор. — Тогда в путь. Надеюсь, вы взяли всё, что нужно. У меня самого теперь ничего нет, кроме меча.
— Да у Иггмура всё с собой. Вон, сумка на спине. Иггмур сильный, он много унесёт, хоть телегу с лошадьми в придачу.
— А каких-нибудь коней нам от вашего отца не положено?
— Какая ж это лошадь братца моего выдержит? А если только мы верхом поедем, ему за нами плестись придётся. Не по-братски это.