Дмитрий Донской
«По смерти Ольгерда великим князем Литовским стал его старший сын от второй жены Ягайло. Это означало, что православные сыновья от первой жены Ольгерда были окончательно устранены из ближайшего к правителю круга Гедиминовичей. Желая смягчить возможное неудовольствие, Ягайло письменно подтвердил их право на земельные владения (однако дал это право не всем претендентам). Этот шаг великого князя, раздвигающий рамки соглашения Ольгерда и Кейстута от 1345 г., юридически оформил превращение Литвы в конгломерат разделенных вотчинных владений, но не устранил противоречий между отдельными группами Гедиминовичей — особенно между язычниками и православными» (140, 148).
Размышляя над ходом войны с Ордой, Дмитрий Московский допускал и возможность союза Ягайло с Мамаем, направленного против Москвы. На этом пути литовского князя мог остановить мятеж или заговор его династических соперников — православных князей Ольгердовичей. Учитывая это, Дмитрий Московский радушно принимал в своих владениях литовских князей-изгоев. Они представляли для него большую ценность не только как значительная военная сила, но и как возможные предводители восстания против Ягайло в Литве. В середине 1378 года через Псков и Новгород перебрался в Москву князь Андрей Ольгердович Полоцкий. Не знаем, отчего ему не сиделось в древнем и богатом Полоцке. Но точно известно, что это был доблестный витязь. Он участвовал в битве с татарами на реке Воже. И это было только начало его подвигов на московской службе.
Ко времени приезда Андрея Ольгердовича в Москве уже жил его дальний родственник — воевода Дмитрий Боброк Волынский.
Одной из причин для этих частных переездов была неспособность правителей Литвы удерживать под реальным контролем свои быстро расширявшиеся пространства. Федерация потомков Гедимина напрягала все силы для отпора Тевтонскому ордену, за спиной которого стояло всё ищущее славы и подвигов в войне с язычниками европейское рыцарство. Литве нужны были новые и новые полки, которые создавались главным образом путем набора воинов в завоеванных русских землях. Таким образом, наступление на русские земли становилось неизбежным. Но этот путь таил в себе новые опасности…
«Политика широкой экспансии, принесшая первоначально значительные успехи, одновременно вела к увеличению числа противников Великого княжества Литовского, которое оказывалось вынужденным вести войну сразу на нескольких фронтах. Так, успешное утверждение сына Гедимина Любарта на Волыни привело к длительному конфликту литовских князей с таким сильным правителем, как захвативший Галицкую землю польский король Казимир, опиравшийся на поддержку Венгерского королевства» (333, 30). Равным образом и наступление литовцев на восток создавало им новых врагов — татарских ханов и московских князей.
Северская земля и «верховские княжества» в верхнем течении Оки уже в начале XIV столетия стали полем столкновения литовской и московской экспансии. Пестрая ткань властных отношений в регионе создавалась переплетением трех основных династических нитей. Издавна правившие в Черниговской земле (в ее широком, историческом понимании) потомки Олега «Гориславича» — так именует Олега Святославича Черниговского автор «Слова о полку Игореве» — сохраняли за собой некоторые уделы и претендовали на Брянск, который благодаря своему выгодному географическому положению к концу XIII столетия превратился в главный город Черниговской земли. Одновременно на брянский стол претендовали и смоленские князья, имевшие на это определенные династические права. Каждый из претендентов искал поддержки могущественных сил — Москвы, Литвы или Орды. Полагают, что Иван Калита и его сын Семен в борьбе за Брянск делали ставку на «представителей младшей ветви смоленских князей, владевших уделами на востоке Смоленской земли (вяземско-дорогобужским и ржевским)» (127, 88).
В 1352 году Семен Гордый военной силой подчинил себе Смоленск и Брянск. В ответ Ольгерд совершил поход на эти города осенью 1356 года. Однако до начала 60-х годов XIV века Смоленск и Брянск оставались под сюзеренитетом великого князя Московского. Ну а позднее, втянувшись в борьбу с суздальско-нижегородскими князьями, московское правительство ослабило внимание к юго-западному направлению.
Позиции Москвы в этом регионе ослабляло еще одно обстоятельство. Помимо Рюриковичей брянский стол во второй половине XIV столетия занимали и Гедиминовичи, которых направлял сюда убедившийся в изменчивости местных князей Ольгерд. Однако хронология их вокняжения остается неопределенной.
Занятые войной и политическими интригами, брянские князья не имели досуга для умственных занятий. До нас не дошло ни местных летописей, ни каких-либо оригинальных литературных памятников брянского происхождения. Известия о событиях в Брянске или вокруг него лишь изредка встречаются в памятниках московского и тверского летописания и напоминают яйца кукушки в больших летописных «гнездах».
Углубившись в этот сюжет, историк вскоре замечает и еще одну трудность: часто менявшиеся на брянском столе князья имели привычку менять своих сюзеренов в соответствии с быстро менявшейся политической конъюнктурой.
Итак, история Черниговской земли и ее политического центра Брянского княжества в эпоху Куликовской битвы почти не поддается реконструкции. Прикрывая эту прореху в отечественной истории, мы набрасываем на нее вуаль гипотез.
Роман Брянский: судьба перебежчика
Ослабевшая Орда уступала литовцам одну позицию за другой. Однако быстро крепнувшее Московское княжество в первой половине 70-х годов XIV века не только остановило наступление литовцев, но и пыталось (правда, без особого успеха) предпринять своего рода «контрнаступление».
В общерусском походе на Тверь в 1375 году участвовали и князья черниговского дома — Роман Михайлович Брянский, Роман Семенович Новосильский, Семен Константинович Оболенский и его брат Иван Тарусский. Судьба этих союзников Москвы весьма поучительна и типична для сравнительно мелких князей той эпохи.
Полагают, что около 1360 года Роман Михайлович (старший из рода черниговских Ольговичей) был посажен на брянский стол Ольгердом, но уже в 1363 году изменил ему и под влиянием митрополита Алексея перешел на сторону Москвы (127, 90).
Узнав об этом, Ольгерд в том же году предпринял карательный поход в Черниговскую землю, конечной целью которого был городок Корчев (или Коршев) на ее восточной окраине. Там, на границе с ордынской степью, бежавший от мести Ольгерда Роман решил переждать плохие времена. Выбор именно Корчева объяснялся личными обстоятельствами: это были родные места жены Романа — княгини Марии Корчевской (127, 90).
В то время как Роман Брянский скитался по степям, на брянском столе Ольгерд посадил своего сына Дмитрия.
Московское правительство было обеспокоено переходом Брянска под власть Ольгерда и спустя некоторое время попыталось исправить положение военной силой. В 1370 году Дмитрий Московский послал войско на Брянск. Рогожский летописец говорит об этом предельно кратко:
«Того же лета князь великии Дмитреи Иванович посылал воевать Брянска» (43, 92).
Можно думать, что с этим «воинством» шел и низложенный Ольгердом князь Роман Брянский.
Поход на Брянск не принес Москве новой славы. Увлекшись мелкими успехами на Верхней Оке — взятием Калуги и Мценска, московские воеводы не сумели даже дойти до главной цели. Задача возвращения Брянска была отложена до лучших времен, а князь Роман Брянский остался в Москве на положении изгнанника.
Попытки москвичей перехватить у Литвы контроль над Брянском стали одной из причин второго нашествия Ольгерда на Москву осенью 1370 года. Учитывая личностный характер тогдашней политики, можно полагать, что Ольгерд, осадив Москву, потребовал выдать изменника Романа Брянского. Однако до этого дело не дошло. Появление в тылу у Ольгерда двух враждебных ратей — серпуховской и рязанской — заставило его уже через неделю снять осаду и уйти восвояси.