Дмитрий Донской
Тверская околица
У тверского князя были основания надеяться на ханскую милость. После взятия Москвы Тохтамыш подошел с войском к границам Тверского княжества, где его с поклонами и дарами встретили послы князя Михаила Александровича. Хан благосклонно принял дары и выдал Михаилу ярлык на великое княжение Тверское. Этот ярлык подтверждал главенствующее положение Михаила Александровича в тверском княжеском доме. Впрочем, этот некогда многолюдный «дом» изрядно опустел после разгула чумы. По состоянию на 1382 год в живых оставалось по два-три представителя холмской и дорогобужской ветви. Некогда сильная кашинская ветвь пресеклась в 1382 году с кончиной ее последнего представителя — бездетного Василия Михайловича. Кашинский удел перешел к Михаилу Александровичу Тверскому, который правил им через своих сыновей.
Смиренномудрием — а может быть, и двоедушием — князя Михаила Александровича Тверское княжество было спасено от нашествия Тохтамыша. Однако вопрос о великом княжении Владимирском при этой первой встрече хана и княжеских послов остался открытым. Тохтамыш был достаточно опытным правителем, чтобы не спешить в такого рода делах и дать возможность собраться с мыслями и деньгами всем претендентам на владимирский венец. И вот теперь, проклиная в душе и хана с его восточной хитростью, и Москву с ее непобедимой самоуверенностью, князь Михаил Тверской пробирался по раскисшим осенним проселкам в далекий Сарай.
Московский летописец сообщает о его поездке кратко, но с плохо скрытой насмешкой:
«Тое же осени (1382 года. — Н. Б.) князь великии Михаило Александрович Тферскыи поиде въ Орду съ своим сыном со князем съ Александром, а пошел околицею, не прямицами и не путма» (43, 147).
Это замечание не только язвительно по отношению к тверскому князю, но и весьма многозначительно. Прямой путь из Твери в Орду (вниз по Волге или через Владимир-на-Клязьме) проходил по территории Московского княжества и великого княжества Владимирского. «Объездной маневр» Михаила Тверского свидетельствует о том, что и после нашествия Тохтамыша Дмитрий Московский не только сохранил контроль над этими землями, но имел достаточно сил, чтобы перекрыть торные дороги, которыми мог ехать его главный политический соперник. Тверскому князю пришлось пробираться в Сарай окольными путями — вероятно, через Смоленск и Верховские княжества.
Объезжая московские заставы, Михаил пробирался в Орду с надеждой на то, что на сей раз заветный ярлык на великое княжение Владимирское — а с ним и верховная власть над Владимиром и Новгородом — не ускользнет из его рук, как это уже не раз случалось прежде. Прожив на свете полсотни лет, исполненных борьбой и утратами, князь привык философски относиться к ударам судьбы. В глубине души он не очень-то и хотел взваливать на свои усталые плечи бремя владимирского княжения. Вместе с поблекшими от времени почестями и скорее символической, нежели реальной властью над несколькими областями этот титул сулил много тревог и забот.
Но борьба за ярлык — а вместе с ним и за старшинство в Северо-Восточной Руси — была для тверского князя вопросом родовой чести. Всё многочисленное потомство казненного в Орде святого князя Михаила Ярославича жило надеждой на месть ненавистному дому Ивана Калиты. Все они — живые и мертвые — с надеждой глядели вслед уходившему в осеннее ненастье тверскому посольству. И помня об этом, князь Михаил подгонял нагайкой своего усталого коня…
Пробыв в Сарае почти год, Михаил Тверской осенью 1383 года с пустыми руками вернулся на Русь. Рогожский летописец лаконично сообщает:
«Тое же осени (1383 года. — Н. Б.) князь великии Михаило Александрович выиде из Орды, а сына своего князя Александра во Орде оставил» (43, 149).
(Воскресенская летопись уточняет время возвращения Михаила Тверского на Русь: «Тое же осени, о Николине дни» — то есть около 6 декабря. Очевидно, князь покинул Орду в середине ноября, когда установился зимний путь. Впрочем, Никоновская летопись сообщает, что Михаил приехал из Орды в сентябре 1383 года (39, 49; 42, 84). Разнобой в датах — «хроническая болезнь» русских летописей.)
Разговор наедине
Суровый лаконизм ранних московских сводов смягчается некоторыми колоритными подробностями, содержащимися в Никоновской летописи. В ее тексте порой трудно понять, где кончается информация источника (до нас не дошедшего) и начинаются морализаторские рассуждения и литературные упражнения самого летописца. И всё же рассказ Никоновской летописи о пребывании Михаила Тверского в Орде в 1383 году выглядит весьма достоверно. Разговор хана и князя (точнее — ответ хана на вопрос князя) словно подслушан за пологом юрты. Тверской князь обратился к Тохтамышу с просьбой, с которой он прежде не раз обращался к Мамаю: выдать ему ярлык на великое княжение Владимирское и сильную «рать» для устрашения Москвы. Но Мамай, торгуя ярлыком на Владимир, не хотел доводить дело до конца и ломать приносившую стабильный доход «московскую» систему управления Северо-Восточной Русью. Даже в случае победы татар на Куликовом поле Мамай, возможно, довольствовался бы опустошительным набегом на Москву, сохранив при этом верховную власть потомков Калиты.
Мамай сгинул в коварной Каффе, и его место занял Тохтамыш. Но и Тохтамыш сообщил раздосадованному тверскому князю, что не желает ломать устоявшуюся политическую систему Северо-Восточной Руси:
«В лето 6892 Тахтамышь царь Воложский (Волжской Орды. — Н. Б.) и всех орд высочяйший царь пожаловал князя Михаила Александровича Тверскаго его отчиною и дединою великым княжением Тферским, рек ему сице (так. — Н. Б.): „Аз улусы своя сам знаю, и кийждо князь русский на моем улусе, а на своем отечестве, живет по старине, а мне служит правдою, и яз его жалую; а что неправда предо мною улусника моего князя Дмитреа Московскаго, и аз его поустрашил, и он мне служит правдою, и яз его жалую по старине во отчине его; а ты поиди в свою отчину во Тверь и служи мне правдою, и яз тебя жалую“. И прииде князь Михайло Александрович Тверский изо Орды от Тахтамышя царя с пожалованием и с честью, месяца сентября, а сына своего князя Александра остави во Орде» (42, 84).
Отправившись дальше по пути откровенности, Тохтамыш мог бы объяснить Михаилу Тверскому и причину такого решения. Московский князь умеет вовремя и в полном объеме собирать ордынскую дань со всей Руси. Он знает, от кого и сколько можно требовать серебра. И за это ему можно многое простить…
(Вслед за рассказом о поездке Михаила Тверского к Тохтамышу Никоновская летопись приводит любопытное дополнение. Оно ярко отражает один из соблазнов, подстерегавших русских князей в Орде. Их долгое и томительное ожидание использовали в своих целях разного рода «лоббисты», обещавшие за определенную мзду повлиять на хана, обеспечить быстрое и желательное решение вопроса. При этом проходимцы не стеснялись обещать одну и ту же вакансию одновременно нескольким кандидатам:
«Тогда же бе во Орде у Тахтамышя царя и князь Василей Дмитреевич Московьский, смущаше убо их некий царь Ординский (человек царского рода. — Н. Б.), обещевая комуждо дати великое княжение, яко и царя, глаголаше, на сие приведу» (42, 84). О присутствии в Сарае Дмитриева сына речь пойдет чуть ниже.)
Дмитрию Московскому недолго пришлось ожидать решения своей судьбы. Хан протягивал ему руку снисхождения:
«Той же осени (1382 года. — Н. Б.) к князю Дмитрию на Москву приезди посол от царя Тахтамыша Карачь о миру. И потом князь повеле христьяном ставити дворы и грады съзидати» (44, 130).
Ханская милость подразумевала верную службу. В мирные времена московские князья сами ездили в Орду, чтобы выразить хану свое почтение, задобрить его и всю его челядь дарами и, наконец, получить заветный ярлык на Москву и Владимир. Но после нашествия Тохтамыша на Русь Дмитрий не мог явиться к хану. Это был прежде всего вопрос личной безопасности. При встрече Тохтамыш мог вопреки всем клятвам насладиться расправой над своенравным «улусником». Но и неявка московского князя в Орду могла быть воспринята как продолжение «розмирия» со всеми вытекающими последствиями. После долгих и мучительных размышлений Дмитрий решил отправить в Орду своего второго сына и наследника Василия. (Первый сын Дмитрия Даниил умер в младенчестве.)