Черное солнце (ЛП)

Мышца возле его глаза дергается.
— Тут не над чем шутить, Ленор.
— Я не шучу. Честно. И я знаю тебя, Солон. Я видела, что ты делаешь для меня. Знаю, ты всегда будешь держать себя в руках, что бы ни случилось.
Его темные брови сходятся на переносице.
— Почему ты так уверена? — шепчет он.
— Просто знаю, — говорю я ему. И глубоко в своем сердце, под этим залитым лунным светом колодцем, я знаю, что это чистая правда.
Он слегка качает головой, глядя на меня с благоговением.
— Ты… — говорит он тихо, — ты увидела меня, почувствовала, какой я есть на самом деле, и все еще полна решимости быть со мной. Все еще хочешь меня. Ты должна знать, что сделает с тобой моя любовь, Ленор. Она тебя не спасет. Она уничтожит.
Я чувствую себя так, словно падаю.
Любовь.
Он меня любит?
Возможно ли это вообще?
— Ты думаешь, что сможешь справиться со мной, приручить, и ты самое храброе существо, которое я знаю, — продолжает он, пристально глядя мне в глаза. — Но это может оказаться ошибкой, за которую ты заплатишь своей жизнью. Ты готова это сделать? — он закрывает глаза. — Лучший вопрос в том, готов ли я тебе это позволить?
— Ты все равно ничего мне не позволяешь, — твердо говорю я, протягивая руку, чтобы поцеловать его в губы. — Как я уже сказала: это мой выбор, и я его сделала. Я здесь, с тобой, тут и останусь.
— Упрямое маленькое создание, — весело бормочет он, целуя уголок моего рта.
— Сам такой, — отвечаю я. — А вообще, я не такая уж маленькая, — я снова прижимаюсь головой к его шее, испытывая странное чувство удовлетворения, несмотря на все откровения. — Расскажи мне побольше о своем отце.
— А может, рассказать о твоем, — возражает он.
Он хочет отвлечь. Я не позволяю.
— Потом. Сначала о твоем. Ты общаешься с ним? Ты говорил, что Скарде еще жив.
Он громко выдыхает через нос, его грудь опускается подо мной.
— Он жив, и я с ним не общаюсь Мы… отдалились друг от друга, мягко говоря. Враждуем, если точнее.
— Что случилось?
— Очень много всего за эти годы, — говорит он усталым тоном. — Конечно, я мало что помню из первых лет, потому что сходил с ума, и он позволял мне разгуляться по полной. Он не мог контролировать меня и перестал пытаться. Он был фанатом хаоса. Но всегда следил за мной, и после того, что случилось с Эсмеральдой, я вернулся к нему, где оставался до семнадцатого века. К тому времени я снова начал выходить из этого безумия. Приходил в сознание. Это стало проблемой.
— Почему?
— Потому что мой отец стал настоящим сыном дьявола. Ему нравилось создавать вампиров. Ему нравилось разрушение. Он ненавидел людей, человечность, весь мир. До сих пор ненавидит. Я был создан первым, но после меня были созданы тысячи. Многие из них не выжили. Яник, например, был обращен, вот почему он такой старый. Ему было столько же лет, когда его укусили.
Упоминание о Янике заставляет меня содрогнуться.
— Яник проявляет интерес к моей крови. Он все еще поддерживает твоего отца?
— Яник? — спрашивает он, приподняв брови. — Я бы никогда не впустил его в свой дом, если бы знал, что это так. Безумные вампиры породили еще больше безумных вампиров, так что не за всех виноват мой отец. Он просто хотел создать армию, хотел власти. Он увидел, как я изменился, понадеялся, что я примкну к нему, но нет. Затем он начал размножаться, насильно, обращая прирожденных наследников, таких как мой сводный брат Калейд. Теперь он правая рука отца. Любимчик, — с горечью добавляет он. — Он не проходил через то же, что и я.
— Когда ты в последний раз видел своего отца? Или брата?
— Где-то в тысяча восемьсот пятидесятом году, — говорит он. — В Лапландии. Все прошло не очень хорошо.
— Что случилось?
— Ну, они пытались меня убить.
— Что? — я выпрямляюсь. — Почему?
Он одаривает меня кривой улыбкой.
— Потому что я пытался убить их. Это было моей целью все эти годы.
— Убить отца?
Он кивает.
— Он так или иначе правит всеми вампирами, держа их в узде. Это он запретил создавать других вампиров, конечно, не без оснований, но лицемерие — вот что меня бесит. Ибо он сам до сих пор создает их. Готовит. Сейчас они эволюционируют, и он каким-то образом нашел способ контролировать их. Полагаю, они еще не все выполняют его приказы, но он к этому стремится. И да поможет бог миру, если он когда-нибудь сможет это сделать. Темный орден будет неудержим.
 
Мое сердце становится ледяным.
— Темный орден? — повторяю я, вспоминая свой сон.
Он с любопытством смотрит на меня.
— Да. Немного драматичное название, но мы, вампиры, известны своей драматичностью. В конце концов, прозвище Дракулы было Драмакула.
Я пока игнорирую упоминание о Дракуле, потому что есть еще о чем поговорить.
— Темный орден. Они носят плащи, их лица скрыты чем-то вроде свисающих бус или занавесок из красных ниток?
Он смотрит на меня, напрягаясь.
— Да. Откуда знаешь? Ты видела это сейчас, в моих воспоминаниях?
Я качаю головой.
— Нет. Во сне. Это мне снилось, ночной кошмар, — я объясняю ему все детали, которые помню, плюс сны, которые мне снились раньше.
Когда я заканчиваю, Солон выглядит измученным, его кожа бледнее, чем когда-либо.
— Это был Скарде, — говорит он в изумлении. — С какой стати он тебе снится?
Я качаю головой, сглатывая.
— Не знаю.
Он обнимает меня одной рукой, прижимая ближе к себе.
— Мне это не нравится. Мне это совсем не нравится.
— Может, я каким-то образом подключилась к твоему подсознанию, — говорю я ему. — Видела то, что видел ты.
— Да, но Темный Орден — это нечто новое. Они сформировались после моего ухода. Я только слышал о том, как они выглядят сейчас, от Эзры и других.
— Эзра? — повторяю я.
— Он шпион, — объясняет он. — Вот почему он не часто бывает здесь.
— Итак, все это время ты следил за своим отцом.
— Кто-то должен это делать. По этой причине я все время накапливаю магию. Пытаюсь создать запас.
— Вау, — говорю я, обдумывая все. — Кажется, у нас обоих проблемы с папой.
Он фыркает на это.
— Точно.
— Расскажешь мне о Джеремайсе?
Он проводит губами по моей макушке.
— Конечно, — он вдыхает, проводя пальцами по моим волосам. — Джеремайс во многом похож на Скарде, хотя у меня о нем меньше информации. Но я точно знаю, что Джеремайс — ведьмак, проживший сотни лет.
— Ведьмы могут столько жить? — я задыхаюсь.
— Насколько я знаю, нет, — сообщает он. — Но Джеремайс может. Я не знаю, заключил ли он такую же сделку с дьяволом, как мой отец, но иногда задаюсь вопросом. Разве так не поступил бы дьявол? Создать двух разных сыновей разных существ и заставить их воевать друг с другом, вечно враждовать?
— Видимо, Джеремайс — плохой колдун, — размышляю я. — Атлас сказал, что в моих венах течет черная магия, так же, как и в его.
— Я бы не стал слушать ни слова из того, что говорит Атлас По, — сухо говорит он.
— Но во мне правда есть тьма, — говорю я ему, приподнимаясь на локтях. — Ты знаешь это так же хорошо, как и я.
— У всех она есть, Ленор, — говорит он, скользя взглядом по моему лицу и заправляя волосы мне за ухо. — Важно, что ты с ней делаешь. Просто потому, что твой отец — Джеремайс, не значит, что ты будешь такой же, как он. Я тоже делаю все, что в моих силах, лишь бы не быть похожим на своего отца.
— Расскажи, чем занимается Джеремайс.
— Я знаю только слухи и пересуды. Черная магия могущественна, даже очень. Говорят, Джеремайс хочет уничтожить всех вампиров раз и навсегда, но не думаю, что это правда. В конце концов, если бы у него была такая власть, он бы уже это сделал. Это всего лишь слухи и страхи, которые распространяют вампиры, чтобы заставить ненавидеть всех ведьм, оправдать кормление и убийство. Я двигаюсь в пространстве между ними, потому что знаю, что ни одна из сторон не права и не справедлива. Вот такой вот я.