Черное солнце (ЛП)

Затем Солон убирает руку.
В которой бьющееся сердце вампира, зажатое между окровавленными пальцами.
Я задыхаюсь.
Кто-то в комнате кричит, возможно, падает в обморок.
— Срань господня, — бормочет Вульф себе под нос, и тот факт, что для него это шок, не является хорошим знаком.
Солон поднимает окровавленное бьющееся сердце, чтобы все в «Темных глазах» увидели.
— Вот что произойдет, если кто-нибудь из вас посмеет тронуть её! — кричит он, его голос никогда не звучал так уверенно, ясно и смертоносно. — Пусть это будет единственным предупреждением.
Затем он щелкает пальцами, глядя на сердце в своей руке.
Оно немедленно загорается пламенем.
Комнату наполняют новые вздохи, крики, всхлипывания.
Затем Солон опускает пылающее сердце и засовывает его обратно в грудь вампира. Отступает, и пламя начинает распространяться от сердца наружу, быстро испепеляя вампира, как будто его облили бензином.
Вампир снова может двигаться, его дикие, отчаянные крики наполняют воздух, когда он, спотыкаясь, бежит вперед, дико размахивая руками. Теперь он просто ходячее пламя, его кожа превращается в древесный уголь, когда он падает на колени перед Солоном, пытаясь дотянуться до него.
Солон отступает назад, а затем выставляет ногу вперед, ударяя горящего вампира в голову.
Вампир резко превращается в пепел, рассыпающийся по ковру, пламя гасится, пока от трупа не остается смутный пепельный силуэт.
В комнате воцаряется тишина, прерываемая несколькими всхлипываниями.
Солон на мгновение замирает, уставившись на пепел, тяжело дыша, потом смотрит на всех.
— Вечеринка окончена, — объявляет он.
Затем смотрит на меня.
«Довольна?» — спрашивает он у меня в голове с выражением боли в глазах. «Потому что, если хочешь меня, то вот что получишь».
Я качаю головой. Не потому, что он только что обрек этого вампира на смерть в отместку, а потому, что он солгал мне. Он знал о Джеремайсе и не сказал ни слова.
— Мне нужно идти, — тихо говорю я Вульфу. — Мне нужно выбраться отсюда.
Он не отпускает меня.
— Не думаю, что это хорошая идея.
— Вульф, пожалуйста, — говорю я ему. — Я не могу… не могу здесь находиться.
Вульф оглядывается на Солона, который настороженно наблюдает за нами, но держится на расстоянии, точно так же, как все остальные, спеша к выходу.
— Иди в свою комнату, — говорит мне Вульф, ослабляя хватку. — Иди. Один из нас скоро поднимется туда.
Я вырываюсь из его хватки, подбирая подол платья.
«Не оборачивайся и не смотри на Солона», — говорю я себе. «Просто убирайся отсюда».
Вхожу через двери в дом, затем поднимаюсь по лестнице, проходя мимо Аметист на лестничной площадке.
— Что, черт возьми, там произошло? — спрашивает она, замечая ужасное выражение моего лица, окровавленную шею и грудь.
— Калима21, — говорю я ей. — Я ухожу.
— Что? — спрашивает она, сбитая с толку моим упоминанием о «Храме судьбы22». — Где?
Но я ей не отвечаю.
Открываю дверь и выхожу в ночь, бегу по улице в сторону залива. Не могу думать, только бежать, остатки моей вампирской грации позволяют делать это на каблуках, платье развевается позади.
Только когда я подхожу ближе к отелю, понимаю, что у меня нет с собой ключа от номера, да вообще ничего, даже телефона.
Так что не остается выбора.
Я останавливаюсь у подножия холма на Калифорния-стрит и убеждаюсь, что никто не смотрит, вызывая языки пламени, принимающие форму двери.
Сегодня вечером я во второй раз переступаю через Завесу, но на этот раз одна.
Вроде.
Сразу вижу тень, надвигающуюся на меня из темноты.
Черт.
Снова бегу, вверх по склону, все быстрее и быстрее, адреналин переполняет организм. Я не оглядываюсь назад, не хочу видеть крадущихся ко мне похитителей душ, не хочу ничего делать, лишь вернуться в свой гостиничный номер, целой и невредимой.
Я быстро добираюсь до «Фэрмонта», благодаря как свой природный атлетизм, так и вампирские гены, захожу внутрь. Пустой вестибюль пугает, но поднявшись через миллион ступенек, чтобы попасть на свой этаж, слишком устала, и не обращаю на это внимание.
 
Дверь открывается, как и все двери в «Черном солнце», и я вхожу в свою комнату, закрывая ее за собой. Снова создаю пылающий портал и вхожу внутрь, пламя угасает. Мир снова красочный, нормальный, городские огни яркие.
И только тогда выдыхаю.
Обхватываю голову руками.
Интересно, пойдут ли слезы, потому что сейчас столько всего происходит, я балансирую между ужасом, яростью, разочарованием и…
Рубин горит у меня на груди.
— Проклятье! — кричу я, откидывая голову назад. Спасения нет.
Оборачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как из-за Завесы появляется Солон, все еще в смокинге, с разгневанным видом.
— Почему ты убежала? — кричит он, подходит ко мне и хватает за предплечья. — Не понимаешь, насколько это было опасно?
Он тяжело дышит, скрежещет челюстями, глаза дикие и расстроенные. Его хватка на моих руках почти причиняет боль.
— Отпусти меня, — говорю я ему, стараясь, чтобы мой голос звучал твердо. — Сейчас же.
Солон ненавидит, когда ему приказывают. Он скалит на меня зубы, из его груди вырывается рычание, но он отпускает меня.
— Я говорил тебе, я предупреждал, — говорит он мне, в отчаянии проводя рукой по волосам и поворачиваясь спиной. — Показал, кто я такой, и это даже не половина всего.
— Я не расстроена из-за того, что ты сделал с тем вампиром, — говорю я ему, в моем голосе слышится гнев. — Он, черт возьми, напал на меня, укусил, выпил мою кровь. Насильно, Солон. Он получил по заслугам.
Он смотрит на меня через плечо, хмурясь.
— Тогда…
— Ты солгал мне! — кричу я. — Ты, черт возьми, солгал!
Он качает головой, снова поворачиваясь ко мне лицом.
— Нет, Ленор. Я не лгал…
— Ты знал! Знал, что я дочь Джеремайса. Понятия не имею, что это значит, но, очевидно, это достаточно серьезное дело, раз какой-то вампир рисковал своей жизнью, лишь бы выяснить это, по приказу другого вампира! Ты знал, потому что пил мою кровь и солгал.
— Я не лгал, — говорит он. — Просто не говорил.
— О боже мой! — восклицаю я, раскидывая руки. — Так вот как ты это оправдываешь? Какого хрена, Солон, ты должен был сказать мне!
— Я ждал подходящего момента, — хрипло говорит он, избегая моего взгляда. — Мне нужно было разобраться в этом самому.
— А этот гребаный вампир, у которого ты вырвал сердце и поджег, сообразил намного быстрее, чем ты!
Он сжимает челюсть, замолкая.
— Ты даже не собираешься извиняться? — продолжаю я.
Его глаза поднимаются к моим, пристальный взгляд тверд.
— Извини.
Я качаю головой, прижимая тыльную сторону ладони ко лбу.
— Ты просил доверять тебе, и я доверяла. Правда. А ты просто… насрал на это.
Я закрываю глаза, пытаясь успокоить свое сердце, адреналин в комнате ощутим. Мы оба взвинчены, и это не помогает, но, черт возьми, неужели мне больно от его предательства?
— Я не предавал тебя, — тихо говорит он.
Я закрываю лицо руками, издавая разочарованный рык.
— Пожалуйста, перестань читать мои мысли. Я заслуживаю уединения.
— Ничего не могу с собой поделать, — говорит он. Подходит ближе, его запах окутывает. Хватает меня за руки, на этот раз нежно, и убирает их с моего лица. — Я ничего не могу с собой поделать рядом с тобой, Ленор.
Не хочу смотреть на него, не хочу ломать свою решимость.
— Я знаю, ты расстроена, знаю, тебе больно, и я не хотел причинять тебе боль, — говорит он, сжимая мои руки. Ненавижу то, как успокаивает этот жест, ненавижу, как бегут мурашки по рукам. — Нужно было сказать тебе.
Я с трудом сглатываю, мое сердце ноет.
— Что еще ты мне не договариваешь? — шепчу я.
— Много всего, — говорит он через мгновение хриплым голосом. — Так много всего, что я хочу тебе сказать. Но сейчас мы можем начать с другого. Скажу то, в чем уверен. Просто…