Черное солнце (ЛП)

— Что это, бутоньерка? — комментирую я.
Он останавливается прямо передо мной, обдавая меня своим запахом, и протягивает коробку, обтянутую блестящим темно-синим бархатом.
— Смешно, — сухо произносит он. — Посмотри сама.
Любопытство берет надо мной верх, я протягиваю руку и открываю крышку.
Внутри пара сережек-капелек и ожерелье в тон на изящной цепочке. Кроваво-красные рубины сверкают среди полированного серебра. От красоты камней у меня захватывает дух. На мгновение кажется, что за мной просто ухаживает какой-то богатый джентльмен.
— Я думала, вампиры не могут носить серебро, — говорю я через мгновение, не желая осыпать его подарок комплиментами.
— Не верь всему, что читаешь, — говорит он. Затем протягивает мне коробочку, оставляя серьги мне, а сам достает ожерелье.
— Бирманские рубины, — говорит он тихим голосом, который заставляет меня вздрогнуть, когда он подходит ко мне сзади. Когда он стоит у меня за спиной, моя шея открыта, я в состоянии повышенной готовности. — Очень, очень редкие. Цвет называется «Голубиная кровь».
— Это странно.
— Я бы сказал, жутко. И красиво. Теперь ты понимаешь, что некоторые вещи в этом мире могут быть и тем, и другим.
Я сглатываю, когда он осторожно надевает ожерелье мне на шею, рубин располагается ниже ключицы. От обратной стороны драгоценного камня исходит ощущение тепла, как будто он сливается с кожей. Наверное, оно заколдованно, интересно, где он его взял.
Его руки ложатся мне на затылок, и я чувствую, как его немигающий взгляд прожигает меня насквозь, еще больше искр загорается на моей коже, чередуясь между пламенем и льдом. Он застегивает ожерелье, и я слышу тихий вздох, слетающий с его губ, как будто он испытывает какое-то облегчение.
Затем он проводит ладонями по моим плечам, гладкая кожа скользит по моей, пока он не сжимает мои предплечья.
Я задерживаю дыхание, чувствуя, как его лицо приближается, как его нос касается моего затылка. Он резко вдыхает, ощущение, от которого мурашки пробегают по всему моему телу, его нос двигается у меня за ухом.
Он меня нюхает.
Я едва могу устоять на месте, но его хватка крепка, мой пульс бешено колотится, и я не уверена, хочу ли я бежать, или драться… или трахаться.
— В тебе так много страха, — выдыхает он мне в шею, и мои глаза закатываются. — Наряду с большим желанием.
— Ты вынуждаешь меня, — говорю я, но дрожь в голосе выдает меня.
Он медленно выдыхает, отчего у меня подгибаются колени.
— Нет, — бормочет он. — Это просто твоя реакция на меня, — его губы касаются задней части моего уха, еще больше запутывая меня. — Так будет всегда.
Я с трудом сглатываю.
— Тогда, возможно, к лучшему, что ты меня отдашь.
Он напрягается, впиваясь ногтями в мою кожу, всего на мгновение.
— Возможно, — говорит он, и это слово звучит холодно и отчетливо.
Затем он опускает губы ниже застежки ожерелья, целуя меня прямо в верхнюю часть позвоночника.
Я задыхаюсь, мое сердце гулко бьется о ребра, глаза широко раскрываются, когда душит волна удовольствия. Шкатулка с драгоценностями выскальзывает у меня из рук и падает на ковер.
Блять.
Нежный поцелуй в затылок, и меня разрывает на части, как при оргазме, все оживает против моей воли.
Я чувствую, как его губы приоткрываются на моей коже, и на какое-то ужасное мгновение кажется, что он хочет вонзить в меня зубы, но потом понимаю, что он улыбается.
— Я не говорил тебе, как прекрасно выглядишь, а? — он отстраняется, и моя кожа немеет там, где только что были его губы.
У меня даже нет слов, чтобы вымолвить, кровь сильно пульсирует в голове, в груди, везде. Расцветает тепло, стирая любой холод.
Он отпускает меня и быстро наклоняется, чтобы поднять шкатулку, затем снова встает тем самым сверхъестественным способом. Иногда в его движениях чувствуется какая-то плавность, как будто он целиком сделан из шелка.
Он открывает коробочку и достает серьги, оценивающе разглядывая меня, изучая мой подбородок, нос, брови. Наконец останавливается на моих глазах, уставившись на меня своим напряженным взглядом.
 
— Ты чувствуешь себя красивой? — спрашивает он.
Я качаю головой, облизываю губы, пробуя на вкус помаду.
— Чувствует ли себя ягненок красивым перед тем, как его поведут на забой?
Это вызывает у него кривую улыбку, он берет одну из сережек и подносит ее к моему уху.
Я резко вдыхаю, моя кожа напрягается. Мне никто не вставлял в уши серьги, а он спокойно смотрит на меня, делая это так, словно делал миллион раз.
— Независимо от того, что ты чувствуешь, — говорит он тихим голосом, прижимая застежку к мочке моего уха. — Эти рубины стоят миллионы. Так что не теряй их ни в коем случае.
Я открываю рот в шоке за несколько секунд до того, как он добавляет:
— Может быть больно.
Затем он вонзает штырь мне в мочку уха, и я кричу от боли.
— Вот, — говорит он, быстро закрепляя заднюю часть. Я чувствую влагу, чувствую запах собственной крови, когда она капает из моего уха на плечо.
— Какого хрена, — резко кричу я, мое ухо пульсирует, и теперь он сосредотачивается на другом ухе, решительно сдвинув брови. Его глаза на мгновение встречаются с моими, зрачки которых теперь полностью покраснели.
О, это не сулит ничего хорошего.
— Твои проколы тоже зажили, когда ты превратилась, — говорит он мне, вздергивая нос, прежде чем посмотреть на мое другое ухо. — Придется прокалывать сначала.
Он быстро протыкает вторым стержнем мочку моего уха, хотя на этот раз боль значительно притупилась. Кровь все еще течет, капая на верх моего платья.
Он достает из кармана пиджака черный платок и вытирает мое кожаное платье, с легкостью смывая кровь.
— Кожаное — разумный выбор для сегодняшнего вечера.
Затем он подносит ткань к моим ушам, вытирая остатки крови удивительно нежными пальцами, учитывая, что он сейчас проделал дырки в моей коже, и я наблюдаю, как красный цвет в его зрачках снова становится черным.
— Как ты это делаешь? — шепчу я ему.
Он замолкает, глядя на меня.
— Что?
— Кровь, — говорю я ему. — Разве тебя… разве тебя не тянет? — один вид и запах его крови, и я превратилась в хищного зверя. А я вампир лишь наполовину.
Он внимательно наблюдает за мной мгновение, прежде чем сказать:
— Терпение и сдержанность. У меня было много времени, чтобы поработать над этими качествами, — он прочищает горло, делая шаг назад. — Кроме того, сегодня вечером это не принесло бы мне никакой пользы. Мне нужно оставаться начеку. Я попробовал всего лишь немного твоей крови, и это меня опьянило. После этого было трудно оставаться трезвым.
Он может мне льстить. По нему видно, что он всегда все контролирует на сто процентов.
— Ты готова? — спрашивает он меня, протягивая руку.
Но меня не обманывает то, как все это выглядит.
Я знаю, что все это такое.
— Я никогда не буду готова, — говорю я ему, забывая изображать храбрость.
Вкладываю свою руку в его.
— Ты храбрее, чем думаешь, — говорит он мне, сжимая мою руку, едва не раздавливая. Затем выводит меня из комнаты.
Мы идем по коридору мимо роз, которые снова засохли.
«Расцветай», — мысленно думаю я, глядя на них с таким напряжением, что мое зрение начинает сужаться."Расцветай вместе с кровью».
Ничего не происходит.
Только когда мы поворачиваемся, чтобы спуститься по лестнице, я замечаю, как шевелятся розы. Мы скрываемся из виду прежде, чем я успеваю разглядеть остальное, но что-то горячее и золотистое плавает внутри меня, и я подавляю улыбку. Может быть, я правда что-то умею.
Мы спускаемся по лестничным пролетам, в доме тихо и слабо освещено, жуткие тени танцуют на стенах, но по мере того, как мы приближаемся к бальному залу, шум становится громче. Здесь грохочущие басы, музыка, смех и все то, что обещает хорошая вечеринка.
И я чертовски напугана.
Я останавливаюсь прямо перед дверями, впервые замечая символы на них — цветы, которые напоминают глаза.