Мой янтарный берег (СИ)

========== Часть 1 ==========
Давно это было, еще тогда, когда самым главным среди богов был бог Перкунас, а богиня Юратэ жила на дне Балтийского моря в янтарном замке. В небольшой деревне на берегу моря поселился красивый и сильный рыбак Каститис. Когда выходил он в море ловить рыбу, то очень красиво пел песни. И слушала эти песни Юратэ. Забрасывал свои сети Каститис прямо над крышей замка, предупреждала его богиня, но не внял он ее предостережениям. За смелость, красоту и песни полюбила она простого смертного рыбака и забрала его в свой подводный янтарный чертог. Но недолгим было их счастье – узнал Перкунас, что бессмертная Юратэ нарушила закон моря, полюбив земного человека. Ударил он молнией в замок, разрушил его, а несчастную Юратэ приказал навечно приковать к его развалинам. Волнам же повелел насмерть зацеловать Каститиса. С тех пор вечно рыдает по Каститису Юратэ, и слезы ее в виде мелких кусочков янтаря, чистых и светлых, как любовь богини к рыбаку, море, тяжело вздыхая, выбрасывает на берег. А крупные куски янтаря – это обломки разрушенного Перкунасом янтарного замка.
Легенда о Юратэ
В глухом непроходимом лесу на берегу Янтарного моря, на самой верхушке старого бука жила синяя птица Гауя. Она прятала прекрасное янтарное украшение у себя в гнезде. В этом янтаре отражались древние города и таинственные народы, если смотреть на него с одной стороны; моря, горы и леса – когда повернуть его другой стороной; с третьей стороны видны были облака, поля и равнины, реки с белыми лебедями, а с четвертой – персиковые деревья в садах, тенистые рощи. Узнал о Гауе и ее янтаре тосканский король, послал своего вассала, знаменитого охотника Косо, с приказанием добыть ему волшебный янтарь. Приплыл охотник на своем паруснике к берегам Янтарного моря, подкрался к гнезду Гауи, дождался, когда та улетела, взял янтарь и поплыл домой. Но Гауя настигла его, схватила когтями и подняла высоко в небо. Взмолился тут Косо, чтобы не губила его птица. Ответила ему Гауя: «Янтарь, что ты украл, земля дала тем людям, которые работают на ней своими мозолистыми руками и умеют добывать этот прекрасный камень своим умом и трудом, а не тем, кто имеет длинные руки». Разжала когти Гауя, и выпал из них охотник. И хотя легким был янтарь, но, как самая большая тяжесть, потащил он вора на дно. Испугался Косо и выронил янтарь. Вернулся он в Тосканию ни с чем и был жестоко наказан королем. Никто не видел янтарного ожерелья, не всплывало оно на поверхность. Но старики говорят, будто каждый камешек ожерелья пустил корни в илистом дне, и в этом месте выросло дерево. На его ветках растут хрустальные свечи. По ним текут капли, похожие на слезы. Это дерево плачет по Гауе, оставившей навсегда эти места. И каждая такая капля, попадая в руки человеку, превращается в янтарь и рассказывает о странных мирах, которые видел янтарь и запомнил, чтобы поведать о них людям.
Легенда о птице Гауе
Красное лицо Караваева дрогнуло и поплыло вбок и вверх. Славка поспешно потряс головой – это отчасти помогло. Пелена перед глазами не рассеялась, зато физиономия собеседника (читай: собутыльника) вернулась на законное место. Так он еще никогда не напивался, а голова нужна была ясная, потому щедрую руку с бутылкой Славка мягко, но решительно отвел.
- Хватит, Михайла…
- Слабак ты, Косо, я погляжу. Ну, по последней, а? За Валеньку ведь!
Пришлось опрокинуть еще одну рюмку за здоровье и всяческое благополучие детеныша женского пола, который сегодня изволил справлять семилетие. Вышеуказанный счастливый детеныш за компанию с такой же мелюзгой-подружкой копался в середке торта, неумолимо перемазываясь им до ушей.
- Красавица моя, – умилился Караваев.
Еще бы не быть ей красавицей, когда на медвежьего вида папашу ни сном ни духом не похожа – вылитая… мама. Туманный Славкин взор приклеился к точеному личику и персидским глазам Наташи – госпожи Караваевой. Само собой, Люля баловство пресекла на корню, так под столом по колену долбанула, что в затылке звон пошел. Даже голова слегка прояснилась. Славка поспешно чмокнул ревнивицу в нос (мимо губ промахнулся), и та заныла, что ее от перегара сейчас наизнанку….
 
- Токсикоз? – встрепенулась Наташа.
И пошла на правах стреляного воробья сыпать советами. Будучи сестрами, внешне женщины друг друга напоминали разве только влажными, чуть враскос глазами, да и общались скорее, как приятельницы. Слишком уж долго не виделись. Под их стрекот Славка смог, наконец, перевести разговор на интересующую его тему.
- У моей скоро тоже праздник, все думаю, что подарить, – даже голос понижать не стал. Все равно Люля как глухарь на току: когда язык занят, уши не работают. – Камни она любит. Привязалась: купи ей да купи бусики из янтаря. Может, здесь что выбрать?
Караваев тяжело пожал широченными плечами. Славка приуныл было, но тут приятель икнул и прогудел:
- Есть у меня одни бусы…
Славка нейтрально приподнял брови. Понадеялся, что получилось то, что хотел – с мимикой не ладилось по-прежнему. Однако, видно, не получилось.
- Рожи корчишь, – по-своему понял Караваев. – А зря. Старинное, от бабки покойной, а той еще от кого-то. Камни – во, с орех.
И он ладонями-лопатами изобразил в воздухе круг, если с орехом и сравнимый, так разве что с кокосовым.
У Славки перехватило горло.
- Продашь? – с трудом выплюнул.
- Не знаю, – замялся Караваев. – Бабка твердила хранить, никому не показывать. Говорила, то ли черт какой за ним придет, то ли еще какая нечисть… Все бормотала, что пока я своими руками не отдам, черт не возьмет. А потом надо, значит, своему ребенку передать…
- Сказки, – прохрипел Славка. – Старческий маразм.
- Вот и я о чем, – легко согласился Караваев. – Пацаном был – верил, а теперь вижу: сбрендила старушка. Ты мне друг, скидочку тебе организую, а? Эй, ты что? Плохо?
Славке давно не было так хорошо. До сладкой дрожи, до эйфории, до обожания этого дурацкого мира. Просто снова подвели непокорные лицевые мышцы.
- Повернулся неловко – спину прихватило, – он кое-как совладал с лицом. – Уже прошло. Когда покажешь-то?
- Вечерком. Своих на Большую Землю отвезу на качели – вернемся и покажу.
- Машиной? Куда тебе за руль?
- Да это я так, горло промочил, – Караваев неспешно поднялся, гора горой. Под столом завопила болонка Гера. А нечего хвост под ноги совать. – Айда с нами? Юлька б твоя развеялась, а то не жрет ничерта и зеленая как, прости, жабка.
- Не думаю, что ей на каруселях легче сделается, – хмыкнул Славка. – Слушай, не ездил бы ты. Или на автобус сядьте.
- Лапочки мои, собираемся! Труба зовет! – прогрохотал Караваев. – Паром через полчаса!
- Светлячок, поедем? – спросила Наташа у Валиной подружки.
- Ой нет, теть Ната, – яростно замотала головой девчонка. – Мамуся сказала цветы полить до ее возвращения.
Славке слабо верилось, что его терзания скоро закончатся. И правильно. До парка аттракционов Караваевы так и не добрались. В каком-то километре от цели глава семейства не смог разминуться с тяжелым джипом. Обе машины неслись на крейсерской скорости, и от обеих мало что осталось. И никого не осталось.
Люля попеременно билась в истерике и заваливалась в красивые, киношные обмороки. Ей пытались втолковать, что Караваевы оставили завещание, что дом – великолепный двухэтажный, с мансардой, особняк – теперь ее. Люля кивала, трагически шептала: «Натусечка…», хваталась одной ухоженной ладошкой за сердце, другой – за плоский еще живот и грациозно сползала на руки тому, кто стоял поближе. При этом умудряясь ловко уклоняться от доктора с успокоительным. Нет, насколько Славка смог определить, переживала она за старшую сестру вполне искренне, просто такая уж натура. А беременная ж: вредно… Поддавала жару Света-Светлячок – пищала, как подыхающий котенок, будто и без нее забот мало. Славка, стиснув зубы, общался с милицией, врачами – диким для него количеством людей – и, наверное, впервые преисполнился благодарности к своему неловкому лицу. Потому как маску каменно-тяжелой отчаянной злобы окружающие принимали за выражение искреннего горя и глубочайшего сочувствия.