Аспект белее смерти (СИ)

Обратно на Заречную сторону нас с Лукой не повезли. Высадили у моста.
— Что скажешь? — спросил старший.
Я передёрнул плечами.
— Заплатят они нам? Слишком жирный кусок посулили.
Лука глянул свысока и усмехнулся.
— Кусок только по меркам босяков жирный. Для серьёзных людей это не деньги.
— Так мы бы и на червонец согласились, нет?
— Ты бы согласился. А я с пятёрки торг начал и до полусотни ставки поднял! Дельце попахивает, точно тебе говорю. Поэтому и подпрягаться не хотел.
— Да и плевать! — отмахнулся я. — Четвертной сразу, четвертной после дела. Но это только половина. Где остальное возьмём?
Лука досадливо поморщился.
— Придумаю что-нибудь! Говорю же: Яр наводку подкинуть обещал! — отмахнулся он. — Ты иди на рынок, к инструменту и шмоткам приценись, а я в церковь заскочу. Надо с подушного учёта Пыжика снять. Скоро этот драный прилив, всех на небесное омовение погонят. Недосчитаются людей — плетей всыплют.
Мы разошлись, и следующие несколько дней я и не присел даже толком, перекусывал и то на ходу. Сначала рыскал по рынку, подбирая инструмент подешевле, пусть даже и не новый. Не стал экономить только на картузе, ботинках и рубахе, но там уж деваться было некуда: как ни крути, встречают по одёжке. Если какой-нибудь оборванец пожалует, человек при должности с ним даже разговаривать не станет, велит гнать взашей.
В итоге на всё про всё у нас ушло два с полтиной, и ещё целковый пришлось сунуть квартальному надзирателю. Вроде бы неоправданно много, но это только на первый взгляд. Годовой патент на работу в Среднем городе стоил десять целковых, и поди ещё вперёд очереди пролезь и убеди чинуш, что ты не жулик и всерьёз честным трудом зарабатывать намерен. И даже так о конкретном месте договариваться надо всё с тем же квартальным, а он, как пить дать, и слушать ни о чём таком без должного подношения не стал бы.
Историю я состряпал что надо, приплетя и отца в долговой яме, и отданный им в заклад патент, заодно продемонстрировал мастерство, в пять минут доведя сапоги квартального надзирателя едва ли не до зеркального блеска. Тот так проникся, что на седмицу освободил меня от оброка. Весь заработок за эти дни я мог оставить себе, да только у подручных моего нового покровителя оказалось собственное мнение на сей счёт — велели делиться.
Ну и плевать! Зато на правильном месте сел!
Облюбовал я сквер, занимавший широкую прореху между домами от улицы и до улицы. Три дюжины шагов в одну сторону и четыре в другую, несколько чахлых деревьев, пожухлая трава на газонах, четыре скамьи. Вот рядом с одной из них я с милостивого разрешения квартального надзирателя и расположился. Нужный дом прятался в тупичке, самого его видно отсюда не было, зато никто из направлявшихся туда пройти другой дорогой попросту не мог.
А может так статься, интересующий ухарей человек и вовсе через этот самый сквер путь срежет. Окрестные жители и торговавшие в квартале лоточники, по крайней мере, делали так постоянно. Место оказалось не таким уж и пропащим: к тому времени, когда ранним утром меня явились проведать наниматели, я уже заработал две деньги.
— Карауль здесь с рассвета и до самых фонарей. Дальше — не твоя забота, — заявил упитанный, уселся на скамью и упёр ботинок в мой короб. — Никуда не отлучайся, харчи с собой носи.
— Ждать мне кого? — спросил я, начав работать скребком.
Жилистый огляделся по сторонам, пошарил за пазухой и протянул сложенный в четыре раза лист потёртой на сгибах бумаги.
— Вот этого хмыря.
Я отвлёкся от чистки обуви, поглядел на портрет типа с запавшими щеками и ввалившимися глазами, полоской узких губ, искривлённым после перелома носом и низким лбом. На правой скуле был подрисован приметный шрам, мочка уха оказалась откромсана. То ли тюремный художник запечатлел, то ли по словесному описанию намалевали. Такие вот художества квартальным надзирателям и охотникам на воров выдают и в людных местах на тумбы вывешивают. Обычно внизу награда указывается, здесь — оторвано.
 
Неужто ухари — охотники на воров, а тип с рисунка лиходей, за которого большой куш назначен? Если так, то большой насколько?
Задумавшись об этом, я сложил портрет и протянул его худощавому, но тот лишь щекой дёрнул.
— Оставляй! Только на людях не свети!
Я кивнул и занялся обувью упитанного.
— Когда появится, на поклажу его внимание обрати. И Царь небесный тебя упаси за ним проследить пытаться! Не глупи, понял?
Угроза в этих словах прозвучала явственней некуда.
— Понял, — сказал я, хотя вопросов только прибавилось. — Если появится, просто вам об этом рассказать?
— Не если, а когда! — буркнул упитанный, подставляя мне второй ботинок. — Проворонишь, собственными кишками удавлю!
— Эй! — возмутился я. — А он точно придёт? Может, уже был здесь? Вам откуда знать?
— Точно придёт, — подтвердил жилистый. — Хозяин дома в отлучке, послезавтра только вернётся.
— Но ты здесь каждый день от рассвета до заката кукуй! — вновь рыкнул упитанный. — Пусть люди к тебе привыкнут! Мы захаживать будем, проверять.
Он поднялся и оправил штанины. Я отложил щётку и сказал:
— С вас деньга.
Удивительное дело, мне даже заплатили.
Так с того дня и пошло. Вставал ни свет ни заря, а приходил в Гнилой дом уже затемно. К ужину вернуться не успевал, пустое место за столом занял Яр. Белобрысый ещё и мелюзге байки об ухарях Пристани травить взялся, и ко мне перестали приставать с просьбами показать фокусы, что неожиданно сильно задело. Даже затеял бы свару, но вечером на это не оставалось сил, а ночевал приблудыш не у нас. У него был дом, куда он доброй волей возвращался. Это раздражало.
Но несказанно сильнее раздражала невозможность хотя бы немного побыть наедине с Рыжулей. Столько всего хотелось ей сказать, но нет, нет и нет. Отвечал на расспросы Луки, ужинал остывшей похлёбкой, потом забирался в гамак и моментально засыпал. А ещё — нога. С ногой была просто беда. Синяк и не думал сходить, растёкся вверх и вниз чернотой. Опухоль тоже никуда не делась — пусть и не увеличилась в размерах, но наступать на правую ногу уже было откровенно больно, хромота усиливалась с каждым днём. На это даже стали обращать внимание.
Я улучил момент и заглянул к жившей неподалёку знахарке, заплатил ей алтын, но старуха только взглянула и сразу отправила в госпиталь при монастыре Пепельных врат.
— Что-то серьёзное? — забеспокоился я. — В кости трещина?
Знахарка руками замахала.
— Окстись, малой, какая трещина? Ушиб это! Сходи к монахам, они в таком разбираются.
Понятное дело, ни в какой монастырский госпиталь я не пошёл. Мало того что времени не было, так ещё оттуда до клуба огнедрева рукой подать, а рассаженный витраж забыть точно не успели.
Ладно хоть с чисткой обуви дела шли на удивление неплохо. Я очень быстро примелькался и местные перестали приставать с расспросами, а приглядывавший за этой и соседней улочками помощник квартального надзирателя оказался дюже словоохотлив. Помимо всего прочего, от него я узнал, что дом в тупике принадлежит полноправному члену городского общества звездочётов, известному также своей страстью к коллекционированию всяческих заморских диковинок.
Но что меня подрядили наблюдать за жилищем звездочёта, я знал уже и так — сообразил, увидев на двери медную табличку с полумесяцем и тремя звёздами. Ещё на всякий случай поискал чёрный ход, но с соседней улицы в дом и вправду оказалось не попасть. Никакого прохода не было, как не было и заднего двора.
Звездочёт вернулся, но никуда из дома не выходил и гостей не принимал. По утрам к нему захаживала кухарка, и только. Тип с разыскного листка всё не появлялся и не появлялся — немудрено, что настроение парочки ухарей становилось паскудней день ото дня. То кишки обещали выпустить, то голову отрезать. Пустыми угрозами эти посулы не были, но страха они не вызывали, порождали одно только глухое раздражение. Того и гляди сорвусь и огрызаться начну. А нельзя.