Пламенный клинок

— Извини. Ты прав. Лучше здесь. Но не для меня. Я хочу выбраться отсюда. Я и мой друг.
— Так иди! — Эйфанн метнулся в угол пещеры и с головой забился под одеяла, словно птенец в гнездо.
Арен остался стоять на месте, рассеянно потирая руки; по пещере тонкой струйкой распространялся едкий запах горелого масла. Вид Эйфанна, зарывшегося в свое убежище, внушал ему жалость. Арен подозревал, что его воображаемые друзья — неважная компания. Но ему нужна была помощь Эйфанна: она составляла существенную часть плана. Он смягчил тон и заговорил снова:
— Эйфанн.
— Иди! — глухим голосом ответил тот.
— Не могу, пока ты мне не поможешь.
Эйфанн разразился потоком ругательств на родном языке. Переливчатый, певучий язык сардов плохо подходил для проклятий: даже злость звучала у них музыкально.
«Призрак мальчишки-сарда, похороненного на местном кладбище, — вспомнились Арену слова Джана. — Его мамашу угнали вместе с остальными, и ночами он бродит по лагерю, разыскивая ее». И у него появилась мысль.
— Раз ты не хочешь отсюда выбираться, может, передать от тебя весточку кому-нибудь снаружи?
Эйфанн резко умолк, и Арен понял, что попал в точку.
— Помоги мне сейчас, а когда я выберусь, то…
— Нет! — рявкнул Эйфанн и выкарабкался наружу из своего гнезда. — Да! Когда выберешься, ты поможешь сарду! Ллед на саан. Что ты дашь мне, дашь им.
— Я… Я не совсем понимаю, о чем ты. Какому сарду я должен помочь?
— Всем. Любому. Найди его. Предложи ему.
— Ты хочешь, чтобы я… — начал Арен, но Эйфанн внезапно ухватил его за рукав и притянул к себе, а потом сунул в рот большой палец своей свободной руки и прикусил с такой силой, что брызнула тонкая струйка крови. Не успел Арен отпрянуть, как Эйфанн приложил окровавленный палец ему к запястью.
— Вот, — промолвил он со злобной решимостью. — Ты найдешь. Предложишь.
Он отпустил руку Арена, оставив на ней красный отпечаток.
— Это… это уговор? — спросил Арен, подавив отвращение. — Вместо тебя я должен помочь другому сарду?
Эйфанн кивнул.
— Ллед на саан. Ты найдешь.
Арен поднял руку и показал Эйфанну отпечаток.
— Стало быть, уговор, — торжественно произнес он. — Но сначала ты должен пособить мне в побеге.
Мальчишка уселся на кучу одеял; от его дыхания шел пар, из-под копны спутанных волос проницательно смотрели зеленые глаза.
— Что тебе нужно?
Арен поднял с пола заляпанную кровью птичью косточку.
— Вороны, — сказал он. — Мне нужны вороны.
* * *
Тусклый вечерний свет проникал сквозь замызганные окна лазарета. В отличие от бараков, окна в которых закрывались только ставнями, здесь в рамах были толстые стекла, помогавшие удерживать жар от печки в углу. Не сказать, что тепло, но лучше так, чем мерзнуть в бараке. С трудом очнувшись ото сна, Кейд покрепче укутался в одеяло.
Днем он дремал, убивая время от полдника до обеда. Кормили здесь сытно, хотя мяса не давали (его приберегали для стражников). Пищи, которую получали узники, едва хватало на поддержание сил — результат хладнокровных кроданских вычислений, уравновешивающих затраты на прокорм и расходы на замену работника. Больным и раненым везло больше: лекарь настаивал, чтобы его подопечных хорошо кормили, а он явно имел влияние.
После взрыва минуло восемь дней: почти неделя, без трех дней. Восемь дней Кейд только и делал, что ел, спал и валялся на койке, время от времени изображая припадки таинственного недуга. Аптекарь ворчал: дескать, Кейд потребляет чересчур много драккеновых слез, но тот издавал столь жуткие вопли, что Келла была готова на все, лишь бы его угомонить. Аптекарь заворчал бы еще сильнее, если бы узнал, куда девается драгоценное снадобье. Скоро фляжка наполнится, и Кейду придется отсюда уйти; но пока он с наслаждением предавался праздности.
В лазарете было тихо. Лихорадочное оживление, последовавшее за взрывом, давно улеглось, а большинство пострадавших поправились или скончались. Осталось лишь несколько, с переломами или заразными болезнями — или же притворщики вроде Кейда. Тех, на чье выздоровление надежды не было, убрали из лазарета. Когда Кейд спросил у Келлы, куда они делись, она уклонилась от ответа и помрачнела. Ему все стало ясно.
 
За время, проведенное в лагере при Саллерс-Блаффе, безысходность напоминала Кейду о себе всякий раз, едва он просыпался. Грудь сжимало холодное отчаяние, а потом вдруг накатывала пустота, все чувства словно обрубало. Он неохотно слезал с койки, брел в рудник, а потом весь день не ощущал ни радости, ни злости, только равнодушие и бесконечную усталость. Лишь к вечеру он накапливал немного грусти, чтобы всплакнуть.
Такой его жизнь была уже больше трех месяцев. Но нынешним вечером грусть пропала, угрюмая тяжесть не торопилась наваливаться на него.
Кейд вдохнул и выдохнул, осторожно смакуя новое ощущение: он снова чувствовал себя прежним.
Впервые со времени ареста к нему пришла надежда. За частоколом начнется настоящая свобода, будущее, которое не ограничится отцовской мастерской. Возвращаться в Шол-Пойнт нельзя; их с Ареном в считаные дни выдадут Железной Длани. А значит, впереди приключения! Возможно, они присоединятся к бродячим лицедеям. Или найдут корабль, которому нужен хороший кок, и уйдут в плавание. Кейд знал, что они смертельно рискуют, что их ожидают трудности, но все это бледнело в сравнении с возможностями, которые перед ними открывались. Ведь у Арена есть план. У Арена всегда есть план.
На лице у Кейда появилась улыбка, непринужденная и настоящая. Ему стало так хорошо, что он чуть не расплакался.
— Ну и ну! — воскликнула Келла, пробираясь к нему между койками. — У кого-то хорошее настроение. Тебе стало лучше?
— Ага, — ответил Кейд, приподнимаясь на койке. — В последнее время боль слабеет. Может, через день-другой совсем выздоровею.
— Отрадно слышать, — улыбнулась Келла. — Удивительная вещь — человеческое тело. Мы даже не представляем, на что оно способно.
Ее улыбка успокоила Кейда. Лицо девушки приносило умиротворение, напоминая о домашних плюшках возле очага, теплых объятиях под одеялом холодной ночью, растрепанных детишках, сидящих по лавочкам за кухонным столом. Кейд понял, что она к нему неравнодушна, и зарделся.
— Ага, и щеки зарумянились! — сказала Келла. — Но не будем тропить события. Лишняя пара дней в постели не повредит. — Она подмигнула и потрепала его по щеке — как показалось Кейду, по-матерински нежно и при этом ободряюще. — Сейчас я принесу тебе обед.
— Надеюсь, сегодня будет фазан в сливовой подливе.
— Ха! Думаю, тебе стоит здесь подзадержаться: ты явно бредишь. Ой! Чуть не забыла! Передай Арену, что о нем спрашивали в селении.
С Кейда мигом слетела веселость.
— Э-э… прямо о нем и спрашивали?
— Об Арене из Шол-Пойнта. Кажется, какой-то незнакомец заплатил Малышу Эдду, подручному пекаря, чтобы втихаря разузнать, в лагере ли Арен. Но он выбрал не того человека: Малыш Эдд неспособен держать язык за зубами, даже если от этого зависит судьба всего мира.
— А незнакомец назвал свое имя? — Кейд понятия не имел, что делать с этой новостью, но сознавал ее важность.
— Нет. Я думала, ты знаешь, кто это. Похоже, Арена хотят вызволить. Он ведь явно из высокородных. — Она взглянула Кейду в лицо и сразу понурилась. — Я думала, ты обрадуешься. Вы с ним из одного города… Наверное, и угодили сюда вместе. Он выйдет на свободу, и ты тоже.
Кейд задумался. Кто-то объявился в селении и спрашивал об Арене. Только об Арене. Что, если Арена собираются освободить, а Кейда — нет?
— Малыш Эдд рассказал, как выглядел незнакомец? — Кейд отчаянно искал зацепку.
— Ну да, — неуверенно ответила Келла. — Только звучало не слишком правдоподобно. Якобы у незнакомца был огромный шрам отсюда и досюда. — Она чиркнула пальцем по шее. Я к тому, что мало кто продолжает ходить по земле после того, как ему перерезали горло.
Кейда обдало холодом.