Пламенный клинок
— Братец Кейд, — прохрипел пропитой голос, и Кейд, которого резко толкнули сзади, споткнулся. Арен заметил, как по лицу друга пробежал мимолетный гнев, но стоило тому обернуться, и он тут же расплылся в улыбке.
— Ты что, локти себе заточил, Рафа? Чуть ребра мне не проткнул.
Рафа ухмыльнулся, обнажив прокуренные зубы. Это был ражий картанианский пират со спутанной черной бородой и заскорузлой, точно дубовая кора, обветренной кожей.
— Изобрази-ка Хассана! — попросил он. — Потешь моего приятеля!
Рябой узник рядом с ним скосил взгляд в ожидании.
Кейд убедился, что поблизости нет стражников, потом развернул плечи, выставил вперед подбородок и выпятил грудь, превратившись в воплощение надутой злобы.
— Ты! — взвизгнул он смехотворно высоким голоском, ткнув пальцем в приятеля Рафы. — Ты изгваздал мой плащ! Откуда на нем грязь, а? Отправишься на корм псам! Все отправитесь на корм псам!
Рафа с товарищем разразились хохотом, наблюдая, как Кейд передразнивает капитана стражников; несколько узников поблизости прыснули или ухмыльнулись. Все они знали, как одержим Хассан чистотой и как любит отправлять узников на корм псам. Здесь, где редко раздавался смех, даже юмор предпочитали мрачный.
Арен не разделял подобного веселья. Узникам нравилось, когда Кейд их забавлял, но Арен знал, как его друг украдкой плачет ночами у себя на койке. Кейд разыгрывал представления, потому что такова была его природа, но напускная бравада опустошала его.
— А теперь Крента, начальника лагеря! — потребовал другой узник.
Арен с угрюмым видом обернулся.
— Он устал, — бросил он. — Мы все устали. Оставь его в покое.
Рафа отвесил ему подзатыльник.
— Тебя не спрашивали, — небрежно, но с явственной угрозой произнес он, заставив Арена умолкнуть.
— Полегче, безмозглый южанин! — произнес Кейд добродушным голосом, поглаживая воображаемое брюхо и самодовольно усмехаясь. — Это уже слишком. Мы не в открытом море!
Приятель Рафы, узнав начальника лагеря, разразился хохотом, чем привлек внимание ближайшего стражника, который на ломаном оссианском рявкнул на них, призвав к тишине. Рафа с товарищем затихли, продолжая ухмыляться.
Кейд сердито зыркнул на Арена, словно говоря: «Зачем ты влез?» Арен хотел вступиться за друга, но в итоге ему самому влетело. Да ведь и Кейд оказался здесь лишь потому, что когда-то вступился за него. Арен пожалел, что вообще открыл рот.
Боль от подзатыльника, который отвесил ему Рафа, быстро растворилась среди других телесных страданий. Башмаки натерли ноги; после целого дня работы все мышцы ныли, а из-за похода за похлебкой он остался без отдыха. Зато, по крайней мере, набил живот и еще кое-чем поживился. В кармане ветхой фуфайки покоились шесть толстых сигар, которые Арен нашел у мертвеца. Неизвестно, откуда они взялись у заключенного, но ему они больше не понадобятся, а вот Арену могут принести большую пользу. В лагере курево ценилось высоко.
Они брели по тропе; слева простирался лес, а справа вздымались утесы. Дорога из рудника занимала немного времени. Вскоре сквозь завывания ветра они различили шум реки, а затем, обогнув горный склон увидели впереди место своего назначения.
Называлось оно исправительным лагерем, но на деле представляло собой обыкновенную тюрьму, расположенную на северном берегу реки, между водой и отвесными утесами. Со всех четырех сторон ее окружал грубый высокий частокол из толстых заостренных бревен. Внутри еще один частокол делил лагерь на две части. В той, что поменьше, находились казармы стражников, конюшни, почтовая станция и особняк начальника. Та, что побольше, отводилась для узников. В дальнем конце грязного двора вдоль частокола неровными рядами стояли бараки, в которых ночевали заключенные. Ближе к утесам находилось кладбище, а у южных ворот теснились постройки, где работали самые удачливые узники: поварня, мастерская, прачечная, нужники и лазарет.
На другом берегу реки находилось селение под названием Саллерс-Блафф, к которому от южных ворот вел каменный мост. Эта сонная деревушка, ютящаяся у самого леса, существовала исключительно для обслуживания лагеря и размещения солдатских семей. Сельчане разводили огонь в очагах, готовясь противостоять холоду наступавшей ночи; из печных труб поднимался белый дым, а хлесткий ветер относил его в сторону. Они собирались плотно отужинать теплым хлебом и жареным мясом да запить трапезу элем и вином. Узники с тоской смотрели через реку, завидуя тамошней сытой и теплой жизни. От тюрьмы до селения было не более сотни шагов, но оно находилось словно в другой стране.
Заключенные прошли сквозь восточные ворота и усталым шагом двинулись через половину, которую занимали стражники, мимо особняка, в обеденной зале которого начальник принимал гостей. Это было здание в строгом кроданском стиле, выстроенное над самой рекой на месте прежнего дома сельского головы. Каждый день оно напоминало узникам-оссианам, кому теперь принадлежит власть в их стране.
Арен мимоходом покосился на особняк и проклял жестокую судьбу, назначившую ему родиться оссианином. Если бы они с отцом были кроданцами, ничего подобного не случилось бы.
Вдруг его взгляд привлекло движение в одном из верхних окон. Там стоял человек, освещенный последними лучами меркнущего солнца, и взирал на вереницу узников. Арен содрогнулся, узнав это очкастое лицо.
Клиссен!
Их глаза на мгновение встретились, а потом охранитель развернулся и исчез.
* * *«Клиссен, — думал Арен, съежившись под задней дверью поварни. — Неужто и вправду он?»
Дождь лил как из ведра, барабаня по крышам бараков и превращая землю в грязь. От кандалов Арен избавился — узников расковывали, когда они возвращались в лагерь, — но башмаки пропускали воду, ногам было холодно и мокро, из-за чего волдыри набухали еще сильнее. Жаль, что у мертвеца не оказалось крепкой обуви.
Обхватив себя руками, чтобы согреться, Арен смотрел сквозь зыбкую пелену дождя на вздымающуюся перед ним изгородь. Она окружала пространство, где содержались заключенные, и образовывала защитное кольцо перед внешним частоколом. В высоту она достигала всего семи футов, и при желании через нее можно было перелезть. Но смельчаков не находилось: между изгородью и частоколом обитала свора кроданских костоголовых псов, безжалостных убийц, способных растерзать человека на куски. Арен слышал, как один из них рычит и поскуливает неподалеку. Но даже если удастся миновать собак, вдоль частокола тянулся высокий помост, по которому расхаживали лучники, готовые застрелить всякого, кто отважится на побег.
Мысли Арена вновь обратились к Клиссену. Тот мелькнул в окне лишь на миг, и юноша засомневался: возможно, он попросту видел кого-то похожего. В конце концов, в присутствии Клиссена смысла нет. Охранитель — высочайший чин среди инквизиторов, второй после главнокомандующего, руководителя Железной Длани в Оссии. Что ему делать в исправительном лагере среди гор, за тридцать лиг от всякой населенной местности?
Разве что он привез помилование? Эта мысль будоражила ум. А вдруг Клиссен явился отменить несправедливый приговор, вынесенный Арену и Кейду? В конце концов, ни тот, ни другой не принадлежали к числу смутьянов и мятежников, воров и убийц, в отличие от других здешних обитателей.
Арен фыркнул. Охранитель проделал столь долгий путь, чтобы привезти помилование двум безвестным оссианским мальчишкам? Смешно. Скорее всего, он здесь по другому делу, не имеющему отношения к ним. Или это вообще не он. От переутомления в голову лезут странные мысли.
Лучше сосредоточиться на насущном. Делать что должно. Выживать.
Дверь со скрипом приотворилась, и поваренок Таг высунул наружу веснушчатое лошадиное лицо. Удостоверившись, что кругом все чисто, он протянул Арену тряпичный сверток.
Развернув подозрительно легкую передачу, Арен увидел три сырных рулетика. Скудное угощение — кусочек старого чеддера в грубой лепешке; но в нынешних обстоятельствах — настоящий пир.