Шоколад (СИ)

В школе я не пользовалась успехом у мальчиков, заявляя маме, что в классе одни дураки. Когда в 18 лет поступила в академию, меня вынесло на совершенно новую орбиту, так я восприняла мужское внимание к своей персоне. Второкурсник пригласил меня на приключенческий фильм, недавно появившийся в прокате. Маленький зальчик кинотеатра располагался в глубине мультиплекса. Когда начался фильм, мой визави взял меня за руку, и я в прямом смысле вылетела в открытый космос. Фильма на экране, словно не было, я — заядлая киноманка не видела его, потому что очутилась внутри собственного кино в другом измерении. Был ли в этом сексуальный аспект? Нет. Никакого. В тот момент моё тело ещё не воспринимало сигналов из того самого «сектора». Похоже, я сильно запаздывала в развитии.
Пару месяцев мы дружили, целовались в карманах общаги, где он жил, а потом расстались. Почему? Он сказал, что ему еще рано вступать в отношения. Моя самооценка с космической скоростью улетела в чёрную дыру, а на горизонте появился новый ухажёр. Глупая девушка, не знавшая толком мужчин, оказалась в кровати и забеременела. Случилась свадьба по залёту, полгода учёбы с пузом и закономерный финал. Я бросила академию, чтобы стать мамой и бесправной домохозяйкой. 
Мысли откидывали меня в прошлое, мучили не только душу, но и тело. Я вязла в воспоминаниях, чувствуя отвращение к себе за глупость и беспомощность, боль в животе отвечала взаимностью.
Дождь оставил после себя многочисленные лужи, я то и дело наступала в тёмные масляные пятна — словно в доказательство нереальности этого мира. Днём я сидела за швейной машинкой на неудобном стуле и строчила постельное бельё при свете пыльной потолочной лампы, представляя, как в своих комнатах такие же серые женщины, чьи лица сливались со стенами, строчат на машинке. Можно было шить, можно не шить. Никто не контролировал работу, не назначал план. Шитьё появлялось и исчезало, когда я уходила на завтрак. Уроки домоводства, полученные в школе, помогли справиться со швейной машинкой.
Я потерплю. Два года по сравнению с укороченным сроком — это ничто. Хотя нормально выспаться мне здесь пока не удавалось. На прогнутой сетке с жидким комковатым матрасом спина заныла уже в первую ночь. Дома у меня был ортопедический матрас, я знала, что буду в колонии мучиться. Ночи на ужасной постели и дни за работой сделали своё дело, я еле выдержала третий день. Прошло всего четыре дня, а я разваливалась на глазах. К ломоте во всём теле, добавилась голова, а потом женские боли.
Как же супруг уговаривал меня.
— Всего два месяца и ты на свободе. Без меня ты не сможешь прокормить ни себя, ни сына. Ты всё время сидела за моей спиной, тебя одурачит и использует первый же работодатель. Ты не приспособлена к жизни, ничего не умеешь. 
Ты никто и звать тебя никак — такую мысль он вдалбливал мне день и ночь. За словами мужа крылся страх за себя любимого. Только сейчас до меня стала доходить вся лживость его аргументов. Он не пожалел меня, он думал о себе. Сколько слёз я пролила, отказывалась, умоляла подумать о моём слабом здоровье. Муж был то мягок, то груб, то орал на меня, то был нежен. Ради ребёнка я согласилась, поэтому теперь плелась в густом тумане, страдая от боли и жалости к себе.
Через полчаса блуждания по территории я всё-таки наткнулась на медпункт, чтобы постучать в закрытые двери. Мне требовались обезболивающие таблетки. В окнах не было света. Настойчиво долбить в двери я не решилась, побоялась потревожить медика. На территории колонии персонал состоял сплошь из мужчин, я не сомневалась, что врач тоже мужчина. 
Тихо постанывая, я поплелась назад. Слёз не было. В душе поднималась муть, злость на себя и свою бесхребетность. Куда делась весёлая беззаботная девушка? Как быстро я превратилась в забитую, пугливую домохозяйку с нулевым ай — кью и самооценкой ниже плинтуса. Я стала ничтожеством, сжилась с добровольно взятой на себя ролью — во всём следовать за мужем и оправдывать его ожидания. 
Муж был далеко, сейчас он не влиял на меня, а я упорно думала о нём, спорила, злилась, доказывала свою правоту. Муж занял все мои мысли, оплёл их паутиной, проник в глубину, вгрызся в подсознание и поселился там. Я осознавала этот ужас и жаждала освободиться. Мечтала сбежать, не вздрагивать при его появлении, не лить слёзы, не целовать украдкой сына, когда отец не видит, не слушать часовые нотации о воспитании ребёнка, о том, как мало моей заботы достаётся ему — мужу, и как много той заботы достаётся от него жене и сыну.
 
Я не сбежала, меня изолировали в колонии. Мечта сбылась.
— Стой!
Окрик колючим ознобом прошёлся по позвоночнику. Молодой охранник крепкого телосложения в тёмной форме материализовался из тумана, словно соткался из демонической черноты. Как он увидел меня? Сердце мгновенно сбилось с ритма, интуиция взвыла сиреной. В детстве у меня была рыжая кошка и рыжая собачка — шпиц, но рыжих мужиков с рыжими бровями и белёсыми ресницами я не любила.
Шаг назад. Рыжий схватил за рукав ветровки, похотливо оглядел меня. Говорящий взгляд о жжении в штанах не понял бы только мёртвый. Мой жалобный писк:
— Я в медпункт ходила.
Охранник плотоядно усмехнулся. Возможно, он стоял у дверей общежития, когда я проходила мимо, и пошёл за мной. Сердце сорвалось в дикую пляску, ноги приросли к земле, я чувствовала себя полудохлой рыбой, готовой к употреблению.
— У меня… женские дни, мне нужны таблетки.
Рыжий скорчил недовольную рожу. Его лицо показалась в сто раз омерзительней, чем минуту назад. Поблизости никого, да и откуда мне знать, может у них это постоянная практика. Он хотел меня, а теперь обломись — поняла это по его брезгливой ухмылке. Отстанет?
— Вот сейчас и полечим тебя…
Он грубо схватил меня за шею, и подтащил к себе. В лицо пахнуло селёдкой с луком от недавно съеденного ужина.
— Какая цыпочка!
Рыжий убрал пальцы с шеи, надавил на плечи. Взвизгнув, я свалилась на колени. Мелкие камушки больно впились через спортивные хлопковые штаны. Охранник одной рукой до боли ухватил за щёки, другой вцепился в гульку на голове.
— Только попробуй, укусить.
Вцепившись руками в ляжки, я пыталась его оттолкнуть, ногтями вонзилась через жесткую ткань штанов, стараясь проткнуть и добраться до кожи. Он отпустил волосы, и влепил оплеуху, тут же добавив вторую. В ушах зазвенело, из треснувшей губы и разбитого носа полилась кровь. Дёрнувшись от ударов, на какой-то момент я выпала из реальности. Очнувшись, обнаружила перед собой багровый член, который охранник норовил воткнуть мне в рот.
—Если не уберёшь зубы, изобью!
Потянув за волосы, он прижал меня губами к своей мерзкой сосиске.
— Открывай рот!
Голова кружилась, терпкий запах мужского естества вызывал рвотный рефлекс. Я почувствовала на языке кровь и член, который протискивался мне в горло. Желудок судорожно сжался. Казалось, ещё немного и я задохнусь от члена и подступающих рвотных масс.
Из последних сил я дёрнула головой, раздался щелчок, и резкая боль затопила челюсть. Сумасшедший звериный вой испугал не только меня, но и охранника. Он за волосы откинул меня от паха, рассматривая слюну, текущую из открытого рта и полубезумные от боли глаза. Грубо дёрнул за волосы, я взвыла ещё сильней. Рот не закрывался, слёзы, кровь из разбитой губы, живот, отозвавшийся дикой болью — это была агония. В тот момент в тёмном сумраке мне показалось, что я умираю, а туман закутывает меня в саван.
В глаза впился луч фонаря и прыгнул в сторону, освещая дорогу. Рыжий за шиворот поднял меня на ноги — скрюченную и воющую от боли, и потащил куда-то по лужам. Через минуту мы стояли около медпункта, охранник что есть силы бил кулаком в дверь. В окне вспыхнул свет, осветив пространство около стены, дверь отворилась. На пороге стоял заспанный лохматый парень с голым торсом в джинсах на босу ногу.
— Иди, — охранник подтолкнул меня, — док глянет.
Взъерошенный доктор, он, видимо, уже спал, провёл нас по истёртыми деревянным половицам в небольшую комнату с белыми стенами. Стол, два стула и шкаф видавший виды — вот и вся мебель кабинета. С настенной вешалки доктор снял белый халат, накинул на голое тело, подошёл ко мне. Изо рта обильно текла слюна, которую я стирала с подбородка рукавом ветровки.