Шоколад (СИ)

Чьи-то осторожные шаги. Над ямой склонился Виктор.
— Ты как?
Я слабо оторвала руку от груди, шевельнула пальцами.
Досматриваю фильм ужаса
— Принёс тебе шоколадку. Быстро съешь, чтобы никто не видел.
Помогая себе руками, я села. Меткий стрелок Витя бросил шоколадку неудачно и сразу же исчез. Плохо завёрнутый шоколад в полёте потерял обёртку и ткнулся в землю. Подобрав увесистый кусок, гораздо больше, чем нам выдавали, я стряхнула грязь и проглотила его, почти не жуя.
В этот момент, всё стало на свои места. И шоколад, и Ад. Истерический смех согнул меня пополам, я хохотала, хохотала и плакала, плакала и хохотала, и не могла остановиться. Пусть грудь разорвёт изнутри от судорог, разорвёт и, наконец, выплеснет оттуда застарелый клубок ада, очистит меня раз и навсегда.
Без сил я упала на землю. Страх перед неизвестностью отступил. Я пройду свой путь и заплачу за свой выбор, каким бы он ни был.
Новый день начался дождём и моей невероятной слабостью. Надо было подняться, походить, а я, подтянув ноги к груди, накрывшись клеёнкой, лежала наполовину на рюкзаке, наполовину на земле. Уменьшиться до размеров рюкзака никак не получалось.
Ближе к вечеру появился волчара. Я не увидела его, услышала. Он кидал в меня комьями земли, оскорблял, насмехался, я заткнула уши и бубнила под нос, ту самую дурную музыку на-на-на-нааа. Пусть плюёт, орёт, меня это не трогает.
Увесистый ком земли попал в голову, я вздрогнула, прилипчивый мотивчик в голове смолк.
— Ты сдохла что ли, сука?
Скорее ты сдохнешь, тварь…
На дно ямы что-то грохнулось. От страха я рефлекторно поджала ноги. Егор хохотнул. На самом деле, он бесился, загнал себя в ловушку, теперь мог только ртом изрыгать дерьмо. Мою любимую фигуру — фак под клеёнкой, рука изобразила автоматически. Сам себя перехитрил. Присутствие волчары неожиданно взбодрило меня. Я перестала зажимать уши, чтобы уловить оттенки ярости в ненавистном голосе. Хоть хвост себе отгрызи, а до меня не дотянешься. Тьфу-тьфу три раза через левое плечо.
— Зря я тебя пожалел!
Ох, зря, дебил…
Когда Егору надоело упражняться в словесной диарее, и он ушел, я выползла из-под клеёнки. На земле лежал тёмный, ободранный с треснутыми планками поддон из-под кирпича. Мне с барского плеча пожаловали спальное место. Воспаление лёгких у жертвы волчара не планировал, хотел продержать меня в яме, пока не взвою и не встану перед ним на колени.
Поддон я перетащила в свой обжитый угол (и в яме можно обжиться) и попыталась разместиться на нём. Поддон представлял собой прибитые планки на трёх брусках — основании, высотой примерно двадцать сантиметров, в длину он был больше метра, а в ширину меньше. Ширина порадовала, длина огорчила. Скрючиться на боку, подтянув ноги, кое-как получилось. Можно было лечь на живот, на спину, тогда ноги свисали и затекали, можно было, уперевшись головой в стену и задрав ноги, лечь поперёк.
Дождь не прекращался, я снова накрылась клеёнкой. Лежать на поддоне с поломанными планками было гораздо лучше, чем на рюкзаке, который я приспособила под голову. От голода крутило живот, сырость и холод пробирали до костей, неудобная поза заставила переворачиваться с боку на бок в попытке согреться. Настала ночь, но дождь не прекращался. Земля не успевала впитывать потоки воды, и уровень её стал неуклонно пребывать. Только когда я почувствовала, что лежу в луже, я увидела, что яма заполняется водой. Поднялась на ослабевшие ноги, сняла кроссовки, положила их в рюкзак, надела рюкзак на спину, накрылась клеёнкой.
Пусть и босыми ногами, но я стояла на деревянном поддоне. Дождь когда-нибудь закончиться, я подожду. Колени быстро ослабли, ноги дрожали. Я упёрлась пятками в расщелину между планками, чувствуя, как занозы впиваются в ступни. Смена нагрузки стала хоть каким-то облегчением. Вода прибывала, пришлось закатать штаны и джинсы — на мне были обе пары, выше колен.
Наверное, если яма наполниться до верха, я смогу выплыть. В кино такой трюк показывали не раз. Можно скинуть с себя все вещи и вместе с водой подняться наверх. В воображении. На самом деле, дико хотелось спать, есть, отключиться от происходящего хоть на несколько минут. Я смертельно устала.
 
Откуда-то из глубины моей маленькой вселенной возникли два спорщика.
Заболею. Значит, заболеешь. Умру. Значит, умрёшь. Я больше не увижу сына. Значит, не увидишь. Последнее утверждение было самым болезненным. Шок от осознания, что это мои последние часы, вытряхнул из полуобморочного состояния. Прожив большую часть сознательной жизни с самым верным спутником — страхом, я неожиданно взглянула на него словно со стороны. Ничего страшного, это дождь, ночь и одиночество. Я уже ночевала в лесу под корнями деревьев, в норе, теперь ночую в яме. Просто ещё одна не самая удачная ночь.
Дождь не прекращался ни на минуту. Первый раз я соскользнула в бездну на несколько секунд. Этого хватило, чтобы сильно испугаться и взбодриться. Потопала ногами. От движения слабость усилилась, и я опять замерла, навалившись спиной на стену ямы, опустив голову вниз. Стала считать до ста, вспомнила таблицу умножения на восемь, потому что забывала именно её, потом попробовала взять квадрат одиннадцати. Счёт отвлёк меня от ощущения безысходности. И всё-таки я не удержалась...
Бездна любила играть, и я, не заметив, вновь упала в неё.
Тонкие белые ручки обвивали шею.
— Мне приснился страшный сон, мама.
— Тише, тише. Смотри, он ушёл, я прогнала его. Я всегда буду рядом, даже когда тебе некого будет обнять.
— Не уходи, я боюсь.
— Ты очень сильный, даже когда слабый.
— Ты сильнее меня, мама.
— Мы оба сильные, сынок…. Ты описался?
— Да…
Очнулась, стоя коленями в воде.
Я хотела закричать, сорвать голос, дозваться хоть кого-нибудь, умолять о помощи. Хотела. А что потом? После полной, безоговорочной капитуляции, во что я превращусь? Сломленная, жалкая я больше никогда не поднимусь с колен. Почему-то была уверена, что муж обо всём узнает и превратит меня уже не в коврик, а в грязь под ногами.
Всё, что имелось у нас дома, было его заслугой. Чашки купил он, скатерть на стол тоже он, мебель, большие настенные часы, коляску, детский уголок — муж всегда знал лучше меня, что нам нужно, какого качества и за какую цену. Своё мнение я, конечно, могла озвучить, но если оно расходилось с генеральной линией супруга, то не принималось в расчёт. За всем этим незаметно я отдала мужу права на собственную жизнь. Он распорядился по своему усмотрению, и теперь ему подобные особи получили право издеваться надо мной. 
Не лучше ли сдохнуть, сохранив хоть каплю самоуважения, и образ любящей матери в памяти сына.
Злость придала мне сил. Тряпка! Я опять оглядываюсь на мнение мужа. Моя жизнь принадлежит мне и только мне. С трудом я встала на ноги, выпрямилась. Только бы не упасть. Утром кто-то придёт, меня вытащат из ямы. Мне показалось, что дождь начал стихать. Земля впитает воду, и можно будет скрючиться на мокрых досках поддона. 
Ближе к утру я отключилась окончательно. Разбудили злые крики волчары. Сверху посыпались мокрые комья земли, больно ударившие по спине. Я, оказывается всё-таки села на колени, согнувшись пополам.
— Эй! Тебя прямо сейчас закопать?
Иголки впились в затёкшие ноги, когда я пошевелилась и сбросила со спины клеёнку. Чтобы не заорать от боли, прикусила кулак.
— Жрать хочешь?
В злобном голосе Егора послышалось мстительное наслаждение от увиденной картины.
— Попроси, как следует.
Пережидая боль в ногах, я молча раскачивалась, сидя на поддоне. Сегодня я не чувствовала злой радости от выкриков Егора. После страшной ночи ослабела настолько, что не могла поднять голову и посмотреть на него.
— Вижу, уже оголилась. Молодец.
Ядовитые слова не доходили до сердца. Егор бесился, тянул свои лапы ко мне, наизнанку выворачивался, а не получал. Давай ори до хрипоты, унижай, издевайся, но я ничего не скажу. Посмотрим, кто кого. Всё-таки я заплакала, вспомнив ужасную ночь. Меня трясло в беззвучных рыданиях, мокрая одежда липла к телу, болело всё тело — от кончиков пальцев на ногах до кончиков волос.