Ведьмин жребий (СИ)

Шайна приподнялась на руках, направила в голову Алии-Аллор поток силы, намереваясь сделать проникновение как можно более мучительным. Старуха едва заметно шевельнулась, с достоинством приняв удар. Стены камеры обволокло туманом, и они растворились, уступая место цветущей долине в устье широкой реки. Лето сменялось осенью и зимой, Шайна летела сквозь время, становилась все меньше, превратившись сначала в зародыш в чреве матери, а затем и в мимолетную, неясную мысль. Это случилось сто лет назад, когда Алия-Аллор была молодой девушкой, а бабушка Шайны еще даже не появилась на свет. Дай мне сил, дай терпения и надежды, шепотом умоляла жрица, преклонив колени перед алтарем. Венценосная Богиня равнодушно взирала на нее с алтаря, и Ноа возвращалась домой с теми же пустотой и отчаянием, которые приносила в храм. Дай мне хоть что-нибудь, шептала она, спускаясь по холму к маленькому, начисто выбеленному домику с низкой изгородью. Для них двоих он был достаточно большим.
Встретившись взглядом с его ясными, но невидящими глазами, Ноа поспешно стерла одинокую слезу, скатившуюся по щеке. Улыбнулась, пусть он не мог этого видеть, прижалась к его груди. Он растерянно погладил ее по волосам. Его серо-голубые глаза никогда не видели солнца, не любовались оранжевым пламенем заката и желтым, колеблющимся огоньком свечи. Он говорил, что смутно различает вспышки света, как белые мигающие пятна среди царства вечного мрака. Этого было недостаточно. Пусть ценой своей жизни, Ноа хотела дать ему возможность познать мир — яркий, настоящий, до краев наполненный цветом. Ее чувства выходили за рамки сестринской любви, но она не смела признаться ему в этом — ему, слепому с рождения, никогда не видевшему ее лица. По ночам она тихо всхлипывала, зарываясь в подушку. Он думал, что ее горе вызвано трудностями повседневной жизни, ведь он, незрячий, был ни на что не годен, и Ноа приходилось заботиться о них обоих. Он приходил к сестре в постель и обнимал ее, стирая губами слезы, пока она не засыпала.
В один день Королева-Колдунья, безразличная к чужим страданиям, наконец обратила на Ноа внимание. Изображение шевельнулось, и на прозрачной ладони Богиня протянула своей жрице горстку голубоватой искрящейся пыли. Ноа, сложив губы трубочкой, подула на руку: пыль мерцающим облаком поднялась в воздух, окружила тело жрицы волшебным ореолом и осела на коже, впитавшись в нее, словно мазь или пот.
Плотная черная пелена в тот же миг упала с его глаз. Он выбежал во двор, улыбаясь, простер руки к солнцу, омывшему его золотым светом, спустился к дороге. Он влюбился в первое лицо, которое увидел в своей жизни, и это лицо не принадлежало Ноа. В самом деле, разве мог он, не таясь, любить родную сестру? Связать с ней свою жизнь, нарушив человеческий закон? Так решила Ноа, застав дома незнакомку. Рыженькая и веснушчатая, с длинными передними зубами, избранница брата счастливо улыбалась ей во весь рот. Субтильный юноша с нежной белой кожей и девичьими чертами лица достался не той, которая с радостью отдала бы за него все, что имела. Сердце Ноа разрывалось от боли, когда она, сославшись на дела, выбежала на улицу. Ей хотелось утопиться в реке, кинуться вниз с обрыва или повеситься на сосновом суку — все лучше, чем и дальше влачить эту жалкую жизнь, которая была ей теперь не нужна. Богиня сыграла с ней злую шутку. Лучше бы ты остался слепым, подумала Ноа, и эта мысль показалась ей ужасающей. Лучше бы ты… умер.
Шайна подалась назад, ударившись затылком об спинку кресла. Она задыхалась от боли, слезы ручьями лились из глаз, под носом было мокро. Алия-Аллор смотрела на девочку, внешне оставаясь спокойной.
— Ты должна была убить ее, — вытирая нос рукавом, сказала Шайна. — Убить и взять то, что принадлежало тебе по праву. Любым способом, любой ценой.
Старуха улыбнулась и покачала головой.
— И забрать счастье у моего брата? Нет. — Алия-Аллор помедлила, ожидая, пока Шайна успокоится. — Я виновна, госпожа обвинительница? Ответь и отпусти меня. Этот допрос доставляет мне меньше удовольствия, чем может показаться. Кстати, — добавила она, — откуда ты знаешь, что позже экзалторы не возьмутся за тебя?
 
— Я справлюсь, — гордо молвила Шайна. Выпрямилась в кресле. — Можешь идти.
Алия-Аллор отвесила ей шутливый поклон. Дверь открылась, экзалторы заглянули в комнату, удостоверились, что старой Вираго не нужна помощь, и не стали входить.
Спустя пять минут в камеру ввели Сканлу-Кай. Шайна коротко вздохнула. День абсолютной власти подходил к концу, ведь, покончив с заданием, ей придется вернуть маску. В груди шевельнулось беспокойство: не была ли она слишком груба со своими сестрами? Не захотят ли они впоследствии ей отомстить?
— Ты последняя, Сканла-Кай, — сказала Шайна. — Можешь не становиться на колени, эти игры меня уже утомили. Просто подойди.
Ведьма послушно шагнула вперед.
— Сними это дурацкую маску. Дай мне увидеть твое лицо.
— Здесь темно, — мягко произнесла Сканла-Кай, и ее голос показался Шайне очень знакомым. — Ты все равно ничего не увидишь.
— Я сижу здесь уже несколько часов, — возразила девочка, — и мои глаза давно привыкли к темноте. Неужели ты настолько безобразна?
— Напротив, — сказала Сканла-Кай. — Я само совершенство.
Она отбросила капюшон на плечи, сняла маску, развязала платок. Шайна напрягла зрение. Сканла-Кай зачем-то принялась стягивать сапоги, а, освободившись от них, стала на фут ниже. Среди Вираго была лишь одна карлица.
— Ты смеешься надо мной, — пробормотала Шайна.
— И да, и нет. — Лайя-Элейна приблизилась к креслу, сжала руку девочки в своей ладони, перешла на шепот. — Это я. Сканла не обладает способностью изменять облик, но даже так, хрустальная маска позволяет видеть сквозь обман.
Их всех обвели вокруг пальца — и экзалторов, и ведьм, и некоторых Вираго. Шайна не почувствовала раздражения, наоборот, она восхитилась мудростью своей наставницы, пусть не знала, ради чего Лайя-Элейна затеяла игру в переодевания.
— Твоя рука? — осведомилась девочка.
— Пустышка. Рука куклы. Послушай, ты не должна говорить об этом никому. О том, что мы со Сканлой поменялись. Кайн думает, что она — это я, да и в Гильдии меня принимают за беглянку. Когда придет время, мы сорвем покровы. Но не сейчас.
Шайна долго молчала.
— Тогда оденься, — наконец произнесла она. — Вдруг экзалторы захотят проверить, как идут дела.
Шайна не стала бы колебаться, вторгаясь в мысли Сканлы-Кай, но ей не хотелось сканировать прежнюю наставницу. Лайя-Элейна научила ее тому, чему не научила мать, больная тетка и ровесники Айри, — состраданию. Низкорослая ведьма с деформированной правой рукой неторопливо скрылась под чужой личиной, натянув сапоги и плащ. Затем она снова обратилась к Шайне.
— Тебе ведь поручили это сделать, так? Шагни внутрь меня.
— Я не посмею, — хрипло промолвила Шайна.
— Загляни, — голос Лайи-Элейны звучал повелительно. — Я настаиваю.
Повинуясь приказу, Шайна простерла невидимые пальцы к ее голове, теплым дуновением воздуха погладила виски и вошла в разум Лайи через темечко — ту часть головы, что остается мягкой на протяжении двух месяцев после рождения. Проникновение было едва ощутимым. Лайя-Элейна ласково направила ее мысль в нужное русло, подвела к двери, которую следовало открыть. Она оказалась в зале Совета, и ульцескоры разглядывали ее с тем привычным неодобрением, которым зачастую потчевали ведьм. Лайя-Элейна украдкой обменялась улыбками с темноглазым мастером — Синнет непременно поддержал бы ее, если бы не являлся единственным из Совета, кому эта мысль вообще пришла в голову. 'Мы не станем избавляться от экзалторов только потому, что этого хочет одна из Вираго, — голос Анцеля был холоден и безжалостен, а его решение — окончательным. — У кого есть возражения?' Остальные молчали. 'Что ж, — произнесла Лайя-Элейна, — мы не раз превращали нелюдей в людей. Вы отказываетесь от нашей помощи, предпочитаете уничтожать тех, кто сделал один неверный шаг. А ведь Богиня покровительствует всем ведьмам, и темное искусство…' Ей не дали договорить. Анцель поднял руку ладонью вверх, принудив ее к молчанию.