Барочные жемчужины Новороссии (СИ)
Я рассмеялся. Перестал изображать «сосок» горы-сиськи и рванул что есть мочи вниз. Достигнув подошвы, я бросился по руслу высохшего за лето ручья обратно на дорогу. Выскочил, обогнув гору. Подбежал к лошадям. Караимы карабкались наверх, не ведая, что творится за их спиной, и уже приближались к вершине. Я стал распутывать веревки, удерживающие лошадей. Мою они даже не удосужились стреножить — просто привязали к седлу ее повод.
Теперь мой черед поиграть. Зажал в руке поводья караимских лошадок. Оседлал Боливара.
— Э-ге-гей! — закричал весело. — Олухи, вы никого не потеряли⁈
Мои преследователи замерли в двух шагах от вершины. Развернулись. Застыли с открытыми ртами. Один плюхнулся на землю, второй закричал по-татарски, но я его понял:
— За конокрадство бьют кнутом!
— Вы дурачки⁈
— Как ты догадался про брата⁈ — замахал руками стоявший на ногах.
«По-моему, ты от брата недалеко ушел», — хмыкнул я про себя. Чистая комедия!
— Сдам лошадей в караул греков, — закричал я в ответ.
Реакция на мое предложение последовала неожиданная. Оба повалились на колени и в мольбе протянули мне руки:
— Только не арнаутам, добрый господин! Пощади!
— Тогда могу у цыган отставить! — крикнул, но сразу понял, что это плохая идея.
— Мы бедные пастухи, господин. Нам без лошади нельзя!
— Так что вы хотите?
— На въезде в Бахчисарай — конюшня Кривого Джемиля!
— Черт с вами! Если доберусь без приключений, оставлю у Кривого татарина! Мне еще до Ялты добираться!
Нам всем троим осталось лишь надеяться, что у Боливара не было своих планов.
— Великий господин! Зачем же тебе в Бахчисарай? Ялта — за тем хребтом! — он ткнул в сторону гряды гор, к которой мы за время погони приблизились. — Завтра будешь на месте.
Я задумался. Планировал сегодня заночевать в Бахчисарае. Потом утром отправиться в Балаклаву. Еще через день сесть на дилижанс до Ялты и еще раз испытать на своей шкуре все прелести местного аналога ралли «Париж — Дакар». Выходит, путь через горы — один день экономии. И тренировку никто не отменял. Наоборот, перейти горы на лошадях — можно сказать, практика, приближенная к боевой. В Черкесии дорог с каменными одеждами не будет.
— Где же я заночую в горах? И как перейду их без проводника?
— К вечеру великий господин доберется до аула Бююк-Узенбач. Там можно и поесть, и переночевать, и взять проводника до морского берега. А до аула я провожу!
Ага, так я тебе и поверил! Сперва гонялись за мной, теперь в проводники набиваетесь⁈
Видя мои сомнения, взявший на себя переговоры караим закричал:
— Великий господин! Я пешком пойду! Брата здесь оставим, только я, с вашего разрешения, ему скажу, чтобы домой шел. Он послушный, как теленок. Что ему скажешь, то и сделает. Я во всем виноват! Ох, как будет меня ругать наш гамах! А Ефрем и вовсе прибьет! Караимы честно ведут дела, это все знают! А я всех подвел! Теперь пороть будут! — он упал на склон и стал бить себя по голове.
— Эй, эй! Хорош! Проводишь до аула, дам тебе серебряную полтину!
— О, щедрый, великий господин! Я, Шеломо, буду служить тебе верно! Клянусь! — он вскочил на ноги, быстро поставил задачу брату и начал спускаться, стараясь близко ко мне не приближаться.
Мы тронулись в поход. Караим бежал впереди. Я неспешно ехал на Боливаре, ведя в поводу мои трофеи о восьми копытах. Тропа петляла между поросших мхом камней. Мы миновали гряду утесов, похожих на крепостные стены, и стали спускаться в долину, покрытую лугами, орошаемую речкой и ручьями. Спуск был настолько крут, что Шеломо подбежал ко мне, схватил лошадь под уздцы. Я не успел ни закричать на него, ни поблагодарить. Лошадь присела и стала сползать вниз на своем крупе, как ребенок, катящийся со снежной горки.
Миновали луга, двигаясь вдоль берега реки, затем лощину, покрытую маленькими холмиками из сланца и глины. Были бы с нами обычные лошади, они бы переломали себе ноги. Но крымские малютки шагали по этому опасному бездорожью, как по шоссе.
— Далеко до аула? — обеспокоенно спросил я Шеломо: солнце уже было готово вот-вот спрятаться за горизонт, а мы вступили на почти непроходимую тропу, изрытую рытвинами от пересохших ручьев. В темноте здесь станет очень опасно.
— Еще час. Как виноградники и сады начнутся, считайте, мы на месте.
Шеломо не подвел. До наступления полной темноты мы были в ауле.
Бююк-Узенбач оказался большой деревней, где нас приняли очень ласково. Проводили в общественную кофейню, украшенную коврами. Устроили на подушках, предложили кофе. Татары набились в помещение и с любопытством нас расспрашивали обо всем на свете. Но понять их было очень трудно: гортанные звуки, которые они издавали, сильно искажали турецкие слова. Я лишь понял, что аул славился своими повозками, которые изготавливались на продажу.
Наутро Шеломо вызвался стать моим проводником, позвав в помощь лишь одного татарина. В нашем распоряжении были две неутомленные лошади, потому менять их смысла не было. Моего Боливара освободили от моей тушки. Он весело трусил за нами, пока мы выезжали из аула.
Перед нами был высокий подъем, густо поросший лесом. Сквозь него вели петляющие узкие козьи тропы, порою настолько крутые, что приходилось идти на своих двоих и тащить лошадь за собой. Дул сильный северный ветер, деревья качались, гнулись, но не ломались.
Измученные, мы выбрались на плато, на котором весело журчал ручеек с кристально чистой водой. Ветер свистел в ушах. Внизу перед нами раскинулась яркая панорама Ялтинской голубой бухты с белыми парусами. Но радости я не испытывал. Почти километр густо заросшего сосновым лесом спуска — такого крутого, что сердце замирало — не мог не вызвать у меня вопрос: как мы все это преодолеем?
[1] Ногайская или крымская горная порода лошадей сегодня на сегодняшний день утеряна. Это были на удивление выносливые лошади, с очень сильными ногами, высотой в холке не более 1.2–1.3 м.
[2] Наряд ювелира взят из описания костюма Симхи Бобовича, принимавшего императора Николая I. Зеленый цвет был категорически запрещен у турок и других мусульман. Яркие краски — у евреев. Вот и пойди, пойми, кем были караимы.
[3] Вероятно, Коста услышал качучу, модный в то время танец родом из Испании. В 1836 году его уже знала вся Европа. Или мотивы крымских цыган удивительно переплетались с музыкой цыган Пиренеев. Этот казус отметили в своих воспоминаниях путешественники, побывавшие в Чуфут-Кале в 1830−1840-х гг.
Глава 22
Из турок в греки
Тропа вниз напоминала опрокинутый набок след молнии в виде узкой борозды. Мы двигались почти параллельно плато, которое раскинулось на вершине гряды, по причудливому горному серпантину. Пробирались практически через чащу, рискуя переломать ноги о корни и борясь с густым кустарником-яйцерезкой. То справа, то слева встречались бездонные обрывы. Сосны, похожие на итальянские пинии, выступали скорее заграждением, чем препятствием, но протискиваться между смолистыми стволами — врагу не пожелаешь. За несколько часов спуска мы преодолели хорошо если треть пути.
Остановились на поросшей мхом ровной площадке. Передохнули. Двинулись дальше.
Теперь нам предстоял спуск по совершенно круглым горам, лишенным и подобия тропы. Лошади шли осторожно, сами выбирая направление. Их не пугало, что склон падал почти отвесно вниз. Даже не вздрагивали, когда из-под копыт срывался камень, устремлявшийся вниз, увлекая другие.
Я уже ни на что не реагировал, совершенно не чувствуя тела. Запредельные для меня нагрузки уже сказывались. Словно в полусне, вдруг понял, что прямо под нами — будущий хутор Марии.
— Нам туда! — хрипло закричал, указывая рукой.
«Если я сейчас едва живой, что же со мной будет в Черкесии?» — с ужасом подумал я.
Через час мы были на месте.
К моему удивлению, на хуторе было людно. Одна солдатская команда весело разгружала арбы со стройматериалами. Другая разбирала провалившуюся крышу большого дома у скалы. Меня громко приветствовали. Я лишь вяло помахал рукой, прошел на бывшую конюшню. Сгрёб остатки сена в угол и без сил завалился спать, не думая о копошащихся рядом мышах. Даже не вывесил красную табличку «Не беспокоить!».