Барочные жемчужины Новороссии (СИ)
— Где уж нам, дуракам, чай пить!
— Хватит болтать и веселиться, Коста! Дерись!
У нас со Спенсером было одно кажущееся преимущество перед толпой: мы были трезвы, в отличие от этой пьяной ватаги. «Кажущееся», потому что, если пьяный, считай, что под наркозом. Не так чувствует боль. Чтобы такого вырубить, нужно постараться. Пьяному все по фигу. Прет и прет. Но силы у него кончаются быстрее. И встает он не так быстро. И с координацией — беда. Зато злости, жестокости и дури — выше крыши! Ничего не соображает! Ничего не рассчитывает: ни силу удара, ни последствия. Убьет — глазом не моргнет! И даже не поймет, как это у него получилось!
Я дрался, уже нанося удары без разбора. Сейчас было не до этикета. Не марлезонский балет. Некогда разбираться, кто свой, кто чужой. Так что, извиняясь про себя, лупил и русских моряков. Прояви я секундную слабость, останови руку в полете в надежде, что и летящая мне в лицо рука тоже остановится, потому что «братишка, я свой, я русский»… тем более, грек в компании с англичанином… может случиться самое страшное в таких драках. Нет, не то, что тебе втащат по морде. В такой катавасии — это неизбежно. Хочешь не хочешь, а пару-тройку своих лещей отхватишь. Да, если даже и с десяток! Не страшно. Неприятно? Да, но в порядке вещей! Я вон уже раза четыре крякнул от пропущенных ударов. Страшно, если ты упадешь при этом. Вот тут, практически, — хана! Счастье, если успеешь быстро вскочить обратно на ноги. Если нет: добьют, затопчут!
— Право европейских правительств вмешиваться в дело народов для установления равновесия силы давно признанно, — Спенсер тут же продемонстрировал это право, уложив метким ударом какого-то моряка. — Но Россия хитра и вероломна…
В данную минуту вероломство попытался проявить все тот же турок с доской, которого я пинал ногами и от которого мы удалились на десяток метров. Он метнул ее, целя мне в поясницу. Доска пролетела мимо, «облагодетельствовав», судя по громкому стону, какого-то несчастного.
— Московия подрывает любой престол, до которого может дотянуться, либо путем дипломатической интриги, либо подкупом, — продолжил англичанин, не сморгнув глазом и раздавая оплеухи направо и налево. — Год за годом она захватывает новые территории и дает новые гарантии своего воздержания. И тут же о них забывает, когда предоставляется удобная возможность для выполнения давно взлелеянного замысла расширения ее территории.
Я не грежу? Я, действительно, это слышу? Разве нельзя сказать то же самое о Великобритании, чья железная поступь слышна из каждого уголка мира? Я почувствовал, что моя растущая симпатия к Спенсеру дала серьезную трещину, несмотря на нашу битву спиной к спине. Что за дьявольская манера прикрывать собственное бесстыдство чужими грехами, возведенными в Абсолют? Но как же забывчив мир! Кто в моем старом настоящем помнил о беспределе, что творили веками англичане? Совсем немного прошло времени с позорного нападения на Югославию, но кто, кроме русских и сербов…
Размышления мои были прерваны «весомо, грубо, зримо». От пропущенного удара я улетел под ноги толпе зевак. Мы почти выбрались, почти успели. Почти… Не лучший момент мы выбрали для политических дискуссий. И уж точно, совсем не подходящий момент вспоминать былое и как англичанка гадила всему миру, отвлекаясь от драки.
Поднимаясь на ноги, обнаружил, что уже собралась приличная толпа зрителей. В основном абхазцы. Стояли в сторонке. Тыкали в нас руками, как в зверей из зоопарка. Наверное, сравнивали с обезьянами. Из-за Сухумского питомника будущего пришло в голову такое предположение.
Особенно старался один. Стоял в полушаге впереди всех. Громко комментировал. Гордо выпятив грудь и поглаживая свой кинжал, явно определял всех дерущихся как недочеловеков, мусор и дерьмо.
Тут он перехватил мой взгляд!
Не было печали. Вот чего мне не хватало⁈ И так под руками и ногами толпа «терпил»: бей не хочу. Нет же! Надо было еще одного «приобщить»! Но, как же меня разозлил этот паршивец! Тем, что смотрит на меня таким взглядом, будто назначил именно меня обезьяной…Я не выдержал и отчетливо-недвусмысленно послал его подальше, присовокупив еще пару эпитетов покраше. Он, конечно, не мог понять, что я выкрикнул. Но этого и не требовалось. Все было и так понятно. Абхазец выхватил кинжал и попытался броситься в мою сторону. Соплеменники его схватили, не давая нанести роковой удар.
Трудно представить, как бы все это могло закончиться. Хотя, что ж тут трудного? Даже справься я с ним, тут же «вписались» бы его друзья. Пиши пропало!
…Из ворот крепости выбежала команда солдат во главе с офицером. Уже на бегу прапорщик выкрикнул, требуя разойтись. На драчунов крики не подействовали. А вот зрители — оглянулись. Седой солдат, не останавливаясь, поднял ружье и выстрелил, целя в моего противника. Один из зрителей-абхазцев упал. Замертво или нет — не поймешь. Выстрел подействовал на всех без исключения. Все драчуны перестали махаться, повалились на землю, зрители разбежались. Абхазец, жаждавший моей крови, упал недалеко от меня. И сейчас смотрел, не мигая. Я взгляда не отводил.
— Запомни, — вдруг прошипел он. — меня зовут Ахра. Еще раз встречу, вырву твой поганый язык! А потом прирежу!
После этого на карачках быстро скользнул в боковую улочку.
Я выдохнул, посылая свою благодарность русскому солдату. Подумал, что в моем будущем обязательно разразились бы криками о негуманных методах. А здесь ребята уже насмотрелись. Знают, что увещеваниями не поможешь. Никаких тебе последних предупреждений или «демократизаторов». Если не остановишь вовремя вооруженную толпу, выносить ногами вперед придется гораздо больше людей. То есть, трупов.
— Опять ты меня удивил! –раздался сбоку голос Спенсера.
— Чем на это раз? — я недоумевал.
— Действительно, рука должна защищать подбородок. Так и безопаснее, и эффективнее. Хм… Ты цел?
— Более-менее.
— И я… Ладно, хватит валяться! Пойдем! И отряхнись, приведи себя в порядок! Нам бы не помешало умыться, чтобы не шокировать пассажиров «боевым» видом! — Эдмонд рассмеялся, потирая ссадину на скуле. — Да, уж! Размялись! И знаешь, что удивительно?
— Знаю! — я улыбнулся. — Тебе понравилось!
— Да! — Спенсер сейчас был похож на ребёнка, заполучившего вожделенную игрушку. — Судя по твоей улыбке, тебе тоже?
Я пожал плечами.
«Драка-то, может, и понравилась. Но не твои речи, инглез!»
Мы вернулись на корабль. Он убежал в библиотеку писать свои отчеты. Я уселся на палубе в раздумьях, не обращая внимания на суету на палубе. Корабль готовился к отплытию в Редут-Кале.
Я понимал две очевидные вещи.
Во-первых, я попал на Кавказ в момент, когда война здесь, до того тлевшая, запылала не по-детски. Что в Западной, что в Восточной Черкесии она набирала обороты. Кровь уже лилась рекой. Карательные экспедиции русских вглубь внутренних районов, стиравшие аулы с лица земли, изоляция черкесов от всего мира и их беспощадные атаки русской береговой линии, уносящие сотни жизней с обеих сторон — все это вызывало у меня гнев и неприятие. Я не мог не считать борьбу горцев справедливой. Они защищают свою землю, свой уклад жизни, свою свободу, в конце концов. В чем преобразующая роль России? Быть может, через много лет так случится. Но сейчас в Петербурге явно сидят безумцы, если избрали столь дикий способ вернуть народы Кавказа в лоно европейской цивилизации. Но помешать этому у меня нет ни сил, ни возможностей.
Во-вторых, они, эти народы, стали разменной монетой в борьбе России, Англии и Турции. Россию и Турцию еще можно понять. Как-никак Черкесия — их сосед. Происходящее здесь не может не влиять на пограничную жизнь обеих Империй. Но англичанам тут делать нечего. Их планам нужно мешать изо всех моих скромных сил.
Мой выбор сделан. Эдмонд, быть может, мы уже близкие товарищи. Быть может, в будущем мы станем еще ближе и будем прикрывать друг другу спину. Но никогда нам не встать по одну сторону баррикад!
… Около шести вечера прибыли на рейд Редут-Кале. До берега было около пяти миль. Порт был крайне невыгодно расположен: открытое место, дурной грунт и сильное течение впадающей в море реки Хоби. Я снова попал в Грузию!