Барочные жемчужины Новороссии (СИ)

[3] Сушеный черный мелкий виноград без косточек, одна из важнейших статей греческого экспорта в РИ в XIX — начале XX вв.
  
Глава 6
 
Фланер и подкаблучник
 
Бросились во двор.
Пока бежали, в голове проносились не самые приятные картинки: племянник весь в крови, лежит на грязной земле, не двигаясь, с разбитой головой.
«Чертова Одесса! — пронеслось ко всему прочему. — Никак не хочет нас принять!» Все это усугублялось непрерывными восклицаниями сестры, вперемешку с её уже громким плачем.
  
Увиденное меня сразу успокоило. Нет, обязательная для такого рода сцен — можно сказать, классическая триада — присутствовала налицо: Янис был весь изгваздан в пыли, рубаха порвана, из носа течет кровь. Но! Он не валялся в этот момент на земле. Как раз схватил лежавший тут же небольшой камень и швырнул его вслед убегавшей ватаге из четырех шкетов его же возраста, давшей деру при виде взрослых.
— Сучи дети! — заорал он на русском вдогонку брошенному камню.
Я остановился, сложился пополам. Сестра не обратила внимания, бега не замедлила. А вот Адаша с тревогой оглянулась. Я успокоил её взмахом руки. Побежала дальше.
«Ах, 'Кузьмич», «Кузьмич»! — я изо всех сил сдерживал себя, чтобы не рассмеяться в голос. — Значит, камень, ножницы, бумага, небо, облака — белогривые лошадки… Не доглядели мы, не доглядели. Хотя, «Кузьмич» вряд ли мог Яниса научить такому. Просто пацан случайно подслушал и запомнил про «сучьих детей».
Я выпрямился и уже спокойным шагом подошел к «полю Куликову».
Сестра уже не плакала. И сейчас, наблюдая за ней, я не мог сдержать улыбки. Все мамы одинаковы. Сколько раз я сам наблюдал такую же реакцию моей мамы, когда возвращался домой в таком же виде, как Янис в данную минуту.
Сестра вертела сыночка во все стороны, допытываясь, все ли кости целы; потом с криками «мальчик мой» прижимала к себе и целовала; потом неожиданно отставляла его и начинала ругать за то, что полез в драку; потом — опять поцелуи; потом — проклятия в сторону шпаны, обидевшей её мальчика. В моем детстве иногда мама еще и подбавляла мне пару-тройку раз по заднице, чтобы я крепче усвоил урок и не лез, куда не нужно, или не связывался, с кем не нужно. Сестра сейчас удержалась — вот и вся разница!
— Пойдем в дом. Неудобно. Вон, уже люди смотрят! — я наклонился к Марии.
На сестру этот довод подействовал. Она, наконец, оторвалась от Яниса, поднялась, взяла его за руку. Пошли в дом.
— Адаша! Его помыть бы надо! — попросил я нашу новую хозяйку.
— Вы идите к себе! — Адаша сразу согласилась, словно была виноватой. — Я сейчас принесу и тазики, и воды.
— Из-за чего подрались? — спросил племянника.
— Грязным турком назвали! — доложил Янис, не то гордясь, не то переживая.
— Как ты это понял? — удивилась сестра.
— Один из них говорил по-нашему.
— По-турецки?
Янис кивнул в ответ.
В общем, все было понятно. Четверо пацанов, греки. Увидели незнакомца. Стали выяснять. Удивились имени. Янис сказал, кто папа, но сам сказал, что грек. Ему в ответ: какой же ты грек, если по-гречески — ни-бе, ни-ме⁈ Ты — грязный турчонок! Тут и понеслось.
— Больно было? — поинтересовался я.
— Нет!
— Сам успел кому-нибудь врезать?
— Брат! — сестра не удержалась, считая, что я веду абсолютно непедагогичную беседу.
— Да! — Янису нравилось. — Этому, который назвал!
— Молодец! — я потрепал племянника по макушке.
— Чему ты его учишь? — сестра все равно не могла смириться с моими методами воспитания…
— Пойду Адаше помогу! — я решил избежать ненужных пререканий.
…Когда мы с нашей маленькой хозяйкой поднялись в комнату, Янис уже стоял голый. Поставили его в тазик. Сестра и Адаша начали его умывать. Я сидел в сторонке.
— Вот что ты так улыбаешься⁈ — все-таки сестра никак не могла угомониться. Чтобы Янис не до конца понял, о чем дискуссия, говорила на греческом. — Твоего племянника чуть не убили, а ты улыбаешься!
Мамы, мамы… Чуть не убили!
— Я улыбаюсь, потому что горжусь своим племянником, сестра!
— Ты гордишься тем, что он дерется?
— Да, представь себе! — я чуть повысил голос, чтобы немного охладить пыл сестры и заставить её прислушаться к голосу разума. — Мария! А ты как себе все представляешь⁈
Мария даже перестала лить воду, пока не понимая, к чему я клоню.
— Ты думаешь, что он всю жизнь будет рядом с тобой? Всегда будет держаться за твою руку или за юбку? И ты всю жизнь собираешься заслонять его от любого дуновения ветерка?
Сестра приходила в себя. Я перешел на турецкий, чтобы и Янис услышал, что я скажу.
— Он — мальчик! Он будет каждый день выбегать на улицу поиграть. И, поверь мне, еще не раз и не два будет драться со сверстниками и приходить к тебе с разбитым носом. Это — неизбежно. Такова обычная жизнь любого нормального мальчишки! Через сто лет будет так! Через двести, через пятьсот! Так почему я не должен радоваться тому, что мой племянник не струсил, не побежал с плачем к тебе, не укрылся за твоей юбкой, а дрался⁈ Дал отпор! Почему я не должен радоваться тому, что растет мужчина, который, когда вырастет, спрячет тебя за своей спиной и прибьёт каждого, кто посмеет поднять на тебя руку!
После такой речи не могла не установиться мертвая тишина.
По взгляду сестры было понятно, что она признала, что я прав.
Папа! Папа вышел во двор с кинжалом, не задумываясь, чем это ему грозит. Сама — тому свидетель! Но не стану бить крупным калибром. Сама все понимает!
Выслушав меня, эта глупыня перевела взгляд на Яниса, который стоял в тазике и все еще пытался осмыслить до конца, что я сказал.
Сестра обняла мокрого нахохлившегося Яниса.
— Мой герой! — прошептала, роняя слезинку.
Напряжение схлынуло. Все расслабились, заулыбались.
— Конечно, герой! — подхватила Адаша.
— Герой заслужил мороженого! — решил я. — Янис! Хочешь мороженого?
— А что это? — Янис за ответом обратился к маме.
Но и Мария не имела представления, о чем идет речь. Теперь они оба вопросительно посмотрели на меня.
— Самая вкусная вещь на свете! — я держал интригу.
— Конечно, хочу! — Янис поверил на слово.
— Адаша! В Одессе есть мороженое для героев? Джелати? — уточнил я, поворачиваясь к нашей хозяйке.
— Вот ты спросил! — фыркнула она в своей манере, оскорбившись. — Конечно, есть! Еще Де Рибас выписал мороженщика из Италии. Ступайте к Памятнику. В театре или в кофейне отеля «Петербург» найдете!
Под «памятником», как я понял, она имела в виду статую Дюка. Я сцапал одевшегося племянника за руку и решительно направился на Бульвары или, говоря на местном слэнге, на Променад.
Сестре пришлось прибавить ходу, чтобы не отстать. Адаша стояла в дверях. Смотрела вслед. Махнула рукой.
Сестра нагнала нас, пристроилась рядом и тут же принялась дергать меня за рукав. Я отреагировал, посмотрел на неё. Вид у неё был заговорщицкий.
— Что? — недоумевал я.
— Ты почему Адонию с нами не позвал? — с видом бывалого подпольщика зашептала. — Она ждала. Видела я, как она на тебя смотрела.
Я рассмеялся — как мне все это было знакомо! Сестричка, как все греческие женщины, включила режим свахи. Что бы с этим миром не случилось, а греческие мамы и сестры не могут спокойно жить, пока не пристроят своих сыновей и братьев. Львиная доля их жизни уходит на поиск «хорошей девушки из хорошей семьи». Разрабатываются тайные операции по сведению одиноких! И вот уже ни о чем не подозревающие парень и девушка «случайно» сталкиваются, или «хорошую девушку из хорошей семьи» посылают за солью к соседке за тридевять земель!
  
— Вот, что ты смеёшься⁈ Такая девушка! Такая девушка! — тут она призвала в союзники Яниса. — Скажи, мой мальчик, какая Адония хорошая девушка!
— Да, — племянник почувствовал, что сейчас от него требуется только утвердительный ответ, а любой другой — отрицательный, или выражающий сомнения — вызовет страшное недовольство.