Один под парусами вокруг света (с иллюстрациями)

 
Один под парусами вокруг света
 
ГЛАВА 1
Происхождение и склонности. Ранняя привязанность к морю. Капитан судна «Морзерн Лайт». Гибель «Аквиднека». Возвращение из Бразилии на «Либердаде». Как мне подарили «судно». Перестройка «Спрея». Загадка с конопачением и сомнения в целесообразности затрат. Спуск «Спрея» на воду
На прекрасном побережье полуострова Новой Шотландии есть горная гряда Норт, обращенная одним склоном к заливу Фанди, а другим к плодородной долине Аннаполиса. На северных склонах гряды растет отличный канадский корабельный лес, из которого построено немало самых различных судов.
Дюжие и отважные обитатели побережья были всегда готовы оспаривать первенство в мировой торговле, и ничего нельзя было возразить против капитана торгового судна, в документах которого указывалось, что он родился в Новой Шотландии.
Я родился в самом холодном месте этой холодной горной гряды в холодный день 20 февраля и являюсь гражданином Соединенных Штатов — вернее, натурализовавшимся американцем, так как уроженцы Новой Шотландии не считаются подлинными янки. Мои предки как по отцовской, так и по материнской линии — моряки. А если кто-либо из Слокамов не был мореплавателем, то он по крайней мере строил модели кораблей и замышлял далекие путешествия. Мой отец принадлежал к числу людей, которые, попав после кораблекрушения на необитаемый остров, сумели бы вернуться домой, если бы имели в кармане только складной нож и нашли бы подходящее бревно. Отец знал толк в кораблях, хотя в силу случая его якорной стоянкой стал старый глинобитный фермерский дом. Отец никогда не пугался шторма на море, как никогда не плелся позади на полевых работах или на старомодной фермерской гулянке.
О себе скажу, что море покорило меня сразу, и в восемь лет я вместе с другими мальчишками плавал по заливу, постоянно рискуя утонуть. Став подростком, я занял важный пост кока на рыболовецкой шхуне. Правда, место на камбузе я занимал недолго, так как экипаж шхуны взбунтовался, попробовав поданные на стол образцы моего творчества, и меня вышвырнули прежде, чем я проявил блистательные способности художника кулинарного дела. Следующий шаг к заветной цели я сделал в качестве матроса на отлично оснащенном паруснике, ходившем в дальнее плавание. Так постепенно я продвигался от палубы к капитанскому мостику.
Лучшим судном, которым мне пришлось командовать и совладельцем которого я стал, был великолепный парусник «Норзерн Лайт». Я имел право им гордиться, так как в те времена — в восьмидесятые годы — это было лучшее американское парусное судно. После него я плавал на собственном маленьком барке «Аквиднеке», который, на мой взгляд, был едва ли не совершенством по качеству постройки и, если только дул ветер, оставлял позади даже пароходы. На протяжении почти двадцати лет я командовал этим барком и покинул его палубу лишь после кораблекрушения у берегов Бразилии. Вместе с моей семьей я без особых приключений вернулся в Нью-Йорк на деревянном суденышке, называвшемся «Либердаде».
Все мои плавания на грузовых и торговых судах были дальними, и пути мои лежали в Китай, Австралию, Японию, на Молуккские острова. Мне было не по душе, когда причальные канаты находились на берегу, а жизнь на суше и ее обычаи постепенно становились мне чуждыми.
И когда в конце концов дела грузовых парусников пришли в упадок и надо было попрощаться с морем, что мне — старому моряку — оставалось делать? Я был рожден под бризом и, пренебрегая всеми радостями жизни, изучил море, как, пожалуй, мало кто на свете. После мореплавания следующим по привлекательности было для меня кораблестроение. Я страстно стремился быть мастером того и другого. С течением времени я отчасти осуществил свое желание.
 
В самые сильные штормы, находясь на палубах прочных кораблей, я делал расчеты размеров и типов судов, наиболее безопасных для плавания в любую погоду и во всех морях. Поэтому путешествие, о котором я собираюсь рассказать, было естественным следствием не только моей любви к приключениям, но и моего жизненного опыта.
В зимний день 1892 года, находясь уже год-другой в Бостоне, куда, говоря образно, меня выбросил океан, я раздумывал о дальнейшей судьбе и решал вопрос: искать ли мне свой кусок хлеба в далеком море или поступить на судостроительную верфь. И тут я встретил своего старого знакомого-капитана китобойного судна, который сказал мне:
— Приезжайте в Фэрхейвен, и я дам вам судно… Но, — добавил он, — оно требует некоторого ремонта.
Условия, предложенные капитаном, оказались более чем подходящими, и мне даже было обещано полное содействие в деле оснащения судна. Я с радостью принял это предложение, так как уже знал, что получение какой-либо работы на судостроительной верфи связано с уплатой 50 долларов в гильдию кораблестроителей. Что касается получения капитанского места, то это было еще сложнее — парусных кораблей осталось мало. Почти все наши великолепные парусники были превращены в угольные баржи. Их позорно тащили за нос из порта в порт, а многие опытные капитаны искали любого пристанища.
Уже на следующий день я высадился в Фэрхейвене, расположенном напротив Нью-Бедфорда, и сразу понял, что мой друг сыграл со мной злую шутку. Впрочем, сам он уже семь лет был жертвой такой шутки. Так называемое судно было очень древним одномачтовым парусным шлюпом, называвшимся «Спрей». Местные жители высказывали предположение, что он построен в первый год нашей эры. Шлюп был почтительно водружен на подпорки в поле, подальше от морской волны, и закрыт парусиной.
Нет нужды говорить, что жители Фэрхейвена были наблюдательными и бережливыми людьми. На протяжении семи лет они задавались вопросом, что намерен предпринять капитан Эбен Пирс со стариком «Спреем»? В тот день, когда появился я, разговоры о том, что приехал человек, намеревающийся что-то всерьез делать со «Спреем», приняли оживленный характер.
— Думаете ломать?
— Нет, хочу перестроить. Изумление стало всеобщим.
— Стоит ли?… — последовал вопрос, на который я потом на протяжении более года отвечал, что стоит.
Неподалеку я срубил крепкий дуб, который пошел на изготовление киля, а фермер Хоуард за скромную мзду не только доставил его мне, но еще привез столько дерева, что его хватило бы для остова нового судна. Я смастерил паровую камеру и котел. Заготовки для шпангоутов — прямые стволы молодых дубов — обтесывались и пропаривались до тех пор, пока не становились мягкими, после чего выгибались по лекалам шпангоутов.
С каждым днем плоды моего труда были заметнее, а навещавшие меня соседи не давали мне скучать. В один прекрасный день новый форштевень «Спрея» был установлен и прикреплен к новому килю. Капитаны-китобои приехали издалека, чтобы посмотреть на мою работу: все они дружно заявили:
— Высший класс… хоть во льдах плавай!
Старейший из капитанов, посмотрев на прилаженные брештуки, тепло пожал мне руку и сказал, что не видит причин, почему бы «Спрею» не отправиться на промысел к берегам Гренландии.
Более всего был оценен форштевень, сделанный из комля отличного, росшего в поле дуба. Впоследствии, когда я плавал в районе Кокосовых островов, он надвое расколол коралловый выступ, не получив повреждения. Право, нет лучшего дерева для корабля, чем дуб, растущий в открытом поле!
Шпангоуты и носовые брештуки были сделаны из такого же дерева.
В марте я начал работать всерьез. Несмотря на холодную погоду, я не ощущал недостатка в зрителях, дававших мне множество советов. Но когда появлялся какой-нибудь капитан-китобой, я откладывал в сторону инструменты, чтобы поговорить с гостем по душам.
Нью-Бедфорд — родина капитанов-китобоев — соединен с Фэрхейвеном мостом, прогулка по которому очень приятна. Посещения капитанами-китобоями моей верфи я никогда не считал обременительными; их чудесные рассказы о промысле китов в Арктике вдохновляли меня все сильнее, и я ставил на «Спрее» двойное количество брештуков, чтобы плавать в полярных льдах.