Измена. Серебряная Принцесса (СИ)

Меня можно смело упрекать. Я слабовольна. Моя гордость где-то скончалась.
Ведь, если теория Мельников верна, то я любуюсь человеком, который отрекся от меня ради денег. Фактически, продал… Даже в мыслях сочетание этих слов приносит тугую боль.
Но… он ведь пошел на этот шаг не ради роскоши и материального блага. Ему нужны были деньги, чтобы спасти свою мать… И вопрос, как бы поступила я, оказавшись на его месте, не приносит облегчения. Потому что, положа руку на сердце, я могу сказать, что не знаю.
Правда в том, что я не была в его положении. И не могу узнать, как бы я повела себя. Но все же эта правда не отменяет того, что я чувствую себя полностью разбитой. Преданной. Обманутой.
Преданной практически всеми, кто мне дорог. Один только Лева был всегда на моей стороне.
Андрей вдруг начинает сопеть. Убирает руку от глаз. Шевелится.
Его лицо выглядит невинным и убийственно прекрасным. Оно убивает весь здравый смысл в моей голове, так как я испытываю почти нездоровое желание коснуться того, кто, возможно — скорее всего — , променял меня на деньги.
Но он поступил так ради матери! — негодует голос в моей душе.
В комнате темно, но я уже привыкла к ней и замечаю, что он открывает глаза. Моргает. Щурится. Голова Зимнего склоняется в сторону, и он сипло произносит:
— Северное сияние, ты снова пришла ко мне во сне.
От звука его голоса, сонного и при том такого теплого по позвоночнику проносится электричество. Мои ворота рушатся. Я резко нахожу свой план полностью провальным и решаю, что у меня появился новый план — бежать.
Но как только предпринимаю попытку встать, он опережает, вскакивает и хватает за руки.
— Пожалуйста, прекрасный сон, останься сегодня со мной. — невозможно не ощутить, как сильно от него разит алкоголем, но меня это, по странности, не отталкивает и не смущает. — Что мне сделать, чтобы ты осталась? — он тянет меня на себя и я безвольно падаю к нему на колени. А он начинает лихорадочно целовать мои руки, волосы, шею. Обнимает, гладит, шепчет, словно безумный, — Ты сегодня даже пахнешь, как настоящая Сева. Как моя милая любимая Севушка.
Он трется своим лицом о мою щеку, шею, просит обнять. И я поддаюсь его ласкам. Обнимаю. Не могу иначе. Я просто не способна его оттолкнуть, потому что тоже безумно по нему скучала. Мне так сильно его не хватало, словно меня лишили воздуха.
Слезы появляются в уголках глаз, и я тихо шепчу на ухо Андрея:
— Скажи, ты променял меня на деньги, чтобы вылечить маму?
Чувствую, как его тело тут же напрягается. Превращается в камень. В твердую глыбу. Он сжимает меня в своих руках так сильно, что на миг мне становится трудно дышать.
— Я тебя не отпущу. Не отпущу. Я должен, но не могу…
— Не отпускай. — отвечаю я, поглаживая его по спине. — Только ответь на мой вопрос, пожалуйста.
— И ты не уйдешь этой ночью?
— Не уйду.
— Обещай мне.
— Обещаю.
Отодвинувшись, он берет мое лицо в свои ладони и внимательно вглядывается в глаза. Большими пальцами гладяит кожу на моих щеках.
Его тьма с мучительной тоской вглядывается в мою.
Наша компания состоит из ночи, покалеченных надежд, огромного количества алкоголя в его крови и двух разбитых сердец, которые до сих пор бьются в унисон.
И несмотря на всю боль, которая разрывает меня изнутри, слеза выкатывается из моего левого глаза и медленно течет вниз по щеке, потому что я ощущаю и его боль тоже.
Василий сказал, что его друг сломлен, и он не смог бы найти другого слова, чтобы лучше описать состояние Андрея. Тот, кого я всегда привыкла видеть уверенным завоевателем мира, идущим к своей мечте, выглядит так, будто все резко потеряло смысл.
— Почему ты задаешь этот вопрос, если и так знаешь на него ответ? — его лоб соприкасается с моим. — Совесть облачилась в твое прекрасное лицо, чтобы мне стало еще паршивее… Я поступил, как тварь, и никогда не смогу попросить у тебя настоящей прощения, потому что знаю, что никогда не смогу его заслужить. Но даже тогда, когда ты лишь моя сладкая пьяная фантазия, не прощай.
 
— А если настоящая я тебя прощу?
Андрей снова берет мое лицо в свои ладони и строго смотрит в глаза.
— Нельзя. — качает головой, — Ты моя фантазия, и я запрещаю тебе меня прощать. Запрещаю, Северина. — он смотрит на мои губы, слишком долго и слишком мучительно. Вызывает в моем теле томление и глухо шепчет, — Но ты сейчас в моей власти, и я не могу запретить себе любить тебя.
Его губы прикасаются к моим в требовательном поцелуе, а потом мы оба падаем на диван, окунаясь в пучину боли, поломанных грез и горькой безудержной страсти.
  
Глава 50
 
Было утро. Пять часов и пятьдесят две минуты. Кто-то еще спал и видел радужные сны, а я снова очнулась в кошмаре.
Припарковавшись под деревьями, стою в тени и точно знаю, что механизм, до сих пор успешно удерживающий меня на плаву, съехал в сторону. Дамбу затопило, красный уровень опасности слепит глаза. 
Я не спала всю ночь. И нисколько не жалею о том, что произошло. Даже малейшее воспоминание о его губах, руках и его теле поверх моего вызывает краску стыда на моих щеках, трепет в груди и томление между бедрами.
Совершенно особенными были те моменты, когда Андрей, находясь во мне, шептал какие-то очаровательные нежности.
Кажется, он так и не понял, что я не его пьяная фантазия. Ни в первый раз, ни в третий. Он крепко заснул, с довольной улыбкой на лице. А я так и не смогла. Просто лежала рядом и смотрела на него, словно завороженная.
Когда забрезжил рассвет, поняла, что хочу пить.
Освободиться из железных объятий Андрея было не самой легкой задачей. На каждую предпринятую попытку, он начинал возмущённо сопеть и крепче прижимал к себе. Но в конце концов мне все же удалось освободиться.
И даже принять душ, а затем воспользоваться одним из чистых полотенец, которые лежат в их шкафу в ванной. Надеюсь, он не рассердится, заметив, что я взяла его без спроса.
Потом направилась на кухню и приготовила завтрак. Не самое здравое решение в столь ранний час. Но я подумала, что ему будет приятно, когда он проснётся. А то вдруг я тоже засну, а, проснувшись, ничего толком не успею сделать и всё сожгу.
Конечно, вряд ли остывшая яичница — это верх романтики, но я честно старалась. 
На цыпочках вернулась в комнату. Остановилась напротив спящего Андрея. Поморщилась, заметив бутылку. А потом взгляд упал к скомканным бумагам. 
Я не какая-то невежливая истеричка, чтобы вламываться к людям в шесть утра. Всегда должны быть соблюдены хоть какие-то нормы приличия. Хотя взгляды современного общества насчет утренних визитов несколько разнятся. И никто не дает четких рекомендаций. Так как в целом утренние визиты, если они не затрагивают рабочие вопросы, не очень приняты в драгоценном свете, если только вы не были приглашены заранее.
Но сейчас у меня нет ни времени, ни желания договариваться с Левой. 
Мне доподлинно известно, что во время своих каникул он редко встает раньше одиннадцати утра, оттого я не звоню ему, когда стрелка останавливается на шести. Набираю его номер лишь спустя два часа.
В восемь раздается первый дзинь.
Отвечают мне не сразу. Пять гудков идут один за другим. И наконец на том конце провода звучит сонный голос Льва. 
— Севушка… ты чего в такую рань? Что-то случилось? 
— Да. Нам надо встретиться и поговорить. 
— Я всегда готов. Только давай чуть-чуть попозже?
— Я в машине, практически напротив твоих ворот. Откроешь? 
— Это шутка? 
— Нет. 
— Дай мне минуту. 
Он завершает звонок, а через пару мгновений золотые ворота высотой в три человеческих роста расходятся в стороны, пропуская нас с мерседесом Констанции внутрь владений Золотых. 
Дверь роскошного дома открывается в ту же секунду, как только я оказываюсь напротив неё. Лева встречает меня в леопардовом халате с сонной улыбкой на губах. Он склоняется для объятий и поцелуя.