Бубен Костяного принца (СИ)
Вася так и делал. Переводил взгляд с одного на другое. Особенно часто возвращал его к сидящему за столом покойнику. Что-то не так было с этим мертвецом, и чутье раз за разом притягивало к нему Васино внимание. Нет, сам покойник был совершенно неподвижен, как неподвижна деревяшка, как неподвижно все неживое. А вот разлитое вокруг мертвеца нифрильное марево находилась в постоянном движении.
Вася припомнил, как видел в бою намерение бойцов под ускорением, если точнее, возникающий прямо перед человеком будто бы рисованный образ действия за мгновение перед его воплощением. Вот и с покойничком творилось что-то подобное, будто раз за разом тот нацеливался поднести свою чашку с настоем ко рту, но осуществить своего намерения никак не мог. Когда пришло время будить Макара на дозор, перед тем как завалиться спать Вася буркнул:
- Все-таки странный этот мертвец. Приглядывай за ним.
Глава 8. Восстание «поднятых».
Проснувшись утром, Вася первым делом невольно глянул на мертвеца. Тот так же неподвижно сидел за столом, придерживая рукой свою чашку. От Макара, открывшего глаза одновременно с Васей, брошенный опасливый взгляд не ускользнул.
- Что Вась, думал, сбежит наш покойничек? – ни намека на насмешку в словах Макара.
- А ты что-то видел? – переспросил Вася.
- Ну, - Макар помолчал, собираясь с мыслями, - Может показалось мне, но будто чашечкой по столу он постукивал.
- Не. Не показалось, - это уже Аким, который в дозоре последним бодрствовал, - Шевелился он. До рта, правда, пойло свое ни разу не донес, но что пытался, это было. Вон, даже на стол пролил.
Друзья обступили покойника, опасливо на него косясь, однако с приходом утра тот снова был совершенно неподвижен, а главное, совершенно и бесповоротно мертв. Если и проливал он на стол, то теперь уже все высохло, а чашка и вчера не до краев была полной. Проливал – не проливал, на глаз не определишь.
- Вот что, братцы, - сказал Вася, - Ну его. Не знаю, чем тут их поят, только нам пора выбираться с этого острова. К тому же по склепам мы пошарили знатно. А разграбление гробниц – это преступление.
На скорую руку они позавтракали, попили кваску прямо из фляжки и двинулись, не откладывая. Могли они на этом острове хоть на год остаться. У каждого покойника здесь столы ломились от яств и напитков, и ни служки в балахонах, ни родня усопших даже не заметили бы, что кто-то еще здесь столуется. Но кричало чутье, что нехорошее это место, и чем быстрее от него подальше окажешься, тем вернее останешься в живых.
- Что-то сегодня народу уж больно много, - шепнул Макар, когда они дошли до площади с фонтаном, - Прям битком.
- Так даже лучше, - шепнул Вася в ответ, - Под шумок и сбежать проще будет.
Одеты они теперь были прилично и по кладбищенским дорожкам шли, не таясь. За посетителей вряд ли, а вот за их вооруженных слуг, вполне могли сойти, главное, чтоб никто из ограбленной родни своих вещичек не признал. Но парни тоже не дураки. Ничего приметного из доспеха и одежды не брали, делали выбор в пользу удобного совершенства простоты. А безвычурный строгий вид боевого оружия и подавно предпочитали блестящей бестолковости показных фамильных побрякушек.
Пришлось разве арбалет упрятать в вещмешок, уж больно редкая да непростая вещь. Обтекая встречный поток прибывающих, они пробрались к причалу. Обошли стороной изящные, легкие, явно очень дорогие яхты и протолкались к большой, грязноватой посудине. Сблизившись на расстояние уверенного попадания в поле внимания неопрятного человека в капитанской шляпе и лиловым носом, что с гордым видом стоял, облокотившись о поручень, Аким закричал:
- Хэй, кэптэн! Места бизнес класса на ближайший рейс на материк для трех джентльменов.
- Чего? – не понял мореход.
- Я говорю, отстали от туристической группы, - снова принялся орать Аким, стараясь перекричать шум толпы, - Нам бы на материк поскорее…
Капитан понял, чего от него хотят, и, открещиваясь, замахал руками, будто пытался разогнать невидимый дым:
- Раньше полудня не выйдем, - чтоб быть услышанным, он тоже вынужден был орать, - Пока обряд не закончится, эта лохань останется сухопутной…
Голос капитана потонул в людском гомоне, и Аким, приставив ладонь к уху, закричал:
- Ась?
- … Крабы якорь не утащат… - пытался докричаться капитан, - …Сухо как на маяке… Обряд свой не смочат, я тоже на приколе…
- Да и так понятно, - проворчал Макар, - Он будет ждать, когда закончится какой-то обряд. Что делать будем?
В этот миг им пришлось посторониться, чтобы пропустить богато одетую женщину со свитой. Лицо омоложено и выправлено настоями, но выдавал ее колкий взгляд пожившей женщины, привыкшей с потаенной ненавистью смотреть на молодых красивых соперниц. Проходя мимо друзей, она одарила их надменным взглядом и показно скривилась. Вот уж у кого чутье, хорошая одежда и добрая бронь ее не обманула, «низкое» происхождение она определила в них безошибочно.
- Видали, какие фифы тут расхаживают, - негромко произнес Аким, провожая ее взглядом, - А яхта у нее – загляденье.
- Даже не думай, - Вася на намек не поддался, - Больше мы ничего чужого брать не будем.
- Ну тогда остается сходить на площадь, - с притворной обреченностью вздохнул Аким, - Хоть поглядим, что за обряд такой.
На островной площади народу собралась тьма, яблоко уронить некуда. Парни в первые ряды благоразумно не полезли, нашли местечко в сторонке, где и толпилась вся прибывшая на остров прислуга. Им и отсюда было хорошо видно, как на площадное возвышение, устроенное возле фонтана, вскарабкался очередной служка в коричневом балахоне. Очередной, да не простой. В руках – бубен, нифрилом обвешен как лентами новогодняя березка. Кто-то из служек рангом пониже поднес ему немалый жбан с нифриловым настоем.
Пока тот пил и готовился к обряду, Аким успел расспросить одного скромно одетого зрителя, который поведал, что день в году сегодня необычный и называется днем поминовения усопших. Отчего и народу на кладбище так много. По этому случаю орден «служителей смерти», а к нему и принадлежали все эти «балахонщики», пригласил на кладбище одного из своих магистров.
- Обещали явить чудо! – зритель благоговейно закатил глаза и, явно за кем-то повторяя, распевно произнес, - Поднимутся покойники из почивален вечных и живых потомков примут в объятия свои!
- Не нравится мне этот пафос, - неодобрительно отозвался Аким и посмотрел на Васю с укоризной, - Но деваться-то нам некуда… мы ж чужого не берем…
Приглашенный магистр тем временем осушил жбан, вернул в протянувшиеся руки пустую посуду и принялся бить колотушкой в свой кожаный бубен. Звук был едва слышен, почти на пределе восприятия человеческого уха, но завораживал сильно. От каждого ритмичного удара позвоночник обдавало волной холода.
- Неспокойно мне как-то, - пожаловался Аким, - Такими замогильными звуками и впрямь только покойников поднимать.
- Акима, угомонись, а?
- Да молчу я, молчу…
Однако Аким, как в воду глядел. Из склепов на божий свет начали выходить «они». Их бы даже можно было принять за живых, как бы не качались они так при ходьбе, словно люди, просидевшие неподвижно несколько лет к ряду. А, впрочем, так ведь оно в сущности и было. Кроме того, глаза их, не только зрачки, а и весь белок, светили ядовитой нифрильной зеленью.
Покойники на зов брели неторопливо, и было их так много, что скоро заполнили они собой все дорожки, стекаясь на площадь сотнями, а потом и тысячами. Толпа зрителей оторопело пятилась назад, освобождая им место, пока живые и мертвые не разделили площадь поровну. Мертвецы собрались за спиной магистра по одну сторону фонтана, живые – по другую. Мертвящую тишину не нарушали, а сгущали еще больше непрерывные удары почти беззвучного бубна. И первой эту тишину нарушила та самая богатая женщина, что одарила друзей на причале неприязненным взглядом:
- Дедушка Рич! Дедушка Рич! – она бросилась вперед и повисла на шее у того самого покойника, что пусть и помимо воли приютил их на ночь в своем склепе.