Пять ступеней до Луны (СИ)

Тео, выстрелив в дерево, обрушил сугроб на ничего не подозревающих Гарри и Забини; лишь сдавленные голоса доносились из-под толстого слоя снега.
— Не благодари, — весело бросил Нотт, создавая голубую сферу, которую намеривался бросить в голову Астории. На его лице прорезалась скалистая улыбка, когда он заметил, где она спряталась.
— Не боишься, что твоя девушка пойдет мстить за сестру? Да и Поттеру есть за что счеты сводить, — насмешливо спросил Малфой, отбрасывая мокрую челку со лба и чувствуя, как мороз уже начал пробираться под мантию.
— Снежки — это бои без правил, — серьезно сказал Нотт, а в следующую секунду на него повалился Блейз, буквально закапывая в сугробе своего противника.
— Хорошо, что ты это понимаешь, Нотти, — прохрипел Забини, засыпая кудрявые волосы Тео снегом и не давая тому встать, сколько бы тот ни махал руками.
Драко изумленно уставился на друзей, теперь уже катающихся в драке по полю, испещренному многочисленными следами. До его ушей донесся испуганный пронзительный крик, и, ожидая увидеть одну из слизеринок, он обернулся на звук, но обнаружил Поттера, забавно прыгающего от бесконечной стрельбы из палочки Дафны.
Драко мог быть уверенным, что никогда не улыбался так искренне, как при виде этой картины. Он старался запечатлеть каждый миг этого момента, а потом снова и снова включать его на повторе, заставляя Поттера краснеть. Он было начал аплодировать, двигаясь в их сторону, как его затылка коснулось что-то жесткое и холодное.
— Я выиграла, — на губах Гермионы медленно появилась улыбка, и Драко вдруг не смог заставить себя сдвинуться с места. Она словно приковала его, в очередной раз подбрасывая правой рукой небольшой снежок, будто предупреждая, но он бы при всем желании не смог приказать себе отвести от нее взгляда.
— Кто сказал? — единственное, что он был в состоянии из себя выдавить, ощущая, как несколько снежинок завалилось за шиворот, заставляя кожу покрыться мурашками.
Волосы Грейнджер растрепались, а некоторые пряди чересчур сильно завились от влажности воздуха и покрылись инеем, так что ее лицо окружали крошечные звездочки, переливающиеся в свете дня. Она тяжело дышала, словно устала бегать, и с ее обветренных покрасневших губ срывались клубочки пара. Ему вдруг захотелось, чтобы хоть один из них предназначался ему, а румянец на щеках появился от его присутствия и близости, а не от пронзительного декабрьского мороза. Потому что ее карие глаза горели детским восторгом от игры в снежки так, как никогда не горели для него. Она часто ему улыбалась, и иногда он даже подушечками пальцев ощущал ее тепло и заботу, которой на самом деле не заслуживал, в ответ на все его ядовитые язвительности и холодность, что проскальзывали в речи, но в ее глазах все равно никогда не было такого огня.
— Я сказала. Ты не согласен? — она вскинула тонкую бровь, вновь побрасывая снежный шарик, и подошла к Драко вплотную, запрокидывая голову, чтобы обжечь взглядом, под которым он, конечно же, сгорит.
— Согласен.
22 декабря 1999
Малфой тяжело дышал, все еще крепко держа Грейнджер за талию и прижимая ее спиной к своей груди, буквально ощущая биение своего сердца в вибрации по ее телу. Она неуклюже постаралась выскользнуть из захвата, но, поняв тщетность попытки, обмякла в его руках.
— Тебе следует меня отпустить. Если думаешь, что я хотела спрыгнуть с башни, то у тебя слишком депрессивные представления о моей жизни, — ее пальцы коснулись тыльной стороны его ладони, пуская маленький отрезвляющий разряд по венам, и Малфой грубо оттолкнул от себя Грейнджер, хмуря темные брови и стараясь придать лицу безразличное выражение лица.
— А зачем ты встала на подоконник и раскрыла окно настежь? — ему становилось не по себе от мысли, что Гермиона уже так сильно впечаталась ему в душу, расписав там все стены своими именем, раз его сердце продолжало бешено биться. Почему она вообще начала ему нравиться? Он не мог найти ответа. Просто в какой-то момент ему захотелось улыбаться в ответ на ее изогнутые тонкие губы и ямочку, появляющуюся на правой щеке. — Здесь два варианта и оба не в твою защиту: либо ты приманивала какую-то несчастную сову, что носится в такую метель вокруг Хогвартса, и желала, чтобы та тебя с размаху сбила, либо ты думала спрыгнуть.
 
— Мерлин, — она закатила глаза, складывая руки на груди, и села на бордовый диван, подогнув ноги в коленях. — Я просто хотела ощутить снежинки на щеках, минутное наваждение.
— Или помутнение.
— Ты чего так разволновался? Как будто не стал бы счастливее, если бы башня старост оказалась в твоем личном холостяцком распоряжении. И заглушающее заклинание на комнату не пришлось бы больше ставить, — в ее глазах замельтешила издевка, и она весело подмигнула Драко.
— Я не ставл…
Гермиона вопросительно приподняла брови, ожидая продолжения фразы, но Драко впервые не находился, что ей ответить. Он почти сказал, что вот уже несколько месяцев ни с кем не спал из-за нее, из-за ее назойливого выражения лица, веснушек, каштановых волнистых волос, прикосновений, которые она дарила ему, не задумываясь, какой эффект они имели на него. Иной раз ему казалось, что он задыхается в собственном помешательстве на ней, — так сильно ему хотелось ее, он готов был отдать все взамен возможности обладать ею. Он правда сходил с ума, и хуже всего — это осознание, что ни один колдомедик не в состоянии помочь ему. Драко обречен, а Гермиона продолжала улыбаться, вынуждая его сердце сжиматься и ныть тупой болью.
Вражда между ними исчезла еще в последние месяцы войны, но как все пришло к тому, что они стали своего рода друзьями, он не понимал. Знал лишь, что их дружба трещит так же опасно, как лед на Черном озере, и этот звук обреченности с каждым днем становился все больше и больше, стоило ему увидеть Гермиону — заспанную и в мятой пижаме, шарящую рукой по полкам в поисках пасты, склонившуюся над раскрытыми книгами в библиотеке, растрепанную на зельеварении с азартным огнем в глазах, сидящую на подоконнике и внимательно следящую за тем, как он притворяется, что читает, хотя в его голове лишь вновь и вновь взрывались ее инициалы. Он уже даже прекратил ей грубить, каждый раз ему казалось, что если он это сделает, то не сможет смотреть ей в лицо, а потерять ее расположение стало бы худшим провалом в жизни в череде неправильных решений. Драко так боялся вновь ошибиться, боялся себя, но еще сильнее ее реакции, если он предпримет хоть одну попытку признаться ей.
— Признаться в чем, Драко? — шепотом спрашивал внутренний голос. — Как ты можешь признаться в том, что даже мысленно не в состоянии произнести?
Гермиона продолжала вопросительно на него смотреть, склонив голову, и каждое движение ее глаз будто раздирало его на части, кусочек за кусочком, пока его душа и внутренности не будут вывернуты на ее обозрение.
— Скажи ей, Драко. Сейчас. Тот самый момент.
— Ты похожа на Гублибольбина, — выдал он, прислоняясь спиной к подоконнику и опираясь на него руками, мечтая о том, чтобы колючий ветер все же просочился сквозь щели оконной рамы и остудил его краснеющие щеки, которые буквально жгли кожу.
— Не это ты должен был ей сказать. Ты придурок, Драко Малфой.
— Я придурок.
— На кого? — ее брови взлетели вверх, а губы дрогнули, и появилась небольшая ямочка. Она натянула рукава свитера на кисти рук, как любила делать, и подалась вперед.
Драко, в очередной раз мысленно воткнув нож в свой больной мозг, невозмутимо ответил:
— Персонаж одной сказки. Наверное, в мире магглов такой не существует. Она о маленьком голубом носороге, а может, о слоне, он на самом деле странно выглядел, у него еще были крошечные крылышки на спине, но они не помогали ему летать. Мы с мамой так и не разобрались, какой это из видов животных… — Драко смолк, заметив широкую улыбку на лице Грейнджер, она откровенно над ним смеялась, и это вмиг заставило его чувствовать себя неуютно. — Не смейся надо мной, Грейнджер. Будто ты в детстве сказок не читала, — он осуждающе окинул ее взглядом, на что ее губы дрогнули, а глаза засверкали в свете камина.