Чекист. Тайная дипломатия 2 (СИ)
— Наташа, ты нас не оставишь? — попросил я.
Наталья кивнула и вышла. Может и зря я отослал жену, потому что майор успокоился.
— Да, товарищ Аксенов, вы еще тот фрукт, — изрек англичанин. Посмотрев на меня, спросил. — Мы сможем договориться?
— Вам просто следует предложить за Зуева достойную цену, вот и все.
— Что мне вам предложить? Деньги?
Человеку, распоряжающемуся миллионами, предлагать деньги? Сколько может дать британская разведка? Тысячу фунтов, пять тысяч? Даже не смешно.
— Например — откуда вы узнали, что Кустов и Аксенов одно лицо? Вы мне сдаете свой источник, а я вам Зуева.
— Нет, — покачал головой майор. — Этот источник я сдать не могу, даже если вы мне сейчас же передадите Зуева с рук на руки.
— Даже не намекнете? А я за это скажу, где нынче пребывает господин Зуев.
— Нам известно, что он пребывает во внутренней тюрьме ВЧК, на Лубянке.
— Жаль, — почти искренне выразил я сожаление. — А я-то надеялся вас утешить, чтобы вы могли что-то доложить вашему начальству.
Про рапорт его начальству я сказал просто так. Мне-то какое дело до аглицких заморочек? А вот мне самому есть о чем доложить в Москву. Во-первых, Франция готова признать Советскую Россию и на этой почве у нее начались трения с Англией. А во-вторых, у нас имеется британский шпион. Причем, он настолько важен для англичан, что они не хотят его сдавать даже в обмен на собственного агента. Я бы, такого важного информатора тоже не сдал, но хотя бы попытался что-то соврать. А майор слишком расстроен, чтобы всучить мне липу. Или англичанам нужен не сам Зуев, а Библия Тиндейла? Хм, а я ведь так и не распорядился, чтобы кто-то съездил в Архангельск и вытащил книгу из тайника. Да я и о самом-то Зуеве позабыл, не до старого библиотекаря и польского шпиона. Платон Ильич пусть сидит, к стенке его ставить пока не будем, а с книжкой нужно что-то решать. Сегодня же отправлю телеграмму Трилиссеру, пусть отрабатывает будущую должность. Неплохо бы выяснить — сколько стоит подлинник Библии Тиндейла? Думаю, никак не меньше «Апостола» Ивана Федорова, а может и больше.
Да, а в-третьих, о чем следует доложить в столицу Советской России — это о том, что меня раскрыли. Следовало ожидать, но все равно неприятно. Какие из всего этого выйдут последствия, пока не знаю, но лучше всего рассчитывать на худшее.
— Давайте решим вопрос полюбовно, — предложил я майору. — Вы пока попридержите свою информацию, не сообщите французам, что я чекист, а я гарантирую, что ваш Зуев останется жив и здоров. А то, что в случае моего ареста или иных неприятностей, Платона Ильича немедленно расстреляют, это я вам тоже гарантирую.
Судя по растерянному виду майора, он не ожидал, что шантаж не пройдет. Странно. Всегда нужно учитывать и другие варианты развития событий. Например — я же не говорю майору, что Зуев, хотя и считается у англичан своим человеком, на самом-то деле польский шпион. Вдруг нам это потом пригодится? А может и не пригодится, как пойдет.
— Я не могу вам пообещать, что мое начальство одобрит такое решение, — пробубнил Дринкуотер. — Но не могу утверждать и обратное. Завтра я выеду в Лондон, встречусь с начальством, потом доложу.
Ох уж эти знатоки русского языка. Нет бы сказать проще — я не знаю, мое дело маленькое, а будет так, как начальство скажет, а им бы все завернуть, чтобы звучало покруче. Не понимают, что высокопарным «штилем» говорят недоучки. Значит, при самом худшем раскладе сколько времени у меня есть? Дня три, неделя. В принципе, не так и мало. На сетах Игнатьева есть еще миллионов пять, он их обещал перевести в Цюрих, на мое имя. Стало быть, через неделю я оставлю торгпредство на Никиту, а сам быстренько сделаю ноги. Можно пока в Москву не сбегать, отсижусь где-нибудь в Берлине, или в Вене, а там посмотрю, как развернуться события.
— Телефон советского торгпредства вы найдете в справочнике, — улыбнулся я, подозвав официанта. Расплатившись, добавил. — Если надумаете поговорить после встречи с начальством — позвоните, буду рад.
Я вышел из ресторана, где меня ожидала обеспокоенная Наташа.
— Все в порядке? — спросила она, оглядывая меня с ног до головы. Верно решила, что произойдет драка.
— Все нормально, любовь моя, — ответил я, обнимая жену.
Мы пошли чинно, под ручку, беседуя о всякой ерунде, как и положено двум молодым любящим супругам, ожидающим первенца.
— С коммунистом вашим, как там его? Роже или Роше? Так вот, с ним нужно работу провести, уточнить, где он с майором познакомился. Может, в Архангельске? Так что, не исключено, что ваш товарищ совсем не товарищ.
— Проведем, все у него спросим, не волнуйся, — усмехнулась Наталья. Улыбка получилась не очень доброй. Пожалуй, владельца столярной мастерской ждут не очень хорошие дни. Французские коммунисты, если они истинные, спрашивать умеют. — А с этим что делать? Он тебя в лицо знает. Понятно, что не сегодня, не здесь. Пусть до Британии доедет?
Боже ты мой, на ком я женился?
— А ничего не будем делать, пусть возвращается, — отмахнулся я.— Бриттам известно, кто я такой. Этого уберем, другого пришлют. А с этим мы еще немножко и поработаем, поторгуемся.
— А вообще, Володька, ты силен! — с восхищением сказала Наталья. — Слушала, и прямо-таки тобой любовалась. Жаль только, что револьвера у меня с собой не было.
— А револьвер-то тебе зачем? — удивился я.
— Пристрелила бы эту сволочь. А меня бы даже на гильотину не отправили, а может и вообще оправдали, как беременную.
[1] Бесплатные вещи имеют скрытую цену.
Глава двадцать первая. Страсти по Фаберже
Как говаривали мудрые люди, включая знакомого философа из далекой Болгарии — «разведчики и „попаданцы“ горят на мелочах». Я же совсем забыл, что суббота во Франции — это обычный рабочий день. Отчего-то сразу вспоминаются слова нашего сержанта из «учебки»: «Рота! Завтра обычный рабочий день. Подъем в шесть утра быстро и организованно. Через две минуты вся рота стоит на плацу». Интересно, а почему я об этом забыл? Наверное, оттого, что сам работал по семь часов в неделю, но считал, что все нормальные люди имеют два выходных. Кстати, а трудящиеся Советской России сколько дней в неделю должны отдыхать? Кажется, как и французы, только воскресенье. Стало быть, приличные люди устраивают банкеты в субботу вечером, а не в пятницу. А ведь Александр Петрович, зараза такая, должен был помнить о том и поправить своего отца-командира, так нет же, блеснул стеклышками и умчался договариваться с рестораторами.
Ладно. То, что забыл, дело десятое, но отчего вспомнил? А потому, что добрые люди из Дворца правосудия сообщили, что в субботу к нам нагрянет полиция производить обыск. Эти самые доброхоты (если быть точными, то их двое), прикормленные еще генералом Игнатьевым и, доставшиеся мне по наследству, получали по двести франков в месяц практически не за что. Вроде бы и немного, но меня жаба душит, что трачу казенные франки неизвестно на что, а тут звонок от нашего адвоката, который как раз и «курировал» продажных судейских клерков, просиживающих штаны в здании на острове Ситэ, от которого до собора Парижской богоматери минут десять неспешным шагом. Получается, денежки не зря плачены.
Вопросов у меня много. Я сейчас не беру такую составляющую, как Процессуальный кодекс Третьей республики, в котором я не силен. Сие очень скверно, но не могу же я знать все на свете. Позвоню адвокатам, они объяснят — связан ли обыск с имеющимся уголовным делом, или его собираются провести для того, чтобы возбудить оное дело? И отчего это нас собрались обыскивать, если со мной до сих пор даже не побеседовали, не говоря уже о допросе? Кажется, в рамках предварительного дознания положено провести допрос подозреваемого, а уже потом производить обыски и выемки?
Если бы речь шла об английской полиции, никогда не заморачивавшейся соблюдением норм собственного законодательства в отношении русских, я бы не удивился, но французы вели себя достаточно прилично, хотя мое торгпредство, в отличие от английского, не имело статуса дипломатической неприкосновенности. Красин, тот молодец, сумел выбить из англичан неприкосновенность (хотя в 1927 году это не помогло), а мы всего лишь частная контора, представляющая интересы Центрального союза потребительской кооперации РСФСР.