Чекист. Тайная дипломатия 2 (СИ)

— Здесь не столько вопрос о превратности, а простая субординация, — пожал я плечами, удивившись, что Каменеву такое не пришло в голову.
— Ладно, товарищ Аксенов, не будем скатываться до взаимных обвинений, — махнул рукой Каменев. Погладив бородку, поправил очки и спросил. — Я хотел бы задать вам прямой вопрос — с кем вы, товарищ Аксенов?
Кустов, сидевший в теле Аксенова, этот вопрос понял, но сам Владимир его не должен понять.
— В каком смысле? — похлопал я глазами, а для убедительности сказал. — Звучит, словно фраза из анекдота: гражданин, вы за большевиков или за коммунистов?
Возможно, Леонид Борисович не любил анекдотов, потому что оставил фразу из еще не поставленного фильма без внимания, а довольно раздраженно спросил:
— Аксенов, не прикидывайтесь глупее, чем вы есть. Я вам задал конкретный вопрос — на чью сторону вы встанете, если начнется борьба за власть?
Обращение по фамилии, без именования меня товарищем, мне не очень понравилось, но я решил пропустить это мимо ушей.
— Товарищ Каменев, вполне возможно, что я и глуп и, что чего-то не понимаю. Опять-таки, не забывайте, что я нечасто бываю в Москве, и могу не знать всех подковерных игр.
Хотел уточнить — мол, ваших подковерных игр, но не стал. Кажется, Каменев мое пояснение счел убедительным.
— Хорошо, поясняю. Стоит вопрос о лидерстве в партии, и в стране.
— А что не так с Владимиром Ильичом? — забеспокоился я. Вроде, здоровье у вождя начнет давать сбои попозже, в двадцать третьем. Или раньше? Когда у него случился первый инсульт?
— Пока, тьфу-тьфу-тьфу, — постучал Каменев костяшками пальцев по столу, — пока все в порядке. Однако, лечащий врач стал замечать некоторые сбои в работе сердца, утомляемость. Кроме того, товарищ Ленин жалуется на бессонницу и головную боль. Разумеется, медики делают все возможное, но симптомы плохие. Возможно, его организм постепенно отравляется свинцом, могут быть и иные причины. Сколько еще Владимир Ильич будет оставаться здоровым? Хорошо бы лет десять, но мы консультировались с лучшими медиками, они называют иную цифру — пять лет. А если Старик выйдет из строя через полгода, через год? Советское государство останется без головы, а это хаос, новая гражданская война.
— Я понимаю, что в случае утраты здоровья или, не дай бог, чего-то похуже у Владимира Ильича, встанет вопрос о его преемнике, но при чем здесь я? — удивился я, на сей раз вполне искренне. — Я не член Центрального Комитета, я даже не заместитель Председателя ВЧК. Понимаю, что занимаю солидную должность, но на фоне таких китов как вы, или товарищ Зиновьев, мелкая сошка. Как я смогу повлиять на расклад сил?
— Не уничижайтесь, Владимир Иванович, — скривил рот Каменев. — Вы прекрасно знаете, что вы потенциальный кандидат на должность кандидата … м-да, тавтология, прошу прощения, в ЦК РКП (б), а то и в члены Политбюро. Если в ближайшее время поставят вопрос о вашем приеме в ЦК, то вас изберут. У вас очень мощная поддержка среди партийного руководства и среди сотрудников ВЧК. Сколько в нашей стране людей, имеющих три ордена Красного знамени? Кажется, кроме вас таких насчитывается два, или три человека. К вам благоволят несколько наркомов. Даже Троцкий, при всем при том, что он вас очень не любит, относится к вам с неким уважением. Но придя к власти Лев Давидович вас с удовольствием сожрет, невзирая на ваши регалии и заслуги. Думаете, он вам простил Тухачевского? А Склянского, свою правую руку? Вы же немало поспособствовали, чтобы убрать этих людей с политической арены.
— Склянский, насколько я знаю, пропал без вести, а что там с Тухачевским? — поинтересовался я, потому что на самом деле не знал, как сложилась судьба несостоявшегося маршала. Знаю только, что экс-командующего не расстреляли. Могли ему срок дать, но вот какой?
— Тухачевский сейчас на какой-то мелкой работе, — отмахнулся Каменев. — Не то уездный военком в Самарской губернии, не то в Саратовской — вечно путаю. — И вот еще что, — злорадно усмехнулся Леонид Борисович. — Как только Троцкий возьмет власть, он восстановит Тухачевского в партии, и назначит его на ответственный пост.
 
— И каков расклад сил? Я уже понял, что Троцкого надо валить, но кто станет лидером? За вычетом Троцкого в Политбюро остается еще пять человек.
Председатель Моссовета посмотрел на меня, как на младенца:
— Владимир Иванович, но это же очевидно. Молотов еще слишком неопытен, чтобы представлять серьезную политическую фигуру, Крестинский — фигура несамостоятельная, он смотрит в рот Троцкому, но собственное мнение отстоять не может. Есть мнение, что Крестинского следует вывести из состава политбюро, чтобы освободить место для более энергичного товарища.
Каменев прищурился, давая понять, что этим товарищем могу оказаться и я.
— А как же товарищ Сталин?
— Сталин? — с недоумением переспросил Леонид Борисович. Поправив очки, с усмешкой посмотрел на меня. — Ну, сами-то посудите, какой из Сталина лидер? Во-первых, он не русский, а значит коренные жители России его не воспримут как своего. Кавказец во главе России. Нонсенс. Во-вторых, он не образован. Сталин не может грамотно связать и двух-трех слов. Тем более, что Сталин и сам не возражает против нашего лидерства. Мы можем заключить своеобразный триумвират.
— Да, а как вы станете распределять свои обязанности? Не случится ли так, что свалив Троцкого, ваш триумвират начнет грызться между собой? Исторические примеры уже есть.
— Все вполне очевидно, — пожал Каменев плечами. — Товарищ Зиновьев, как руководитель Коминтерна займется партийным строительством, а я стану главой исполнительной власти. А для Сталина… Ну, для Сталина мы подберем какой-нибудь необременительный пост, где он никому не станет мешать.
— А какой пост вы подберете мне? — спросил я. Думал, что встречу неодобрение, но напротив, товарищ Каменев заулыбался.
— Если человек начинает торговаться, значит он соглашается, — заявил Леонид Борисович. — А вам, товарищ Аксенов, предстоит возглавить Наркоминдел. Разумеется, не сразу, а после отставки Чичерина. У вас уже есть опыт работы за границей. А наркомат по иностранным делам — очень важная структура.
— А почему бы меня не оставить в ВЧК, во главе какого-нибудь отдела?
— Да потому что ВЧК, в таком виде, в каком он существует, уже не будет. Сегодня это монстр, во главе которого стоит фанатик, имеющий не революционное, а тюремное прошлое. Безусловно, Советской России необходима своя тайная политическая полиция, но лишь в той мере, чтобы она не угрожала безопасности самих граждан. Контрразведка, которой заведует ваш друг Артузов, перейдет под контроль РККА. Иностранный отдел, во главе которого вы находитесь, совершенно не нужен. У нас существуют соответствующие подразделения Коминтерна, зачем плодить двойников? Мы должны создавать свою тайную службу, ориентируясь на цивилизованные государства. По моему убеждению, секретная полиция должна войти в состав НКВД. А на должность начальника подойдет товарищ Менжинский. Он интеллигентен и управляем.
— Леонид Борисович, мне обязательно давать ответ прямо сейчас? — поинтересовался я. — Все, что вы мне сказали, очень необычно. Поэтому, пока не могу сказать вам ни да, ни нет. Единственное, о чем могу пообещать, так это о том, что о нашем разговоре никто не узнает. Хотя, я не уверен, что о вашем визите не станет известно товарищу Дзержинскому…
Что да, то да. Нет у меня гарантии, что кто-то из подчиненных, заседавших в Борисоглебском переулке, не информирует о моих делах самого Председателя.
— Не беспокойтесь, — покровительственно усмехнулся Каменев. — Я сам позвоню Феликсу, и сообщу ему о нашем разговоре. Раньше Феликс дружил с Левой, но в последнее время между ними пробежала какая-то кошка.
— А какой пост займет товарищ Дзержинский? — спохватился я.
— Дзержинский? — призадумался Каменев. — Можно назначить его на должность наркома путей сообщений, а еще лучше, чтобы он стал директором Музея революции, а заодно возглавил общество политкаторжан. Феликс, Троцкий, как и другие старые большевики свое дело сделали, а теперь они должны уступить дорогу людям иного склада. Нам нужен иной тип социализма, нежели тот, что хотят строить старички.