Польская линия (СИ)

Мы с Петровичем вытаращились на девушку. Это она шутит, или всерьез? Дочь кавторанга, «невенчанная» жена подпоручика, не знает таких вещей? Кажется, всерьез.
– Проставиться – «накрыть поляну» для сослуживцев, – пробурчал я. Осознав, что опять использовал выражение из другой эпохи, поспешно уточнил: – Ну, тоже самое, что банкет устроить. Традиция такая есть, неписанная, что офицер должен проставиться сослуживцам по случаю присвоению очередного звания, по вступлению в новую должность, при переходе в другую часть, или на пенсию.
Мне, в свое время, приходилось подменять водку минеральной водой, чтобы выпить до дна, и ухватить губами очередные звезды. А вот когда «вылавливал» звездочки, было попроще, потому что еще был пьющим. И чего я пить бросил, спрашивается?
– То-то моего папочку после таких «проставлений» домой на руках приносили, – весело захохотала Татьяна- А я-то думала, что же это такое? И, спросить стеснялась, дура. А оказывается, что это просто пьянка!
Мы с Петровичем, оскорбившись до глубины души, так свирепо уставились на бестолковую женщину, не отличавшую банальную пьянку от торжественной выпивки, что смех у нее застрял где-то на середине горла.
Да, чего это я? Владимир Аксенов звезды ни разу не обмывал, ему такие вещи и знать не положено.
– Пойдемте – ка лучше домой. Чайку изладим, да и на боковую, – предложил я. Понятное дело, что моего предложения никто оспаривать не стал, тем более, что и хозяева, во главе с начальником губчека, уже выдвигались обратно. Зато нам на смену прибыли местные пожарные – на двух открытых автомобилях, с бочками, лестницей и шлангами. В сущности, приезжать уже не было необходимости – дом почти догорел, а пламени перекидываться некуда – кругом трава и деревья.
Если днем гулять по Смоленску, то от вокзала и до окраины, где кладбище возле Лысой горы, то идти-то всего ничего. А если идешь уставший, то дорога покажется бесконечной.
Какое-то время наша троица шла молча, но потом Александр Петрович прервал молчание:
– Татьяна Михайловна, нам все-таки следует Владимиру Ивановичу о том субъекте рассказать.
– Да как хотите, – огрызнулась девушка. – Вы мужчины, вы умные, аж тошнит.
– И что за субъект? – насторожился я, не обращая внимания на Танькину реакцию.
– Этот, поляк наш. Ну, не наш, а Артузовский, – ответил Петрович.
– Добржанский? – заинтересовался я, настораживаясь еще больше.
– Нет, не Добржанский, этого ляха я знаю, другой был. Тоже из этих, Артузовских.
– Докладывайте по существу, – приказал я.
– Докладываю, – кивнул Исаков. – Утром, во время моего дежурства, в штабной вагон явился поляк, из числа сотрудников особоуполномоченного ВЧК Артузова. Имени и фамилии не знаю. Поляк заявил, что он секундант пана Добржанского, желающего вызвать вас на дуэль. Дескать – сотрудник ВЧК Аксенов оскорбил его друга, а тот, как настоящий шляхтич, мог бы просто зарубить быдло, но ввиду его исключительного благородства, желает вызвать Аксенова на дуэль. Выбор оружия, соответственно, за вами. Время и место установят секунданты.
Исаков замолчал, а я некоторое время «переваривал» услышанное. Ну, пан Добржанский, дает! Мало ему охранной грамоты и «права на убийство», теперь еще на дуэль решил вызвать? Хотел бы убить, сделал бы проще – подкараулил бы, да из-за угла и пальнул. Или он перед собой рисуется, благородного шляхтича изображает?
– И что дальше?
– Я хотел попросить Татьяну Михайловну, чтобы она секунданту температуру померила – не заболел ли, часом? При тифе еще и не такое несут, но не успел. В штабном вагоне еще товарищ Карбунка сидел, он как про дуэль услыхал, ляха в охапку схватил, а потом из вагона выкинул.
Карбунка действует в своем стиле! То особистов из вагона выкидывает, теперь поляка. В общем-то, правильно сделал.
– А что Карбунка в штабном вагоне делал? – поинтересовался я.
– Болтал, да с Татьяной Михайловной в шахматы играл, – сообщил Петрович.
Вона как, железнодорожный моряк, в шахматы, видите ли, играл. Он что, Татьяну клеит? Ну-ну, флаг ему в руки.
 
– А почему сразу не доложили?
– Я хотел сразу доложить, но Татьяна Михайловна отговорила. Дескать – если скажем, то Владимир Иванович, чего доброго, вызов на дуэль примет.
  
Глава 12. Вызов принят
 
За что уважаю поколение чекистов времен гражданской войны, так это за их способность брать на себя ответственность. Думается, тот же Артузов, вначале сделал бы дело, а лишь потом доложил Дзержинскому о результате, а там, по ситуации – нахлобучку бы получил, или благодарность в приказе, как пойдет. Я же считал, что некоторые вопросы следует согласовывать с начальниками, пусть и формальными. Ну, а раз нынче моим начальником является Артур Христианович, то с ним. Трусость это, или вбитая за годы еще той, прежней службы, субординация, решайте сами.
Пока шел от вокзала к краснокирпичному зданию Смоленского губчека, обратил внимание, что меня «пасут». Причем, как-то слишком «нарочито». Вон, пожилой дядька в пальто табачного цвета и побуревшей кепке, хотя и делает вид, что его интересуют облупленные плакаты на стенах, но глазенки-то так и сверлят мою спину.
Пальто табачного цвета… Хм. А не есть это знаменитое «гороховое» пальто, в которые обряжались сотрудники Охранного отделения, в просторечии «филеры» или «шпики»? Стало быть, это кто-то из хваленых «негласных» сотрудников товарища Смирнова, приставленных охранять задницу столичного гостя, сиречь меня. Мог бы, хотя бы, «фирменное» пальтишко снять, июнь на дворе, а Смоленск, это вам не Санкт-Петербург, где пальто странного цвета не вызывает изумлений и ассоциаций. Или донашивает то, что выдано при старом режиме?
Коль скоро есть первый филер, должен быть и второй. Странно, но второго пока не вижу. Либо он маскируется лучше, либо бойцы «негласного фронта» работают посменно. Хотя нет, вон и другой «Николай Николаевич». Помоложе, во вполне подходящей ко времени года гимнастерке. Я бы и не заметил, если бы оба «топтыжки» не обменялись взглядами. Эх, хреново работаете, ребята! Стоит ли удивляться, что тот же Савинков, и эсеровская братия помельче, могли «вычислить» филеров в любой толпе? Впрочем, у них сейчас задачи другие. Негласного наблюдения за мной устанавливать нет смысла, а как негласная охрана – пойдет.
Артузова я нашел на заднем дворе, где располагалась конюшня губчека. Особоуполномоченный особого отдела ВЧК объезжал кобылку. Объезжал – не совсем правильно, потому что лошадка объезжена давным-давно, а Артуру только и требовалось, что ее оседлать, сесть и поехать. Но творилось что-то странное. Как только Артузов вскакивал в седло (в конницу не возьмут, но для столичного чекиста – вполне прилично), как лошадь начинала брыкаться, скакать, вставать на дыбы и вела себя так, словно она не крестьянская кобылка, прослужившая хозяину лет десять, «мобилизованная» в кавалерию и переданная чекистам за ненадобностью в РККА, а мустанг-иноходец. Артур, как не старался, но не сумел усидеть в седле и упал, под хохот зевак – трех парней в полувоенной форме, стоявших около ворот конюшни.
Бросившись к Артуру, помог ему встать.
– Ты как? – спросил я, но Артузов махнул рукой – мол, все в порядке.
Отряхнувшись и, слегка прихрамывая, неугомонный особоуполномоченный опять направился к лошади, которая, между тем, просто отошла в сторону и спокойно стояла на месте. А парни, между тем, не просто хохотали, а гоготали, словно напарники кобылы.
– Артур Христианович, постой, – остановил я своего друга, а когда тот обернулся, спросил: – Ты лошадь сам осёдлывал?
 
– Да мне Василий оседлывал, – ответил Артузов, кивнув в сторону парней. – Он конюх здешний. А что?
– Подожди немножко, – сказал я, подходя к кобыле.
Не скажу, что я испытывал радость и счастье, когда подошелк животному, только что скинувшего со своей спины наездника, но что-то подсказывало мне, что дело здесь не в скверном характере лошади. Все-таки, деревенское детство давало о себе знать. Скажу сразу, что запрячь лошадь я не смогу, потому что ни разу в жизни этим не занимался, а вот оседлать – оседлаю. Худо-бедно, в далекой юности, два лета пас коров, зарабатывая деньги на велосипед и магнитофон и, кое-чему научился. Проверив подпругу (слишком туго затянуто, палец не входит!), расстегнул пряжку, снял седло и провел рукой по спине лошади. Так и есть! Ладонь сразу же стала мокрой от крови, а потом пальцы нащупали камушек с острыми гранями.