Справедливость для всех. Том 1. Восемь самураев (СИ)

— Ты бандит, в силу того ублюдок, убийца и подонок, — будто не слыша предложение сообщил Бьярн. — А еще дурачок. Бретера колченогого испугался, но лису в курятник запустил.
Главарь быстро, резко вдохнул, отшатываясь, но Бьярн успел раньше. Длинноногий искупитель шагнул вперед, будто скользнул на коньках, меч вспорхнул с плеча, как пушинка, ведомый разворотом всего корпуса, и достал противника самым концом. Заточенное с утра лезвие прошло сквозь старый ватник, разрезая его как бритва гнилую ветошь. Одновременно с этим Гамилла встряхнула путаную веревку, и она развернулась, чудесным образом превратившись в пращу. Свинцовая пулька легла в петлю будто сама собой.
На мгновение все замерло, как на гравюре, потому что слишком резким оказался переход от рядового вымогательства к суровой резне. Хотя, наверное, все же правильнее сказать — не замерло, а двигалось очень медленно, как под водой. Главарь мелкими шажочками отступал, хватаясь то за шестопер, то за ватник. Тряпичная набивка жадно впитывала кровь, поэтому со стороны убийственная рана казалась просто широким разрезом, под которым открывается красная подкладка. Злодейские подручные по большей части не поняли, что случилось, настолько быстрым оказался удар седого искупителя. Гамилла сделала шаг вперед, чтобы не задеть спутников и резко взмахнула пращой, что казалась детской игрушкой для охоты на ворон. В отличие от большинства пращников, госпожа стрел не раскручивала петлю над головой, а сделала одно лишь резкое движение из-за спины. Раньян дернул ремень, сбрасывая на локоть ножны с мечом Хель, а сама женщина уже неведомым образом успела вытащить нож и кинжал.
Свинцовый кругляш попал точно в лоб первому арбалетчику, тот содрогнулся всем телом, дернув рычаг, и болт ушел высоко в небо. Пораженный еще валился, то ли оглушенный, то ли мертвый, а Гамилла уже доставала следующую пулю. Бьярн ударил смертельно раненого главаря в голову, развернув меч плашмя, чтобы убрать помеху с дороги, не попортив лезвие. Смел как тряпичную куклу и без лишней спешки отправился к мосту. За рыцарем шагал Кадфаль, бормоча «эх, жаль Насильника нет, он таких злодеяк оченно не любил». Марьядек посмотрел на все это, тяжело вздохнул и поднял хоругвь повыше, как настоящий герольд, придающий схватке официальность. В драку будущий командир пикинерской роты Его Величества не полез, справедливо рассудив, что людей хватит, не нужно толкаться локтями. Артиго так и прятался на всякий случай за лошадью, успокаивая встревоженное животное. Ребенок в красном шапероне так и продолжал кидать камешки, повернувшись спиной к мосту. Мужчина в синяках и городской одежде скорчился, насколько позволяла колодка, чтобы не попасть под раздачу или случайный метательный снаряд
И все задвигалось, помчалось вперед, как обезумевший конь, у которого аж искры летят из-под тяжелых подков.
Второй арбалетчик успел метнуть короткую стрелу с «пробивным» наконечником и оперением из стружки, но стрелял впопыхах и не целясь, так что попал и довольно удачно, но уложил не Бьярна, а вторую лошадь. Неудачливый стрелок — следует отдать ему должное — не побежал, а схватился за вторую стрелу, однако в следующее мгновение Хель слегка, будто не всерьез провела арбалетчику по шее самым острием кинжала — во всяком случае, так показалось со стороны. Кровавый фонтан из артерии ударил вперед едва ли не на сажень, рассыпаясь облаком алых капель, каждая из которых искрилась в солнечных лучах как рубин, так и оставшийся в рукояти сабли. Кровь сразу же уделала коллег по бандитскому занятию с ног до головы, а Хель быстро и легко отбежала дальше по мосту, освобождая себе пространство для действий прямым клинком. Доски тревожно скрипели под сапожками фехтовальщицы. Раненый арбалетчик засипел рассеченным горлом, сделал пару неверных шагов и упал с моста. Раньян перебросил меч поверх голов фальшивых сборщиков пошлины, Хель сумела и отправить нож за пояс, и поймать той же рукой длинное оружие.
Нехитрый грабеж за считанные мгновения превратился в сущее непотребство. Два стрелка вышли из строя, причем крайне эффектным образом. С одной стороны целеустремленно и очень зловеще шагали два мрачных бойца — Кадфаль и Бьярн. Страшнее всего была их кажущаяся неторопливость, деловитость, которая не обещала противникам ничего хорошего. Эти люди шли не угрожать, наказывать и вразумлять. С другой, на мосту, поджидала рыжеволосая девка с господским клинком, которая ни секунды не оставалась в неподвижности. Она все время двигалась, причем как-то странно, раскачиваясь, пританцовывая, словно детский волчок в дерганом ритме. Выбор меж двух зол казался единственно возможным, и оставшиеся в живых бросились по мосту, торопясь перебежать на ту сторону. Хель встретила их с жуткой ухмылкой, будто примерзшей к чуть тронутому загаром лицу.
  
Здесь, наверное, стоило бы выложить эффектное высокохудожественное описание жестокой схватки, но правда заключается в том, что никакой схватки, по сути, не было. Злодеи могли бы достичь большего, если бы сразу организовались и выступили одним фронтом, тесня поединщицу. Настоящие солдаты так и поступили бы, сообразно привычке и опыту, но у бандитов подобной смекалки не нашлось. Они бросились, топоча сапогами, как маленькое стадо, и фехтовальщица начала убивать.
Хель отступала по шатким доскам, плетя смертоносный ритм Движений Àrd-Ealain, укладывая по одному противнику на три собственных шага. Когда она ступила на противоположный берег, стоящих своими ногами на мосту не осталось. Над рекой далеко разносились вопли раненых и стенания пополам с мольбами о пощаде.
Пока на мосту шла поножовщина, игравший в камешки мальчик, наконец, заметил, что происходит и, не тратя времени на выяснение, припустил со всех ног вдоль берега.
Гамилла извлекла из сумы очередной снаряд, оглянулась на Артиго в безмолвном вопросе. Император молчал, глядя куда-то вдаль и поверх головы отчаянно убегавшего мальчонки. Гамилла так же молча вложила в пращу свинцовый шарик. Все почему-то думали, что возвращавшаяся с другого берега Хель ударится в человеколюбие, но рыжеволосая промолчала, стирая кровь с оружия рукавом одного из мертвецов. Лицо женщины казалось мелово-белым, темные зрачки, наоборот, чернели, расширившись, до пределов радужки, от века до века. Желваки проступили под кожей, словно гранитные камешки.
Коротко хлопнула праща, тихонько свистнула пуля. Спустя несколько мгновений сквозь шум катящей воды реки донесся звук, который отныне преследовал Гаваля во снах и воспоминаниях, отравив жизнь до самого последнего дня. Мягкий шлепок с ноткой звонкого треска, какой бывает, если ударить по арбузу камешком, пробив корку. Кадфаль, бормоча «Господи, прости мне грехи тяжкие», добил раненых злодеев, разбивая палаческой дубиной черепа и ломая руки, воздетые в попытках защититься. Вопли и мольбы о пощаде скользили мимо ушей искупителя, будто речной поток по камням. Менестрель, который доселе мужественно крепился, при виде этого не выдержал и упал на четвереньки, в мучительных спазмах извергая скудный обед.
Бьярн положил меч на сухую землю, распустил многочисленные шнурки на гульфике и помочился на труп главаря бандитов. Поймав косой взгляд бретера, седой убийца пояснил, чуть смутившись:
— Старые привычки, чтоб их…
Раньян пожал плечами с легким осуждением, но развивать тему не стал. Гаваль продолжал стоять на четвереньках, извергая из глотки уже чистую желчь пополам с воздухом.
— Не безупречно. Но близко к тому, — одобрил бретер, глядя на покойников, зарезанных и заколотых лекаркой-фехтовальщицей.
Хель молча склонила голову, то ли согласившись с очевидным, то ли благодаря за науку боя, посредством которой она в одиночку перебила бОльшую часть злодеев. Лекарка-убийца по-прежнему казалась бледной и натянутой, как арбалетная струна.
Бьярн подошел к мужчине в колодках. Тот, втянув голову в плечи, напряженно следил за сумрачным убийцей, похоже, боялся говорить первым.
— Ну, а ты кто такой и что скажешь за себя? — спросил рыцарь, пробно взмахивая мечом над головой узника, будто собираясь побрить тому и без того коротко стриженую макушку. Надо сказать, мужчина в колодках, разумеется, впечатлился, однако не был испуган до потери здравого смысла. Узник при более внимательном и близком рассмотрении оказался молодым и довольно симпатичным блондином, лишние годы ему прибавляли щетина, синяки, грязь и настороженный вид. Горожанин выпрямился, насколько получилось, и с достоинством промолвил: